приборы регистрируют что-то, присущее только этому, и никакому другому,
человеку, и это что-то выбито на личном жетоне, отчего он похож на кусочек
хорошего дырчатого сыра.
По всей стране уже давно были сняты все аналогичные посты, но в
Душанбинском космопорте, как, впрочем, и в других космопортах
Международной службы, всяческие строгости из года в год не уменьшались, а
увеличивались.
Ираида Васильевна услышала, как в соседней кабинке хлопнула дверь, -
Симону почему-то всегда пропускали первой. Ираида Васильевна постояла еще
секунд пятнадцать, пока наконец не оборвалось разом сиплое гудение
аппаратуры и из щелки не выскочил жетон. Ираида Васильевна спрятала его и
неторопливо вышла на бетонированное поле.
Вокруг Симоны уже стояла небольшая толпа - голубые комбинезоны
Международной службы вперемешку с пестрыми летними костюмами, - по всей
вероятности, это уже собирались пассажиры, которые должны были лететь на
"Первую Козырева" утренним рейсом.
Черная лохматая голова Симоны возвышалась Над всеми, нередко в
каком-нибудь затейливом жесте взлетали ее большие и легкие руки. Ада
как-то заметила, что жестикуляция Симоны страдает излишней
иллюстративностью.
Говорила не Симона, как показалось Ираиде Васильевне издалека, а
конопатый Тимка Бигус, старший механик-наладчик идентификатора. Как
всегда, к нему приставали с различными предположениями о принципе работы
киберконтролера. В свое время это было излюбленной игрой сотрудников
космопорта: начали с примитивов - с грима; аппарат исправно поднимал
тревогу, и патруль в голубых мундирах рысью мчался к злополучному зданию -
извлекать из автоматически захлопнувшегося бокса очередного
экспериментатора, пытавшегося пройти на территорию космопорта по чужому
жетону.
Затем делались бесконечные попытки подставить вместо себя лицо с точно
таким же весом, ростом, кровяным давлением, объемом легких, размером обуви
и т.д. и т.п.
Автомат безукоризненно поднимал вой из всех своих сирен.
Вскоре такие дилетантские попытки были оставлены, так как стало ясно,
что, коль скоро жетоны выдаются на неограниченно долгий срок, то в основу
опознания, вероятно, полагался какой-то постоянный и неизменный признак
каждого индивидуума, а может быть, и сочетание этих признаков.
Игра значительно усложнилась, приобрела высокотехнический уровень, но
тут весьма кстати начальник космопорта, выведенный из терпения, обратился
к своим сотрудникам с краткой, но выразительной речью, в которой он
излагал свои представления о том, чем следует и чем не следует заниматься
работникам международного космопорта, да еще в рабочее время.
Страсти поутихли - во всяком случае, в среде космонавтов и наземных
служащих. Пассажиры же продолжали играть в тайну знаменитого "Сезам,
откройся".
- Простите, а вы не пробовали вариант идентичных близнецов? -
послышался звонкий девичий голос, и Ираида Васильевна увидела Аду, -
только она была не в красном, а в строгом светло-сером костюме.
Тимка Бигус замахал руками:
- Да уж сколько раз. Последняя попытка была позавчера. Честное слово,
попрошу начальника не брать на работу сотрудников, у которых есть близнецы
или просто двойники. Так их и тянет в бокс, как мышь на валерьянку.
- Кошку! - закричали все хором.
- Ну вот, все вы лучше меня знаете. Так что хватит гадать - прошу до
утра в гостиницу.
- А все-таки? - сказала Симона.
- Мадам, для вас - готов на преступление. Не дрогнув, разглашу
государственную тайну; но - строго конфиденциально. - Он вытащил Симону за
локоть из толпы и повел в сторонку.
- Болтун, ох, какой болтун, - приговаривала Симона, но шла за Тимкой, а
потом безудержно хохотала и махала руками, а он все шептал ей на ухо, а
когда она начинала смеяться уж очень громко - переставал, и смотрел, как
она смеется, немножечко снизу.
"Совсем как мой Митя", - подумала вдруг Ираида Васильевна, и ей стало
вдруг так одиноко, как бывает только на вокзалах, когда никто не провожает
здесь, и никто не встретит там.
- Девочки, - закричала вдруг Симона издалека, - девочки, мы имеем
начальника!
Ада обернулась и пошла навстречу Ираиде Васильевне, и тут же из толпы
высунулась смуглая мордочка Паолы и улыбнулась так искренне и, как всегда,
по-своему застенчиво, что чувство одиночества ушло, и Ираида Васильевна
тихонько сказала: "Ну вот..." - как обычно говорят: "Ну вот я и дома".
Паола, в какой-то нелепой красной курточке, которая еще больше делала
ее похожей на обезьянку, вприпрыжку побежала к Ираиде Васильевне, обгоняя
Аду, и Симона тоже бросила Тимку и пошла к ним.
- Как славно, Паша, что ты с нами, - сказала Ираида Васильевна. -
Только что ж ты не со своего космодрома?
- У нас будет ракета только в четверг, - сказала Паола и покраснела.
Все смотрели на Паолу и улыбались, потому что было ясно: к Земле
подходит "Бригантина".
На "Первой Козырева" просидели полдня: Холяев, железный человек и
бессменный начальник, никак не хотел выпускать их на одной патрульной
ракете, - ее грузоподъемность не превышала двухсот пятидесяти килограммов.
Симона виновато притаилась в уголке салона, ибо не в первый раз всему
виной были ее габариты. В конце концов она сама отправилась к Холяеву,
чтобы найти компромиссное решение, и не прошло десяти минут, как она уже
вернулась и объявила, что начальник разрешает взять не патрульную, а
буксирную ракету, поэтому все поместятся и смогут сегодня же сменить
персонал, замещавший их на время отпусков. Паола радовалась молча, потому
что на носу был подход "Бригантины", и ей пришлось мчаться через океан,
чтобы лететь с русскими. Симону, бывшую замужем за знаменитым Агеевым, она
тоже считала русской. Симона тоже так считала, и только иногда, когда
ловила себя на невольном: "эти русские", - вдруг не то чтобы огорчалась, а
скорее - удивлялась, что она вроде бы ничья, никакая, наверное - просто
космическая (когда-нибудь введут такое подданство для тех, кто, так же как
они, живет на внеземных международных станциях), и слава богу - хоть не
просто мужняя жена.
Действительно, при всем уважении к Агееву, та симпатия, которой обычно
все окружающие волей или неволей проникались к Симоне, была только ее,
Симоны, опять же вольной или невольной, заслугой. Что же касалось Агеева,
то у всех, начиная с Ираиды Васильевны и кончая Паолой, вертелся на языке
вопрос: была ли связь? Но Симона ничего не говорила, а по какой-то
молчаливой договоренности никто не задавал вопросов о тех, кто находился в
полете.
Не спрашивали об Агееве; не спрашивали о "Кара-Бугазе", на котором
штурман Сайкин - с некоторых пор Ада начала его называть "мой Сайкин" -
ходил к Марсу и обратно довольно регулярно; не спрашивали и о
"Бригантине", - впрочем, сведения о ней поступали в официальном порядке.
И никогда не спрашивали Ираиду Васильевну. Ни о чем.
А чтобы не почувствовала она, что ее обходят молчанием как-то
по-особенному, Симона с присущим ей тактом шутила: "Королям и начальникам
космических станций вопросов не задают".
И тогда Ираиде Васильевне хотелось нагнуться - как тогда, в мобиле.
Собственно говоря, небольшой искусственный спутник, которым командовала
Ираида Васильевна, не был самостоятельной космической станцией, как
гигантская "Первая Козырева", предназначенная для приема кораблей,
крейсировавших между искусственными спутниками Земли, Марса, Венеры и
Сатурна, а также планетолетов-разведчиков, ходивших в сверхдальные рейсы с
научно-исследовательскими целями. Лет сто тому назад, когда космическое
пространство только начинало осваиваться, было создано около десятка
неуклюжих сверхмощных ракет, способных преодолевать расстояние между
планетами с одновременной посадкой на них. Но после заключения
Мельбурнской конвенции, по которой все освоение космического пространства
шло под контролем Комитета космоса ООН, всем космическим державам было
предложено перейти на создание кораблей двух типов: одни, межпланетные,
могли летать только в Пространстве, другие, маленькие, но с чудовищной
грузоподъемностью, словно муравьи, перетаскивали на Землю все то, что
доставлялось межпланетчиками на промежуточные околоземные станции.
"Муравьи", как их прозвали и даже стали официально именовать, имели
строго ограниченные зоны посадки. Огромная сеть радарных установок службы
космоса немедленно засекла бы любого "муравья", если бы он попытался сесть
в какой-нибудь отдаленной зоне, дабы миновать контроль.
Такие меры действительно были необходимы, и не только потому, что
бесконтрольный вывоз сокровищ с других планет противоречил принципам,
согласованным между странами. Биологическая угроза, которая неминуемо
нависла бы над Землей в случае хаотических межпланетных рейсов, тоже была
немаловажным фактором при подписании Мельбурнской конвенции.
Но основным камнем преткновения были венериане.
Земное человечество не могло прийти пока к единому мнению: как же
помочь совсем недавно возникшему человечеству Венеры?
И конвенция ограничила до минимума полеты на эту планету, категорически
запретила вступать в контакт с венерианами, впредь до составления единой
четкой программы взаимоотношений с ними.
Решение это было компромиссным, но мудрым.
Несколько десятков лет система околопланетных станций вполне
оправдывала себя, и космическое строительство было направлено
исключительно на увеличение числа межпланетных грузовиков и "муравьев".
Ракеты прибывали непосредственно на космические станции, где проходили
карантин, проверку двигателей и досмотр грузов сотрудниками Международной
службы. Но однажды, почти одновременно, на "Первой Козырева" весь
персонал, а также экипажи трех швартовавшихся ракет были поражены Цестой
аробирой, занесенной, по-видимому, с Марса; а "Линкольн Стар" едва не
погиб от взрыва вышедшей из управления ракеты, которую вовремя не успели
отвести подальше. Тогда-то и было решено около каждой космической станции
создать группу вспомогательных спутников, играющих роль таможенных
станций.
Несмотря на то, что сооружение спутников обычно велось объединенными
силами космических держав, строительство станций вокруг "Первой Козырева"
почти целиком осуществлялось французскими инженерами.
Поэтому и названы они были по-французски: "Атос", "Портос" и "Арамис".
"Атос", самый малый из этой группы спутников, принимал пассажирские
ракеты, "Портос" - грузовики, "Арамис" же, как наиболее оснащенная
станция, был универсальным и поэтому контролировал нетиповые, очень
устарелые или, наоборот, совершенно новые грузопассажирские и
исследовательские корабли.
"Бригантина" была из числа новейших американских моделей.
КРАСА И ГОРДОСТЬ
Собственно говоря, "Бригантина" и не могла быть иной, - породистая
титанировая лошадка, "моя серая в яблоках" - как говорил капитан;
высокоманевренный грузовой планетолет с активной тягой в семьсот пятьдесят
мегафорс. Она не могла не быть красой и гордостью американского
космического флота, потому что кроме ее собственных достоинств ее
капитану, тридцатидвухлетнему Дэниелу О'Брайну, "джентльмену космоса",
сопутствовала неизменная удача, удача ровная и не бросающаяся в глаза, как
и положено быть судьбе истинного джентльмена.
Что же касается удачи второго пилота, то ее можно было назвать просто
дьявольской, - вряд ли какой другой выпускник школы космонавтов мечтал в
свои двадцать два попасть сразу на трассу "Первая Козырева" -
"Венера-дубль", да еще и на красавицу "Бригантину", да и еще к такому
капитану, как О'Брайн. Но Александр, или попросту Санти Стрейнджер, был
чертовски удачлив и принял все сыпавшиеся на него блага как должное.
Что же касается Пино Мортусяна, то плевать ему было на все достоинства
"Бригантины", потому что ему по горло хватало своих обязанностей,
бортового космобиолога, и даже больше чем хватало. В течение рейса он
брюзжал и ругался так, что можно было с уверенностью сказать: этот человек
никогда больше не подойдет к ракете ближе чем на четверть экватора. Но
"Бригантина" готовилась к очередному рейсу, и за день до отлета на борту
исправно появлялся Пино со своей традиционной воркотней. Впрочем, ворчал
биолог не постоянно: ступая на твердую почву - будь то Земля или один из
спутников, - он становился нем, как карп. По всей вероятности, именно
этого качества и не хватало предыдущим космобиологам "Бригантины".
- К сведению экипажа, - сообщил капитан, - через четыре часа -
генеральная уборка. Всем надеть биологические скафандры. Вам тоже, Санти,
хоть вы и возьмете на себя управление. Еще через шесть часов - торможение
и одновременно - дезинфекция.
- Охо-хо... - Мортусян оттянул крепежный пояс и перевернулся на другой
бок. - Опять этот винегрет из кошмаров. Ну начали бы дезинфицироваться на
два часа пораньше, как будто от этого что-то изменится...
Капитан и головы не повернул.
- Есть генеральная чистка, капитан, - бойко отозвался Санти и звякнул
серьгой.
Мортусян прекрасно помнил, как появилась эта серьга: в самом начале
рейса, как только корабль взял разгон и было снято ускорение, капитан, по
обыкновению, стянул с себя обязательный синтериклоновый комбинезон. Пино
забрался в уголок и потихонечку сделал то же самое, так как все это
повторялось каждый рейс и капитан ни словом не обмолвился по поводу такого
нарушения инструкций сектора безопасности. Но в секторе - кто?
Космодромные крысы. Их бы сюда, в сладковатую, душноватую невесомость,
когда на вторые-третьи сутки появляется ощущение такой легкости, такой
отрешенности от каких бы то ни было тягот, что вдруг возникает мысль: так
может быть только перед концом. И вдруг теряется направление полета, и уже
все равно, куда лететь - вверх, вниз, вбок, потому что все равно летишь
прямо к тому, последнему, самому страшному, что бывает у каждого, но о чем
никто не рассказал просто потому, что рассказать не остается времени; и
это самое страшное - не какое-то чудище, как в детстве, когда свет
погасили и кажется, что разинется огромная пасть и - ам! - тут тебя и
слопали, - нет, это обязательно что-то неживое, нетеплокровное,
безжалостное в своей механичности, в неминучести той ослепительной
вспышки, до которой еще три секунды... две секунды... одна...
Какой тут, к чертям, скафандр.
Пока Мортусяна мучили все эти ужасы, - он всегда препогано чувствовал
себя в самом начале рейса, потом это проходило, а если и возвращалось, то
лишь в виде короткой, мучительной спазмы панического страха, - так вот,
этот новичок, этот салажонок в первом рейсе тотчас же принялся стаскивать
с себя скафандр, словно так и должно по инструкции. Скафандр поплыл по
кабине и остановился возле пульта, медленно путаясь в стойках
аккумуляторного стеллажа. Санти и не подумал его догнать, а неторопливо
полез в карман и извлек из него великолепную золотую серьгу ручной работы,
а за ней - алый платок, достойный самого капитана Кидда. "Ах, какой
мальчик, какой хорошенький мальчик, - с отчаяньем думал Пино, - ведь
О'Брайн этого мальчика - в три шеи..."
Не было ни малейшего сомнения в том, что в первую же минуту по прибытии
в порт назначения капитан со всей присущей ему корректностью укажет этому
красавчику на грузовой люк (как известно, космонавт, покинувший корабль
через грузовой люк, обратно уже не возвращается).
Но капитан осмотрел своего подчиненного почти приветливо и пробормотал
себе под нос что-то по-русски. Пино русского не знал и поэтому
предположил, что капитан попросту выругался. Но Санти, как девочка,
передернул плечиками и засмеялся, а потом сделал зверское лицо и запел
старинную пиратскую песню:
Мы ковали себе богов,
Осыпали их серебром,
И рекою текло вино по столам.
Это был настоящий бог,
Это был настоящий ром,
И добычу делили мы пополам.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг