- Верно. А вы?
- Я... Вы управитесь с кофемолкой?
- Я управлюсь с любым механизмом, от турбогенератора до гильотины.
Например, я априорно знаю, что этот стул меня не выдержит. Проверять или
не стоит?
- Не стоит, пожалуй. Вот шкатулка с кофе, а я пока дзову вертолетную.
- Я бы в такую грозу вам этого не рекомендовал... Кира! Это
действительно опасно.
Она медленно протянула руку и выключила передатчик.
- Вы физик? - спросила она. Кирилл подумал, что такие обороты
свойственны только дремучим гуманитариям.
- Я переводчик, - сказал он, избегая высокой титулатуры.
- С древних языков?
- С инопланетных.
- А.
Он чуть было не рассердился, но вовремя спохватился заставил себя
сказать то, что он думает, - был у него такой аварийный прием, которым он
обезоруживал противника: предельно просто и лаконично обрисовать
сложившуюся ситуацию.
- Слышали бы вы со стороны, как прозвучало это ваше коротенькое "А!".
Глубокий финальный аккорд, после которого слушателям остается только
пройти в гардероб. А ведь я так обрадовался, что мне представилась
возможность задать вам вопрос о вашей профессии, и у вас просто не было бы
варианта, позволяющего уклониться от прямого ответа.
- Вы немножечко неточны: я сказала "А". Без восклицательного знака. И
кофейные чашки вон там, на второй полке.
Он стиснул руки и мысленно поздравил себя с тем, что сумел сдержаться и
не грохнуть кулаком по письменному столику. Почему из всех женщин, которые
встречались ему за последние два года и на Земле, и вне ее, именно эта
была самой неуловимой, самой ускользающей? Все было, как на Ингле, когда
набираешь полные горсти серебряного звенящего песка, и, как бы крепко ни
стискивал руки, все равно неуловимые струйки текут между пальцев, и ладони
уже пусты, и только печальное, беззвучно тающее облачко мается на том
месте, где ты только что владел целым сокровищем...
- Это было моей последней надеждой, - упавшим голосом доложил он. -
Нужно было говорить теми же словами, что и думаешь. Вы замечали, что
человек думает одними словами, а говорит - другими? Да? Так вот, если так
раскрыться, вывернуться наизнанку той розовой шерсткой, которая внутри у
нормальной человечьей души, то тебе обязательно отвечают тем же...
- Зачем, Кирилл?
Эти два слова прозвучали в холодной сумеречной комнате словно два тихих
удара маленького серебряного колокола. Снаружи грохотали почти
непрерывные, громовые разряды, но они ровным счетом ничего не значили, да,
скорее всего, они оба их попросту и не слышали, словно звуками на самом
деле было только то, что произносилось в этой комнате, а все остальное
относилось к иной категории явлений и было яркой, но беззвучной
декорацией.
- Действительно, зачем? - отозвался он устало и почти безразлично - эти
два серебряных удара вышибли из него весь былой энтузиазм. - Я, конечно,
осел. Даже если вы подробно растолкуете мне, кто вы, откуда и на какой
ниве приносите пользу всему человечеству, я все равно не узнаю главного...
Она приподняла свои не очень темные, словно чуть припудренные, брови,
как бы сомневаясь в том, а совпадает ли то главное, что подразумевает он,
с тем главным, которое есть на самом деле.
- А главное - это то,, почему сегодня, двадцать седьмого августа, в
душный и почти субтропический вечер, вы замерзаете в этой ледяной комнате.
Я сейчас уйду, и вы замерзнете совсем. А уходить надо, потому что мне
здесь делать нечего. У меня уже есть небольшой опыт, мы уходили с целых
планет, когда понимали, что, в общем-то, ненужны друг другу. А это были
сказочные планеты, вы уж поверьте мне на слово. По одной у меня останется
тоска на всю жизнь, да что поделаешь...
Он поискал глазами, куда бы поставить совершенно ненужные чашечки кофе,
и увидел, что она сидит на узеньком своем стуле, от подбородка и до
кончиков туфель туго завернувшись в какую-то бесцветную шаль, с безупречно
прямым углом согнутых коленок, как у статуэток древних египетских богинь.
Он поставил чашечки ей на колени и сел прямо на пол, жадно и безнаказанно
глядя ей прямо в лицо.
- Сейчас я уйду, - пообещал он, - потерпите еще немного, я отсчитаю
семь зеленых молний и уйду. Честное звездное.
Он обернулся к застекленной стене, и в тот же миг небо над озером
раскололось глубокой трещиной, и по обеим сторонам этого провала
очертились набухшие темно-зеленые пласты, как будто разомкнулись
чудовищные губы нависшего над озером злобного, гневливого дива. Целая
обойма яоманых, ступенчатых молний разом саданула в разглаженную дождем
поверхность воды, и, ни доли секунды не медля, неистовый грохот вмял в
комнату дрожащую от напряжения, пузырящуюся в частых переплетах окна
сверхпрочную пленку.
Кирилл вскочил раньше, чем зеленое зарево осветило всю комнату - молний
было ровно семь, и чем бы это ни было - дьявольщиной, совпадением или
вмешательством каких-то инфернальных сил, подвластных этой
пепельно-ледяной женщине, - его человеческий своевольный дух вздернул тело
на дыбы раньше, чем разум смог отдать какой-то обдуманный приказ.
Он схватил ее за плечи и поднял, так что несчастные чашечки покатились
в разные стороны, прочерчивая на подоле стремительные траурные траектории,
и вместо злости ощутил вдруг неистовую радость освобождения от собственной
мечты и беспомощности, словно дурацкое вмешательство зеленогубого
громовержца одним махом отмело все правила, условности и запреты.
Он кричал ей что-то прямо в лицо, и понимал, что за .несмолкаемой
канонадой ничегошеньки не слышно, и смеялся от неожиданно обретенной
свободы. Черта с два он теперь уйдет отсюда! Хватит с него прощаний...
Гром поутих.
- Думаешь, я теперь уйду? - крикнул он, успевая вклиниться в
образовавшуюся паузу, и голос его прозвучал непомерно звонко и
нетерпеливо. - Фу, прости за львиный рык, в этом грохоте и нс
сообразуешься... Никуда я не уйду. Ты только погляди на него, ишь разевает
пасть... Кашалотище. И оставить тебя одну - с ним? Не выйдет! Набегался я
с других планет. Нажалелся. Натосковал. Теперь я на своей Земле.
За окном, уже успевшим зарасти новой пленкой, оглушительно и
протестующе громыхнуло.
- Обратила внимание: когда у него молнии свисали с верхней губы, он был
похож на зеленого моржа? Ну ничего, дождя почти не было, такие жуткие
грозы бывают только всухую, так что я сейчас наберу чего бог пошлет и
разведу тсбе настоящий живой огонь, с треском и гарью, рыжий... - Уходи, -
с неожиданной силой освобождаясь от его рук, проговорила она. - У-хо-ди.
От неожиданности он даже попятился, пытаясь найти нужные слова и не
находя их, а она наступала на него, запрокинув голову и закрыв глаза, и
повторяла с яростной настойчивостью:
- Уходи. Уходи. Уходи.
Он наткнулся спиной на дверной косяк, нащупал запор и распахнул дверь.
Ветер, несущий ветки, листву и сырой песок, едва не сбил его с ног.
- Уходи! - крикнула она, стараясь перекрыть вой бури, но все-таки не
открывая глаз, и тогда на него снова нахлынула радость, оттого что она
боялась его видеть, оттого что, кроткая, милосердная и безразличная, она
гнала его в грозу, и он замер, боясь сделать что-нибудь не так и спугнуть
снизошедшее на нее наваждение.
Не слыша больше его шагов, она испуганно насторожилась, лицо ее
напряглось, и она боязливо приподняла ресницы.
Он стоял близко-близко.
- Уходи же! - крикнула она с отчаянием. Кирилл оглянулся на темные
пришибленные кусты, на мелкие ядовитые молнии, сыплющиеся с неба, точно
иголки, на подсвеченную этими сполохами мутную стену наконец-то
собравшегося ливня.
- Так ведь страшно, - пробормотал он почти виновато. И вдруг, холодея,
вспомнил, что сам, как идиот, напросился на немедленное возвращение на
корабль.
Молния впилась в дерево где-нибудь метрах в тридцати.
- Вот так и убьет,- обреченно пообещал он, пересчитывая в уме дни,
оставшиеся до отлета, и уже твердо зная, что явится на "Харфагр" никак не
раньше чем за три минуты до старта...
Как и бывает с письмами, которые раз в месяц идут навстречу друг другу,
они были наполнены довольно бессвязными воспоминаниями и не содержали даже
намека на ответы всем тем сомнениям и вопросам, коим не посчастливилось
родиться в мучительно долгий промежуток между краткими и ненадежными
сеансами связи. Получая пакет с информационной точкой, Кирилл мчался в
свою каюту, минуя нелюбопытный взгляд ничего не знавшего Гейра. У себя он
запирался и запускал точку в дешифратор, и каюта наполнялась озерными,
бликами ясного, чуточку печального голоса, исказить который не могла даже
непредставимая фантасмагория многоступенчатой галактической связи.
Он бросался тут же надиктовывать ответ, прекрасно понимая, что за
предстоящий месяц появится еще тысяча поводов для десятков тысяч слов, но
он ничего не мог с собой поделать, потому что, пока он говорил с нею, она
была с ним. И он описывал бесконечные перипетии довольно тяжелого рейса и
свою работу, наконец-то настоящую, когда эт его интуиции и опыта зависела
судьба контакта с предполагаемой и почти иллюзорной цивилизацией.
Экспедиция втягивалась на год, потому что приходилось ждать прибы-ия
комплексников, которые всегда тянули со сборами, и в тчаянии от этой
задержки, которая в предыдущем рейсе поазалась бы ему просто подарком
судьбы, он в который раз уже вспоминал поминутно каждый из двадцати
четырех дней, отсчитанных от грозового двадцать седьмого августа до самого
отлета "Харфагра", и устраивал ей шутливые сцены ревности к затаившемуся
за прибрежной горой Перуну, так старавшемуся с треском выставить его из ее
домика; и запугивал ее старинными легендами о феерических супермолниях,
которые хорошо видны с космических орбит Приземелья, но почему-то
неизвестных на самой Земле, - потоках огненной энергии, из которых,
вероятно, и рождались языческие легенды о пылающих копьях мстительных
громовержцев...
И, как это всегда бывает с чересчур затянувшейся перепиской, на исходе
полугода одной из сторон стало просто невыносимо тесно в точечном объеме
одного послания, а другой - уже ощутимо просторно.
Он сходил с ума, улавливая эту сдержанность и недоговоренность, он
предполагал все, что угодно, - естественно, кроме того, что было на самом
деле; не в силах помешать этому, он чувствовал, что она снова ускользает
от него, и именно потому, что это ускользание было неотъемлемой ее чертой,
он любил ее еще неистовее. Она ни в чем не упрекала его, но ничего и не
обещала; она не отнимала у него ни грана прошлого, но для нее словно
перестало существовать будущее. И с каждым разом он все больше и больше
боялся, что следующего письма уже не будет. В начале июня пакета для него
не пришло. В начале июля, не дождавшись нового сеанса связи, они
направились в обратный путь, оставляя поле действия только что прибывшим
кораблям комплексной разведки. Планета, пригодная для освоения, - это
всегда было поводом для заслуженного восторга, граничащего с телячьим;
Анохин, как мог, уклонялся от общего ликования. Он ждал приземления, он
видел ее в толпе пропыленных встречающих, изнывающих под байконурским
солнцем, - облачно-прохладную, истосковавшуюся от безответного говорения в
пустоту диктофона...
На космодроме ее не было.
- Гейр, - крикнул он, врываясь к командиру, - ты можешь поверить, что
мне сейчас нужна самая скоростная машина... и, если можешь, пропуск-аллюр?
Гейр посмотрел на него и понял, что это ему действительно нужно. Ни о
чем не спрашивая, он выписал ему разрешение на самую быстроходную из машин
глайдерного парка и проставил шифр, позволяющий Кириллу получать
преимущество в любых коридорах и на всех горизонтах воздушного
пространства.
К вечеру он уже был над озером. Он посадил машину на песок, осторожно
выбрался из кабины и ужаснулся тягостному покою, нависшему над зеленой
водой, расчерченной узкими отсветами вечерних костров, уже зажегшихся под
звероподобным холмом на другом берегу.
Пока он шел к домику, он не спугнул ни одного зверя, ни одной птицы.
Когда он возвращался назад, к машине, золотоглазый нерасторопный уж
пересек ему путь и, скользнув под стабилизатором, бесшумно ушел в воду.
Кирилл поднял машину и, не утруждая автопилота, отыскал внизу розовеющие
под закатным солнцем корпуса метеокорректировочной станции.
Большеносая Унн Инглинг, похожая на полярную сову, приветливо приняла
его, нисколько не обеспокоясь тем, что он прибыл несколько раньше ее
собственного сына. Гейр летал давно, бывало всякое. А ^космодрома он уже
звонил. Так что же беспокоит юношу? Ах, ничего не беспокоит... Да, отдых
здесь прекрасный, разумеется, для тех, кто считает уединение благом. А
домик? Домик пуст, как это ни печально...
Она тоже недоговаривала, тоже ускользала, очевидно полагая, что все
происшедшее на их берегу не касается посторонних.
- Там жила... женщина, - проговорил Кирилл, с трудом разжимая губы.
Маленькая полярная сова нахохлилась, раздраженная его настойчивостью.
- Это совершенно непонятно и очень, очень печально. Она умерла всего...
месяца два назад. Мы были почти незнакомы.
- Молния? - вскрикнул он, потому что ничто другое просто не было
властно над этим берегом.
- Нет, конечно, нет, - протянула владетельная Унн с некоторым
высокомерием. - Разве я бы допустила... Она упала в воду. У самого
поворота к вертолетной есть небольшой обрыв, всего-то метра два, и
тропинка не узкая... Женщины в эту пору иногда забывают, что прежняя
ловкость может им изменить. Гроза? Ну, что вы, Кирилл! Девятнадцатого мая
был исключительно тихий вечер. Как сегодня. Я оградила этот берег от гроз
сразу же, как только узнала, что она... Кирилл?!
Он очнулся в маленькой палате, которую заливало солнцe. У окна сидел
кто-то свой, и блестящая звездная куртка натягивалась на согнутой спине
при каждом вдохе. . - Гейр, - сказал Кирилл.
Командир обернулся. Он был очень похож на мать, только ровно вдвое
выше.
- Что там? - спросил Кирилл.
Гейр повел носом в сторону подоконника, недоумевая, в какой степени
интересует Анохина открывающийся из окна пейзаж.
- Там море, - коротко сказал он. Кирилл прикрыл глаза. Мутная
темно-зеленая тошнота захлестнула его с головой, как и в тот раз, когда он
вдруг осознал весь ужас немгновенности ее смерти. Несколько минут было
тихо, потом послышались шаги - настороженно подходил командир. Кирилл
мысленно проверил, может ли он говорить, и только тогда открыл глаза.
- Послушай, Гейр, - проговорил он медленно, - вытащи меня отсюда. Я
здоров.
Гейр втянул голову в плечи и по-птичьи встрепенулся. Вероятно, это
должно было означать отказ.
- Вытащи меня, - настойчиво повторил Кирилл. - И засунь на какую-нибудь
станцию. Все равно где. Только бы-там не было ничего, кроме стен и машин.
И чтоб выйти было некуда. Никаких встроенных пейзажей. Голые стены и
звезды за окном.
Командир пытливо всматривался ему в лицо - он еще ничего не понимал.
- Да вытащи ты меня! - чуть не плача, крикнул Анохин. - Не может быть,
чтобы ни на одном буйке не было свободного места! Я могу работать кем
угодно, ведь любой космолингвист - обязательно и связист по
совместительству. Пойди поговори с центральным диспетчером... Ты сам-то
скоро уходишь обратно?
- Через неделю. На Шеридан.
- Нет. Это не для меня, - через силу проговорил Кирилл, припоминая
пасмурные озера Земли Мейбл Шеридан и снова заходясь от удушья.- Выкинь
меня по пути на любом маяке. Только бы отсюда. От этого моря.
Командир наклонился к нему - глаза Кирилла, голубые хулиганские глаза,
освещавшие целый корабль или четверть планеты, были подернуты зеленой
мутью.
- Что с тобой? - спросил Инглинг, потому что ему необходимо было это
знать.
За окном шуршало, наваливая гальку к подножию больницы, теплое лиловое
море. Лицо Кирилла снова свело судорогой.
- Не могу видеть воду, - с каким-то недоумением проговорил он. - Море
ли, река... Пить могу, не бойся. Только из глиняной кружки. Ну, иди же,
звони. Или я действительно тронусь.
Осторожно ступая, командир вышел. Он пропадал около получаса, и, когда
вернулся, вид у него был какой-то небольничный - как у потрепанного
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг