Санти пел, и выражение шутовской свирепости сменялось спокойной
уверенностью, и чертовски вкусный, персиковый баритон наполнял все
пространство между приборами, щитами и экранами, и стройная, еще совсем
мальчишеская фигура в черном комбинезоне и алом разбойничьем платке,
непринужденно висевшая в полуметре от пола каюты космического грузовика,
почему-то совсем не казалась противоестественной, и пиратские куплеты не
рождали никакого недоумения. И Мортусян, скорбно покачивая головой, пришел
к выводу, что есть люди, которым от самого господа бога разрешено почти
все, ибо то, что они делают, всегда прекрасно.
Черт знает что творилось на старухе "Бригантине".
- Еще три часа пятьдесят минут, - сказал капитан. - Вы бы поспали,
ребята.
Мортусян заворочался в своем гамаке, устраиваясь поудобнее, - в
свободном полете ему всегда плохо спалось. Санти помахал ручкой и подплыл
к самому пульту, расположившись в полуметре над О'Брайном. Вообще-то в
каюте было тесновато, и забраться под потолок, несомненно, имело некоторый
практический смысл, но укладываться над самим капитаном - это мог, себе
позволить только такой человек, как Санти. Потому что ему от-самого
господа бога позволено все, даже это.
Было неудобно в гамаке, в голове тоже было как-то неуютно от всех этих
мыслей, и Пино разворчался несколько громче, чем он всегда это себе
позволял:
- О господи, неужели так трудно погасить общий люминатор? Ведь не
пикник же нам предстоит, честное слово...
Не заснуть будет даже на полтора часика, перед тем как приниматься за
дело.
- Разумеется, если вам угодно, - приветливо отозвался Санти и
переместился к энергетическому щиту.
Щелкнул тумблер, стало уютнее, но одновременно словно плотнее сделался
воздух, словно жарче стало, словно южная ночь пришла откуда-то в каюту
летящего так далеко от Земли корабля.
"Что это я? - перепугался Мортусян. - Что это со мной в этом проклятом
свободном полете? Укачивает, что ли? Тоже загадка природы. Наверное, от
безделья. И мысли от безделья. И страх. Надо работать, надо быть внизу..."
- Перебирайтесь-ка сюда, Санти, - сказал он виновато. - Подремлем
рядышком.
- Спасибо. (Ох, и ангельская же улыбочка у этого мальчика.) Мне уже не
уснуть. Земля.
- Еще не Земля, - как-то устало проговорил капитан. - Земля - это
"Первая Козырева". А до нее еще "Арамис".
Санти посмотрел на него без улыбки, посмотрел сверху вниз:
- Ничего. "Арамис" - это недолго. (Так спокойно, словно это он был
командиром корабля и успокаивал разнервничавшегося новичка.)
"Ах ты, - продолжал маяться Пино, - да мы все вместе взятые не стоим
пряжки от скафандра этого мальчика. Пусть он ничего еще не сделал, но
все-таки это мужество, без рисовки, без бравады, - оно пока проскальзывает
в каких-то интонациях, что ли. Но его у Санти не отнимешь. Смелый, умный
волчонок. И красивый. Такой красивый, ах ты боже мой..."
Санти положил голову на руки, словно валялся на пляже, концы его
знаменитого платка, завязанного причудливым узлом над левым ухом, плавали
перед лицом, и Санти ловил их губами; они становились влажными, темнели.
- Вас встретят? - неожиданно спросил Дэниел.
- Вряд ли. Мне ведь еще не даровано родительское прощение... - Санти
улыбнулся застенчиво, совсем по-детски. - Я все равно сразу не полетел бы
домой. Ведь до самой Земли, до космопорта, мы доберемся вместе?
- Да, - сказал капитан.
"Так казалось каждому из нас, - подумал Пино, - что из первого полета
нас встретят цветы, ковровые дорожки и девочки..."
- Вы проститесь с нами и помчитесь домой, капитан. И вы тоже, Пино. А я
пойду в кабак. Тут же, в порту. И я напьюсь, капитан... - Он снова
улыбнулся и глянул на Дэниела, словно спрашивая: "Можно?" - и опять тихо
заговорил: - Я буду пить и ждать, когда обратно, на станцию, пойдет
ракета. Ее будет хорошо видно. И тогда я снова захочу в космос. Не так
просто, как все хотят, а до смерти, до собачьего воя... Смешно, капитан?
- Нет, - сказал Дэниел, - нет, не смешно. А напиваться зачем?
- Действительно. - Санти взмахнул руками, отлетел к стене. - Зачем
напиваться?. "Не пей, Гертруда" - как говаривал один мой знакомый король
своей жене.
- А что, пила? - заинтересовался Мортусян.
- Как лошадь. - Санти сокрушенно покачал головой. - Плохо кончила. - Он
помолчал. - И все равно напьюсь.
- А знаете что, - сказал Дэниел, - посажу-ка я вас на "Арамисе" под
арест. Скажу, что наблюдались первые признаки космического психоза.
Спокойная обстановка на станции, женское общество...
- Если б только они там не были все такие черномазые... - неожиданно
подал голос Мортусян.
Наступила пауза. Почему-то всегда, когда в разговор вмешивался биолог,
всем становилось как-то неловко.
- Четыре черненьких чумазеньких чертенка, - неожиданно сказал Санти
по-русски. - С тремя из них я однажды столкнулся на практике. И тоже - на
"Первой Козырева".
- И вам до собачьего воя захотелось в космос, - захихикал Пино.
- Мортусян, сделайте милость, уймитесь. Все три показались мне весьма
почтенными дамами.
- Вы были им представлены? - быстро спросил Дэниел О'Брайн.
- К сожалению, не имел чести; встреча была столь мимолетной, что я не
успел даже обратить внимание на одинаковый цвет волос. Уж очень разные
были типы лица. Старшая - деревянный идол, эдакая на редкость плоская и
деловая рожа.
- Ой, - сказал Мортусян, - это же и есть миссис Монахова.
- Русская? - удивился Санти.
- Полукровка. Все они там в той или иной мере русские.
- Затем, - сказал Санти, - следовало нечто классическое. Не лицо, а
классная доска после урока геометрии: овал лица, брови, губы - как
циркулем вычерчены. Даже смешно. Совершенно несовременная красота.
- Ага, - хмыкнул Пино, - Ада Шлезингер.
- А я было принял ее за испанку какого-нибудь древнего, вырождающегося
рода. Жаль. И последняя - это буфет черного дерева. Гога и Магога.
- Это француженка, - сухо заметил Дэниел. - Симона Жервез-Агеева.
- Ну уж нет! - возразил Санти. - В этом-то я разбираюсь. Моя бабка была
француженка. А это - всего-навсего марокканка.
Капитан промолчал. По-видимому, ему было неприятно, что второй пилот
оказался столь компетентным в подобном вопросе.
- Моя последняя надежда - на нашу соотечественницу, - сказал Санти,
переворачиваясь на спину и закидывая руки за голову. - Я слышал, что она
мала, как возлюбленная Бернса, невинна, как филе индейки, и ее глаза - как
две чашки черного кофе.
Пино густо захохотал:
- Это Паола-то? Две чашки... Горазд был врать старик Соломон.
- Это Гейне, - возразил Санти, поморщившись. - И не смейтесь, как
объевшийся людоед. После всех наших концентратов такой смех несколько
раздражает.
- Все равно, - сказал Пино, - все равно. Две чашки... При всем уважении
к звездам и полоскам, наша дорогая соотечественница - форменная обезьяна.
И к тому же... - Пино снова запрыгал в своем гамаке, - к тому же она...
уже... по уши... И-аха-ха...
- Мортусян, - сухо заметил Дэниел, - информации подобного рода не
входят в обязанности бортового биолога. К тому же сейчас будет связь.
Потрудитесь помолчать.
- О господи, - заворчал Мортусян, - да пожалуйста...
Он отвернулся к стене, полежал немного и начал отстегивать крепежный
пояс. Освободившись от него, он перевалился через край гамака и опустился
на пол.
- А ну вас всех. Объявляется кормление зверей, - буркнул Пино и пошел к
стеллажу с контейнерами, придерживаясь за ремни и поручни. Плавать в
свободном полете он терпеть не мог.
- Рановато, - сказал Санти. - Вроде бы еще полчаса...
- Это уж мое дело.
Капитан обернулся и внимательно посмотрел на Пино. Пино остановился и
тоже посмотрел на него.
- Выкиньте меня в Пространство, капитан, - проговорил он, - но этот
рейс добром не кончится.
Санти оттолкнулся от потолка и ловко спланировал прямо в гамак:
- Худшее, что могут сделать с честными пиратами - это повесить их на
реях. У нас для этой цели могут служить внешние антенны. Так что
гарантирую вам вполне современный финал. И беспрецедентный притом.
О'Брайн медленно проговорил:
- Не болтайте лишнего, мой мальчик. Даже здесь.
Санти улыбнулся, пожал плечами и пристегнулся к гамаку. Во время
свободного полета спать разрешалось только в закрепленном положении.
ДЕЛА ДОМАШНИЕ
Пол под ногами слегка дрогнул, - это значило, что буксирная ракета
отошла от "Арамиса". Симона поколдовала еще немного у пульта, - Паола
знала, что это убираются трапы, соединявшие ракету со станцией. Симона
включила экран обозрения, и все принялись искать крохотную удаляющуюся
звездочку. Паола покрутила головой, но не нашла. Ракета была небольшой,
шла почти без груза, - увозила всего четырех человек и кое-какие их вещи,
- и поэтому, пока включили экран, она была уже далеко. Ираида Васильевна и
Ада смотрели внимательно, - наверное, они-то ее видели. Паола повернулась,
пошла к двери и услышала, что Симона тоже поднимается. Если Симона
вставала или садилась, то это было слышно в каждом уголке станции.
- Ну вот, - сказала Ираида Васильевна (она очень любила это "ну вот" и
даже Симону приучила), - теперь, девочки, до следующего отпуска.
И кому только он нужен, этот отпуск? Симоне все равно, - Агеев вернется
не раньше чем через два года, если вообще... Ада видится со своим Сайкиным
чуть ли не каждые три недели, и тогда они находят самый неподходящий
уголок станции и целуются там, как дураки. А для Паолы эти отпуска...
Навстречу из коридора выполз "гном" с коричневыми плитками
аккумуляторов. Паола подставила ему ногу. "Гном" подпрыгнул и шарахнулся в
сторону, "У, тварь окаянная", - с ненавистью подумала Паола.
- Ну вот, - сказала за спиной Ираида Васильевна, - а теперь будем чай
пить.
- Сколько по-здешнему? - спросила Паола.
- Двадцать сорок две, - ответила Симона, и Паола перевела часы: "Атос",
"Портос", "Арамис" и "Первая Козырева" отсчитывали время по Москве. - А
теперь попрошу минуточку внимания. Мои пироги!
- Ваши пироги? - поразилась Ираида Васильевна. - Я допускаю, что вы
можете собственноручно смонтировать универсального робота, но испечь
пирожок...
- Знают ведь, - засмеялась Симона, - как облупленную знают. Ну,
признаюсь. Не я. Мама. Сунула на космодроме.
Мама - это была не совсем мама. Это была мать Николая Агеева. Все
невольно перестали жевать.
- Ешьте, медам-месье, ешьте, - сказала Симона. - Связь была.
И каждому показалось, что именно это и было самым главным за последние
несколько дней. Вот это далеко не достоверное известие, что агеевцы живы.
- Связь была великолепна. Приняли целых полслова: "...получ..." По всей
вероятности, "благополучно".
- Строго определяя, это не связь, а хамство, - сказала Ада.
Ираида Васильевна улыбнулась и кивнула: ну конечно же, "благополучно".
Другого и быть не может. Для таких людей, как Симона и Николай Агеев, все
всегда кончается благополучно. Потому что они умеют верить в это
неизменное "благополучно". И хотя сидящие за столом перебирают сейчас
десятки слов, которые могли быть на месте коротенького всплеска, чудом
принятого Землей, - все равно для Симоны из всех этих слов существует
только одно.
"Если бы так было с ними... - думала Паола, подпершись кулачком. - Если
бы два года не было связи с "Бригантиной"... Она не любит своего Агеева.
Она просто относится к нему, как жена должна относиться к мужу. Странно,
для всего люди напридумывали разных слов, даже больше, чем нужно, а вот
для самого главного нашли одно-единственное; называют этим словом все, что
под руку попадет, - даже обидно... А может, пришлось бы придумывать для
этого самого главного столько слов, сколько людей на свете, - нет, в два
раза меньше: для каждых двух... А то ведь, наверное, всем кажется, что
только у тебя - настоящее, а все остальные - это так, привычка, или делать
нечего, или, как говорит Симона, "сеном пахло"... - чушь все. Все чушь и
все - неправда. А правда начнется тогда, когда дрогнет пол под ногами и
замурлыкают огромные супранасосы, и бесшумно, незаметно даже - снизу или
сверху, появится синтериклоновая перегородка, и снова все качнется, и еще,
и еще, и когда остановится - это будет значить, что "Бригантина" приняла
трап".
- Чай стынет, - сказала Симона, - можно приниматься за пироги.
- С чем бы это? - полюбопытствовала Ираида Васильевна.
- Великорусские. Посконные. Сермяжные. Что, я не так сказала? - Симона
умудрялась выискивать где-то совершенно невероятные слова. - Вот,
убедитесь. С грибами и с визигой.
- Да, - задумчиво сказала Ада, - эпоха контрабанды на таможенной
станции. И много их там у тебя?
- Хватит, - сказала Симона и ткнула кнопку вызова дежурного робота. -
Надо припрятать на черный день - имею в виду гостей.
Дверь приподнялась, вкатился "гном". Он бесшумно скользнул к Симоне и
остановился, подняв свой вогнутый, словно хлебная корзиночка, багажник.
Симона принялась перегружать туда свои пакеты.
- Снесешь в холодильник, киса, - приговаривала она вполголоса, - да
чтобы через неделю можно было достать не раскапывая лопатой. А то всегда
завалишь...
Паолу немного раздражала манера Симоны говорить с роботами. Ну зачем
это, если они все равно ничего не слышат?
Видно, и Симона думала о том же:
- Эх ты, черепаха навыворот. И когда я вас переведу на диктофоны? - Она
нагнулась и стала набирать шифр приказа. - Говоришь с ним, как с
человеком, а он - ни уха ни рыла. Кстати, какой у нас номер очереди на
универсальный?
Паола вскочила:
- Я сама.
Схватила пакеты в охапку, побежала на кухню. Универсальный...
Когда-нибудь его доставят на станцию, и тогда - "благодарю вас, мисс,
но услуги стюардессы на станции больше не нужны".
Паола вернулась к столу, села пригорюнившись, - одной рукой подперла
подбородок, другой поглаживала скатерть.
- Ну что, Паша, взгрустнулось? - Ираида Васильевна наклонила голову,
одним глазом глянула Паоле в лицо. "Словно большая, добрая кура", -
подумала Паола. - Или, может, обленилась за отпуск? Работа в тягость?
- Да разве я работаю? Смеетесь! - Паола судорожно сдернула руки со
скатерти, под столом стиснула кулачки. - Разве так должна работать
стюардесса? Вот на пассажирских ракетах, если что случается - стюардесса
разве с командой? А? Она с пассажирами. До самого конца. (Ада улыбнулась,
- еще ни на одной пассажирской ракете до "самого конца" не доходило.) Я,
конечно, мало что могу, но ведь главное, чтобы люди чувствовали - о них
заботятся, с ними рядом живой человек, а не такой вот паразит. - Паола
кивнула на "гнома", все еще покачивавшегося за креслом Симоны.
Симона взорвалась:
- Прелестно! Господа, бумагу мне с золотым обрезом и лебединое перо. Мы
пишем рекомендацию мисс Паоле Пинкстоун на предмет ее перехода на рейсовую
космотрассу. И чтоб там без паразитов. Мисс не выносит представителей
металлической расы.
"Ну зачем она так? - подумала Ираида Васильевна. - Она же знает, что на
пассажирские ракеты берут только самых хорошеньких... Даже у нас. Уж такая
традиция. А на "Бригантине" за стюардессу этот Мортусян. Так что никуда
Паша не уйдет. Что же обижать девочку?"
- Трогательно, - сказала Ада, - а мы, выходит, не люди? Нам не нужно
человеческой заботы?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг