11
Вместо будущей недели "елку" начали валить еще до обеда. С лужайки
убрали коров и баранов, затем под обреченным деревом как-то нечаянно стали
появляться люди, все поодиночке и абсолютно непреднамеренно. Кто-то
догадался прихватить Ваську Бессловесного, Сэр же Найджел притопал по
собственной инициативе и теперь отчаянно мешал всем, наступая на ноги и
через равные промежутки времени издавая каркающий вопль типа
"Нерационально!" или "Все плохо организовано!".
Его гнали, он возвращался.
Поначалу это были Макася, появившаяся первой, Сирин и Аделаида -
троица, своей контрастностью способная вызвать оторопелое удивление.
Некоторое время они ходили, спотыкаясь о корни и кровожадно поглядывая
вверх. Всем явно хотелось первобытно поработать руками, но никто не знал, с
чего начинать.
Пришел Меткаф, первым делом рявкнул на Сэра Найджела, чтобы не совался
к дереву ближе, чем на три метра. Робот обиженно шарахнулся, чуть не сбив
Аделаиду с ног.
Пришли, если не сказать - влетели, Диоскуры, играючи мускулами; не
теряя времени, сгоняли Ваську за топорами.
Пришел Йох, осмотрелся, обстоятельно показал, в каком виде будет первый
этаж и край делянки, если дерево обрушить прямо с кроной.
Пришел, то есть примчался, аспидно-пламенный Самвел, только что
помирившийся с Кшисей, и, не внося устных предложений, сразу же принялся
стаскивать полукеды и штаны, чтобы лезть на дерево. И влез.
Пришла, сиречь впорхнула, Кшися, одарила пленительнейшей улыбкой всех,
исключая Наташу с Алексашей, увидела на нижней ветке Самвела и, ни у кого не
спрашиваясь, полезла к нему.
Пришел вперевалку Гамалей, весь увешанный шнурами, блоками, крюками и
кошками, стряхнул все это на траву и, почесывая поясницу, принялся
неторопливо излагать теоретические правила лесоповала по инструкциям
Сигулдинско-Цесисского заповедника: из его рассказа следовало, что не
подпускать к деревьям следует именно людей. Монолог Гамалея презрели из-за
несоответствия оного с воспитательно-демонстрационной ролью задуманного.
Ввалился Магавира, когда Диоскуры с топорами уже карабкались вверх;
вскоре все нижние ветви, растущие симметричным венчиком, словно на
гигантском хвоще, были для подстраховки схвачены канатами, перекинутыми
через верхние ветви, и от всей этой суеты сотни каких-то жучков посыпались
вниз вперемешку с тугими упругими шишечками, вызвав у Аделаиды
атавистический ужас при воспоминании о земных клещах.
Пришел Абоянцев, когда все ветви нижнего венца уже были аккуратно
спущены на лужайку, и сказал, что рубят не то дерево.
Вот тогда-то и началось настоящее веселье.
Про обед вспомнили только тогда, когда оземь тяжко ухнула густая
верхушка, и кольчатый рыжий ствол, словно порядком заржавевшая антенна,
остался торчать вместо густолиственного симметричного дерева, по простоте
душевной именовавшегося "елкой". Кажется, впервые за все пребывание на
Та-Кемте земляне почувствовали упоительно примитивный, прямо-таки
первобытный голод. Сэр Найджел, которому давно следовало жарить шашлыки,
получил феерическую взбучку и был отправлен вместо Васьки доить корову, а
все общество, наскоро перехватив на кухне кто супчику, кто котлет,
беспорядочной толпой повалило обратно на лужайку, нагруженное скатертями,
тарелками и всяческой снедью, предусмотрительно наготовленной Макасей с
раннего утра.
Охапки вянущей зелени (то ли слишком узкие и жесткие листья, то ли
чересчур мягкая и длинная хвоя), накрытые пледами, одеялами или просто
махровыми простынями, служили превосходными античными ложами, образовавшими
большое пестрое кольцо, в центре которого полыхал душистый незлой костер, к
которому время от времени протягивались натруженные руки - повернуть
сверкающую шпажку шампура, прилаженного над угольями. Если забота о мясе
насущном вызывала движение радиального порядка, то не менее интенсивным было
кочевье по кругу черных пузатых бутылок, как утверждал Гамалей,
неподдельного бургундского.
Тосты, обращенные к непосредственной виновнице этого импровизированного
торжества, уже отзвучали. У ног разрумянившейся, по-девичьему счастливой
Мака-си высилась гора подарков, заказанных на Базе и спецрейсом
переправленных через Вертолетную сюда, - бесчисленные игрушки, безделушки и
никчемушки, от плетки-семихвостки с дистанционным управлением (для
приведения к послушанию Сэра Найджела, в последнее время обретшего излишнюю
самоуверенность) до поваренной книги под загадочным названием "Рецепты
комиссара Мегрэ".
Начиналась та естественная фаза каждого праздника, будь то свадьба или
именины, когда само собой получается, что о новобрачных или имениннике
начисто забывают и разговоры начинают вращаться вокруг какой-то насущной
темы, которая одинаково волнует всех собравшихся.
Поэтому естественно, что заговорили о проклятой и неуловимой формуле
контакта.
- Мы же не для них строим мельницу, а для себя, - брюзжал Меткаф. На
базе, в период подготовки его знали совсем другим - самодовольная
ухмыляющаяся рожа, мазутовый глянец и победоносное сочетание истинно
неандертальских надбровных дуг с салонными манерами круга Оскара Уайльда.
Он и сейчас - единственный из присутствующих, вырядившийся в черный
вечерний комбинезон, с ослепительной рубашкой и строгим однотонным галстуком
цвета "спинки альфа-эриданского навозного жука". С тех пор, как их
переправили на Та-Кемт, Меткафа почти нельзя было увидеть улыбающимся.
Мрачноватый скептицизм он почему-то счел наиболее приемлемой маской,
достойной созерцания со стороны, и теперь эта маска медленно, но явно
портила его характер, необратимо становясь второй натурой.
- Это, конечно, приятно и достойно - махать топором, не менее приятно и
не менее достойно лопать лепешки из муки собственного помола. С медом
особливо. Но на кой ляд эти уроки кемитам? Насколько я помню, они отнюдь не
чревоугодники. У них в ходу запеканки из дробленых круп, не так ли?
- Так, так, - закивала Макася, признанный специалист по кулинарии обеих
планет - Земли и Та-Кемта.
- Едят они дважды в сутки, им не до разносолов. Конечно, лепешки дали
бы припек, но разве это проблема? Ни в нашем, ни в каком другом городе,
по-моему, от голода не умирают.
- "Припек, разносолы"... - задумчиво повторил Абоянцев. - Мария
Поликарповна, я наблюдаю возрастающее влияние ваших очаровательных кухонных
вечеров на словарный запас нашей экспедиции. И если бы так же легко
определялась формула контакта - мы бы с вами, голубушка, горя не знали. Но
здесь, запасясь терпением и мудростью, придется перепробовать и мельницу, и
гончарный круг, и прялку, и телегу...
- О! Шарабан! - с готовностью отозвался Алексаша, вырядившийся ради
праздника в мягкие сапожки, рыжий робингудовский камзол с зелеными
отворотами и островерхую шапочку с ястребиным пером - наглядное выполнение
циркуляра базы, предписывающего демонстрировать кемитам весь спектр
возможных земных одеяний. - Будь я, как это у них там, таскуном - я первым
делом ухватился бы за колесо. Кстати, почему бы нам не приберечь на этот
случай несколько подходящих ветвей от сегодняшнего... э-э...
- Вы имеете в виду новопреставленную елку?
- Я бы назвал ее все-таки кедром. Точнее - секвойевидным кедроидом.
Кто-то сдержанно застонал. Все, естественно, обратились к Сирин Акао -
ей, как единственному лингвисту и вообще утонченной душе, подобное
словотворчество должно было показаться чудовищным кощунством. Но Сирин, со
свойственной ей непроницаемостью древнего языческого божка, и бровью не
повела. Она единственная не возлежала на импровизированном ложе, а мелкими
шажками семенила вокруг кольца пирующих, подбирая в золотистую корзинку
липкие шишечки, насыпавшиеся кругом во время рубки дерева. Когда корзинка
наполнялась доверху, Сирин опускалась на колени и целыми горстями кидала
шишки в огонь. Они взрывались, словно крошечные хлопушки, и медвяный аромат
распространялся по всей лужайке.
Стонал-то, конечно, Самвел, вот уже два битых часа сидевший с
заготовленным заранее классическим стихом, приличествующим случаю, и все не
мог отыскать в общей беседе отдушину, в которую он мог бы вклиниться со
своей набившей всем оскомину поэзией.
- Повозку мы сделаем, это не проблема, - небрежно отмахнулся от него
Алексаша. - И сахароварню. Но все это мелкие чудеса, которые, как мы знаем
из сообщений "Рогнеды", практически перестали привлекать кемитов. Я уверен,
что и сейчас они голов не повернули в нашу сторону, не то что в первые дни.
Так что теперь, чтобы снова возбудить их интерес, мы должны сделать что-то
такое, что было бы эквивалентно нашему появлению. А все эти мельницы,
катафалки, клозеты с кондиционерами - это, как говаривали в старину,
бирюльки.
- Вы не улыбайтесь, Салтан Абдикович, - подхватил менее горячий Наташа,
- мы тут каждый день на эту тему спорим, проектируем там, анализируем...
Алексей прав. Ну, даже если мельница в принципе им понравится, кто будет ее
строить? Для этого надо выделить целый двор, у них ведь подворовая
специализация. А резервных дворов нет, все при деле. В помощь своим домашним
хозяйкам никто на это не поднимется - для этого надо быть и лесорубом, и
каменщиком: жернова обтесывать. К тому же лесорубы что наломали, то сдать
должны - на мельницу не припасешь ни досочки, ни колышка. Так что не
получается.
- Ну а жители так называемого Закрытого Дома? - Абоянцев довольно
щурился, поглаживая свою реденькую, лопаточкой, бородку, - встряхнулся
скисший было коллектив, даже жалко; ведь, как тут ни гадай, а все равно
решать-то будут на Большой Земле, как сейчас с мельницей. - А вы учли,
голубчики мои, что в Храмовище мы имеем избыток рабочей силы, и как раз
самой различной специализации? Да и законы под боком - вписывай любой, хоть
про мельницу, хоть про метеорологический спутник. Для того чтобы заставить
жрецов сдвинуться с места, нам нужно будет продемонстрировать только один
момент - что испеченные нами лепешки сказочно вкусны...
И почему-то все посмотрели на Гамалея.
- Я - что, самый выразительный чревоугодник? - возмутился он.
- Не без того, Ян, не без того...
Хохот стал всеобщим. Не смеялись только Сирин и Самвел, которому так и
не удавалось прочесть свои стихи.
И Кшися смеялась вместе со всеми - рот до ушей, а глаза неподвижные,
что вода озерная, и вперилась прямо в Абоянцева, в бархатный его тибетский
халат. Зачем он говорит все это, ведь знает, что не сегодня завтра придет
сигнал с Большой Земли - экспедицию свернуть, вернуться на базу, материалы
передать в Комиссию по контактам. Вот и вся сказка.
- Давайте подождем немножко со всеми шарабанами, фарфоровыми фабриками
и прочими гигантами металлургии, - прозвучал ее чуть насмешливый воркующий
голосок. - Ограничимся пока лепешками. Только испечем их не у нас на
ультраволновой плите, а снимем стену, выйдем в город - и прямо там, на их
очагах...
- Но с нашими сковородками! - крикнул было Наташа, но осекся - настала
выжидательная пауза. Так выступать могла одна Кшися - в силу своей детской
непосредственности.
- А ведь вы, голубушка, не очень-то любите смотреть на мертвые города,
- вдруг как-то ощетинившись, проговорил Абоянцев. - Так ведь, Ян? Вы и к
пустым-то городам не привыкли!
Гамалей, насупившись, кивнул. Он был на стороне Абоянцева и в то же
время против него.
- И вы не видели еще ни одной пленки из нашего, собственного Та-Кемта.
Вы просто не в силах представить, как выглядят руки у рубщиков змеиных
хвостов. Вы неспособны воссоздать аромат, подымающийся от сливного арыка,
когда он добежал до конца улицы. Вы...
- Зачем так? - высоким гортанным голосом крикнул Самвел. - Здесь нет
детей, здесь нет слабонервных. Мы все знали, на что идем. Так зачем обижаете
девушку?
Гамалей сидел по-турецки, уперев ладони в колени. Ишь, набросились,
щенки-первогодки. Чешутся молодые зубы. Прекрасные, между прочим, сверкающие
зубы. Аж завидно. И никто из них уже не думает о том, что их бесстрастие,
обусловленное односторонней непрозрачностью стен, - залог спокойствия
кемитов. Залог невмешательства. Залог мира. Между тем с "Рогнеды"
докладывают, что интенсивность движения на дорогах, ведущих к Та-Кемту, за
последнее время увеличилась вчетверо. Случайность? Пока это не проверено,
Большая Земля не даст разрешения на контакт, даже если и будет найдена эта
проклятущая формула.
- Я никого не обижаю, - жестко проговорил Абоянцев после затянувшейся
паузы. - Я просто никого здесь не задерживаю.
Гамалей прямо-таки физически почувствовал, какая пустота образовалась
вокруг начальника экспедиции.
- Собственно говоря, - голос Абоянцева звучал, как труба на военном
плацу, и Гамалей понимал Салтана - смягчись тот хотя бы на полтона, и все
прозвучало бы жалким оправданием. - Так вот, мне здесь приходится гораздо
горше вас. Не глядите на меня с таким изумлением. Все вы делаете дело -
копаетесь в земле, жарите блины, делаете уколы и анализы. А я торчу здесь
только для того, чтобы время от времени снимать с вас пенку, как с кипящего
молока - чтобы не убежало. А вам бы скорее, скорее... Живите себе спокойно,
тем более, что у вас продолжается период обучения. Вы даже сейчас делаете
дело, ради которого сюда прилетели.
Кшися вскочила на ноги. Сейчас, вся в золоте костра и серебряных
отсветах луны, она казалась древней фреской, напыленной едва заметным
серебряным и золотым порошком на глубокую чернолаковую поверхность.
- Жить спокойно? Да разве мы вообще живем? Мы бесконечно долгое время
готовимся жить, у нас затянулось это самое "вот сейчас...", и мы перестали
быть живыми людьми, мы - манекенщицы для демонстрации земного образа жизни,
мы только и делаем, что стараемся изо всех сил быть естественными, а на
самом деле боимся хохотать во все горло... Правда, еще больше мы боимся
показаться с незастегнутой верхней пуговкой на рубашке. Мы боимся плакать,
но еще больше мы боимся нечаянно положить нож слева от тарелки. Мы боимся
любить... А правда, почему мы боимся любить? Столько времени прошло, как мы
вместе, а никто еще ни в кого не влюбился. Меткаф, ну почему вы не дарите
цветов Аделаиде? Гамалей, почему вы не слагаете стихов для Сирин? А вы,
мальчишки, - неужели никому из вас не захотелось подраться из-за меня? Ах,
да, ведь мы только и думаем о том, как это будет выглядеть со стороны! Нами
перестали интересоваться? Еще бы - да нас и живыми-то, наверное, не считают.
Волшебный фонарь, если есть такой термин по-кемитски. Или
бабочки-однодневки. Что ж, будем продолжать наше порханье? Но начальник
имеет право...
Все слушали ее, как зачарованные, и Гамалей, чтобы стряхнуть с себя эту
ворожбу, замотал головой:
- Да скажи ты ей, Салтан, скажи... Все равно рано или поздно увидит на
экране!
- Сядьте, Кристина Станиславна, сядьте и остыньте, - голос Абоянцева
звучал буднично-ворчливо. - Как показали просмотры, в Та-Кемте, как,
впрочем, и в других городах, регулярно совершаются жертвоприношения.
Человеческие, я имею в виду. И чрезвычайно утонченные по своему зверству.
Так что пока вы не насмотритесь на это в просмотровых отсеках, о
видеопроницаемости с нашей стороны и речи быть не может, не то что о
непосредственном контакте.
- Не может быть... - растерянно проговорил Наташа.
- Может. И было. Помните, недели две назад наблюдался фейерверк? Тогда
и жгли. - Абоянцев умел быть жестоким.
Он оглядел застывшие лица:
- Зеркала на вас нет... Мальчишки. Мальчишки и девчонки. Вот так и
будете сидеть. Наливайте, Ян, а то мы и забыли, что сегодня у нас праздник,
- мы, в таком совершенстве владеющие собой, мы, ни на секунду не выпускающие
себя из-под контроля, мы, зазнавшиеся и возомнившие себя готовыми к
контакту...
Бутылка пошла по рукам - медленно-медленно. Описав круг, вернулась к
Гамалею. Он бережно стряхнул себе в стакан последние гранатовые капли,
почтительно водрузил бутылку перед собой и прикрыл глаза.
- Дорогие мои колизяне, - проговорил он нараспев, - догорают последние
сучья костра, и последние ленивые облака, точно зеркальные карпы, отражают
своей чешуей голубое сиянье чрезмерно стыдливой кемитской луны. Так поднимем
последний стакан за тот, может быть, и далекий миг, когда мы, осмеянные и
пристыженные сейчас своим дорогим начальством, будем все-таки подняты по
тревоге, именно мы, потому что кроме-то нас - некому; за тот далекий день...
За тот далекий день, друзья мои!
Стаканы поднялись к серебряному диску неба, раз и навсегда отмеренному
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг