Ольга ЛАРИОНОВА
ВАХТА "АРАМИСА", ИЛИ НЕБЕСНАЯ ЛЮБОВЬ ПАОЛЫ ПИНКСТОУН
...Можно спасти человека от любой неважной беды - от болезни, от
равнодушия, от смерти, и только от настоящей беды - от любви - ему никто и
ничем не может помочь.
Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий
НА СВОЕЙ ЗЕМЛЕ
Был конец августа, когда не пала еще на траву непрозрачная бисерная
изморозь, но уже отовсюду, и вдоль и поперек, тянулись ощутимые лишь
руками да лицом - когда попадут невзначай - паутинки, накрученные и
наверченные по всему лесу толстопузыми травяными паучками. В лесу было
прохладно и несолнечно, но не было в природе щедрой, осенней пышности.
Увядание еще не пришло, но в чем-то, невидном и неслышном, сквозила уже
грусть примирения с грядущим этим увяданьем.
Тропинка выходила на опушку. Ираида Васильевна задержала шаг и свернула
правее, где сбегали с поросших сосною невысоких холмов серебристые оползни
оленьего мха. Но внизу, в ольшанике, темнела канава, полная до краев
зеленоватой кашицей ряски.
Ираида Васильевна кротко вздохнула и вернулась на тропинку.
За спиной безмятежно, по-весеннему, запела малиновка. Был конец
августа, вечерело, и никто еще ни о чем не догадывался.
Митька, сопя в розетку короткого фона, уверенно вел своего кибера по
футбольному полю. С шестью минутами до финального свистка 2:1 - это еще не
блеск. Так ведь и проиграть можно. Металластовый верзила по диагонали
пересекал пронумерованные квадраты поля, подкрадываясь к релейному капкану
ворот. "Тихо, не зарывайся..." - шептал Митька, хотя его "четверка",
передвигавшаяся по стадиону в строгом соответствии со звуковыми командами,
выполняла лишь его, Митькину, волю, и "не зарывайся" - это скорее всего
относилось к самому себе.
Митька прижался лбом к передней дверце игровой кабинки. Сквозь толстое
стекло было видно, как внизу, под самыми ногами, плясали над мячом двое:
своя, оранжевая "двойка" и голубая неповоротливая "шестерка". Все было
правильно. Сейчас голубые будут в луже.
Теперь можно было ждать отпасовку. Митька сунулся носом в микрофон:
- Миленький, не зевай, смотри на Е-6, смотри на Е-6... смотри на Е-7...
возьмешь мяч и пробьешь на Б-13...
А на Б-13 - самая сила: Фаддей. Митька мог положить голову под мобиль,
что Фаддей разгадал всю комбинацию и настраивает своего кибера именно на
Митькин пас. Митька приподнял плечи и навис над игровым пультом. Сейчас...
- Бери мяч! Бей на Б-13!
Поздно, голубенькие! Надо уметь манипулировать! Влетели в квадрат
вшестером, как жеребята, а мяч-то - у Фаддея. Митька локтем отодвинул фон,
вжался в стекло.
- Тама! Тама-а-а! - раздался из фоноклипса дикий рев несуществующих
трибун.
Значит, мяч коснулся сетки.
Эти вопли были последним достижением пятых классов; как-то ночью на
сетки ворот, кроме судейских датчиков, были подключены магнитофонные
рамки. Очевидцы утверждали, что тренер по кибернетическим играм долго
смеялся, но - ничего, не запретил.
Митька откинулся назад и потянулся сидя. Три с половиной минуты можно
просто так поболтаться по полю. Теперь уже ничего...
Рев трибун разом оборвался.
В фоноклипсе щелкнуло, и металлический голос кибер-судьи произнес:
- Мяч забит из положения "вне игры".
Митька остолбенел. Медленно потянул с себя фоноклипс. Потом резко
толкнул стеклянную дверь кабинки и вывалился прямо на поле.
- Да не было же!.. - заорал он отчаянным голосом.
Рядом с ним тяжело плюхнулся Фаддей. Он сжал кулаки и, распихивая
попадающиеся на пути угловатые металластовые фигуры, пошел через все поле
туда, где на противоположной галерее тихохонько сидели в своих кабинках
"голубые". Он остановился и, расставив ноги, мрачно оглядел ряд белых
носов, приплюснутых к стеклу:
- А в чьей палатке хранился судья?..
"Голубые" помалкивали.
- На мыло! - взревели "оранжевые".
Митька оглянулся: у кого мяч? Над мячом враскорячку, точно краб, застыл
Фаддеев "третий". Митька с трудом вытащил зажатый в ногах мяч и, сложив
ладошки рупором, закричал:
- А ну, давай на поле! Переигрываем второй тайм!
"Голубые" посыпались из своих кабинок. Киберигра шла прахом.
Митька уже пританцовывал, - как бы это сподручнее ударить (не кибер
ведь - можно и промазать), но вдруг над полем раздался звонкий голос:
- Митя-а! К тебе мама пришла-а!
Митька сожалительно глянул на мяч и, махая на бегу запасному - подай,
мол, за меня, раз тебе такое счастье, - помчался к выходу, где терпеливо
стояла Ираида Васильевна.
- Что? Уже? - спросил он, переводя дух и поматывая головой.
- Отдышись... Уже.
- С нашей взлетной? Лагерной?
- С вашей, сынуля. С вашей.
- Я тебя провожу, а?
- Спросись только.
- Я знаю - можно.
На взлетной было пусто, - вечерний рейсовый мобиль еще не прибыл. По
площадке лениво трусил Квантик, приблудная дворня чистейших кровей. А у
самой бетонной стенки, бросив на траву невероятно яркий плащ, лежала
невероятно большая женщина с копной невероятно черных, отливающих синевой
волос.
- Тетя Симона! - крикнул мальчик и побежал к ней.
Симона подняла руку и помахала ему, и, глядя не на него, а над собой,
на кончики своих пальцев, которые летали вверху от одного облака до
другого, так же звонко крикнула в ответ:
- Салюд, ребенок!
Митька плюхнулся рядом с ней и вытянул ноги.
- Ну и как? - спросила Симона, закидывая руки за голову.
- А все так же, - сердито отозвался Митька. - Второго судью за эту
неделю. И все пятый "б".
- Умелые руки. Ну, а вы?
- Мы - ничего. Мы не портим. Мы же знаем, сколько труда нужно
затратить, чтобы создать один такой кибер, - важно проговорил мальчик и
косо глянул на Симону, ожидая, что похвалят.
- Фантазии у вас не хватает, вот что, - сказала Симона. - Явление
тяжелое и в наши дни - редкое. Добрый вечер, Ираида Васильевна. Садитесь.
Ираида Васильевна кивнула, но на траву не села, - было уже сыровато,
или просто постеснялась. Митька, опустив голову, запихивал травинки в
дырочки сандалий.
- Ничего не не хватает, - сказал он хмуро. Симона засмеялась. - Просто
мы не хотим.
Симона засмеялась еще пуще:
- Совсем как моя Маришка.
- Митя, не трогай руками сандалики, - заметила Ираида Васильевна.
Митька сердито глянул на мать и подтянул колени к подбородку.
- Ну, а вы? - спросил он с вызовом. - Ну, а вы-то? Когда были в пятом?
"Задира", - подумала Симона и тоже села, так что получилось - нос к
носу. Митька смотрел на нее в упор своими чуть раскосыми, как у матери,
сердитыми до какой-то зеленоватой черноты глазами.
"Какие странные, совсем не славянские типы лица встречаются иногда у
этих русских, - думала Симона, глядя на мальчика. - Этот неуловимый взлет
каждой черты куда-то к вискам... Это от тех, что шли великой войной на эту
страну около тысячи лет тому назад и маленькими смуглыми руками хватали за
косы больших русских женщин... А этот мальчик взял от тех диких кочевников
только самое лучшее, потому что если природа хранит и передает из
поколения в поколенье какие-то черты, то лишь потому, что они стоят
этого".
Митька дрогнул ноздрями, нетерпеливо засопел. Рассказать бы этому
дикаренышу...
- Честно говоря, - проговорила Симона, - я не помню толком, что было
именно в пятом. Помню только наш город. Нант. Проходил? Летний полосатый
город, весь в тентах и маркизах. - Симона снова улеглась на спину,
полузакрыла глаза и стала смотреть на небо сквозь длинные прямые ресницы.
- Вот сказала тебе: "Нант" - и сразу все небо стало полосатым - такие
бледные желтые и чуть голубоватые полосы... Подкрадется кто-нибудь, дернет
за шнурок - и все эти полосы начнут медленно-медленно падать на лицо...
- Тетя Симона, - сказал мальчик, - вы не хотите улетать с Земли, да?
Симона быстро посмотрела на него:
- А ты знаешь, что такое - улететь?
- Это значит - подняться в воздух.
- И нет. Это значит - сказать: "Ну, поехали" - и больше не быть на
Земле. А ты знаешь, что такое - Земля?
Мальчик посмотрел на нее. Симона раскинула руки и набрала полные горсти
травы; трава, смятая сильными ладонями, терпко и непонятно запахла.
- Знаю, - сказал Митька и еще раз посмотрел на нее - до-чего же
огромная, как две мамы сразу. - Земля - это очень-очень большое, но
все-таки "Арамис" - а это не Земля.
Симона усмехнулась.
- Знает. - Она поднесла ладони к глазам - трава оставила резкие белые и
красные полосы. - Ну, а самое главное: что такое - хотеть?
Митька смотрел круглыми глазами и молчал.
Ираида Васильевна испытывала какое-то мучительное ощущение, - будто эта
женщина делала с ее сыном что-то, не принятое у людей, словно она
поставила его голышом на свою огромную ладонь и не то сама рассматривает,
не то показывает его самому себе в зеркало.
- Ну, ладно, - сказала Симона примирительно; угадывая мысли Ираиды
Васильевны. - Не знаешь - потом узнаешь. А улетать с Земли мне
действительно не хочется: уж больно она громадная, не везде порядок. Вот
приложить бы руки...
- Как это - не везде порядок? - подскочил Митька. - Ведь в Америке - и
то социализм?
- Симона, - сказала Ираида Васильевна умоляюще, - я прошу вас, Симона,
все-таки у них в школе даются определенные установки...
"О господи, - подумала Симона, - да неужели же она не понимает, что
одной такой фразой - об определенных установках - она заронит в этого
умного детеныша больше сомнений, чем я со всеми своими откровениями?"
- Нет там еще социализма, - спокойно сказала Симона. - В этой стране
вообще любили по части лозунгов несколько забегать вперед. Например,
провозгласили всеобщее равенство - а сами потом еще два столетия негров
вешали, пока не вспыхнула Негритянская революция. А знаменитая
демократия... Словом, про социализм это только они сами говорят. Нет там
его. Пока.
- Значит, скоро революция? И можно будет - добровольцем?
- Вот не могу тебе пообещать определенно. Но ты не горюй, - мы ведь еще
до звезд не добрались. Пока только свою Солнечную приводим в порядок. А
представляешь себе, сколько дел прибавится, когда свяжемся с другими
планетами? Ведь там еще столько революций впереди. Прилетишь к
каким-нибудь таукитянам или альфаэриданцам - а у них рабовладение. Или
первобытное общество.
- Как у наших венериан?
- Вот-вот. Только венериан мы постараемся от революции избавить.
- Жалко, - вырвалось у Митьки.
- Жалко, - согласилась Симона. - Такое удовольствие - подраться, когда
это официально разрешается.
Ираида Васильевна закашляла.
- Мама, - сказал Митька, - ты не волнуйся, я же понимаю, что тетя
Симона все шутит.
А Симона вовсе не шутила. Просто с тех самых пор, как завернутые в
шкуры дикареныши перестали заниматься только тем, что сторожили огонь и
играли в обглоданные косточки, с тех самых пор, как первые человечки
потопали к первому учителю, прижимая к животу глиняные таблички, - люди
берегли своих детей от излишних раздумий и дружно говорили им, что все на
свете хорошо, справедливо, и пятью пять - двадцать пять.
- Ну, и последний вопрос: сколько будет пятью пять?
- Это как посмотреть, - сказал Митька, потому что этой тете нельзя было
отвечать, как в школе. - Если в десятичной системе и на Земле, то -
двадцать пять.
Симона опять рассмеялась:
- А в другой галактике? На Сенсерионе, скажем?
- Это надо подумать, - солидно сказал Митька.
- Ну вот, - Симона сделала руками - "ну вот", - ему "надо подумать" - а
вы все чего-то боитесь. И вообще мобиль летит.
Она легко поднялась.
- Ну, сынуля... - сказала Ираида Васильевна и, опустив руки, вся как-то
наклонилась и подалась вперед.
Митька простодушно повис у нее на шее, чмокнул где-то возле уха. Потом
смутился и боком-боком пошел к Симоне.
"Неужели же и я с моей Маришкой - такая клуша, если смотреть со
стороны?" - подумала Симона.
- Ну, человеческий детеныш, следи тут без нас за Землей, чтоб порядок
был. А до венериан мы с тобой еще доберемся... Кстати, какое банальное
название - "венериане". Придумали бы что-нибудь пофантастичнее.
- Венеряки, - сказал Митька и фыркнул.
- Было, - отпарировала Симона, - "неедяки", но все равно - было. И
"венеты" - было. "Венерианцы" - вообще не идет.
- Веньяки, - предложил Митька. - Венусяки. Веники.
- О! - сказала Симона. - Проблеск имеется, - и тихонечко скосила глаза
на Ираиду Васильевну. Та стояла, полузакрыв глаза, и лицо ее приняло такое
скорбное выражение, что Симона чуть было не фыркнула совсем по-Митькиному.
- И-нер-ти-ды, - по слогам произнес Митька, тоже поглядевший на мать и
сразу же ставший серьезным. - Это потому, что они инертными газами дышат.
- Кто тебе сказал эту глупость? - устало проговорила Ираида Васильевна.
- Венериане, как и мы, дышат кислородом. Инертные газы не могут
участвовать в процессе обмена веществ.
- Неинтересно, - со вздохом проговорил Митька.
Симоне стало как-то обидно за него и за венериан вместе. Она протянула
мальчику широкую, все еще в белых и розовых полосочках, ладонь:
- Не горюй, тем более что с этими инертными газами и в самом деле
что-то нечисто. Американцы сейчас над ними бьются. Не исключено, что и
откроют что-нибудь интересное. Ну, салюд.
Митька благодарно взглянул на нее и тоже протянул смуглую, всю в
царапинах, руку. Сунул жесткую ладошку лодочкой - и тут же потянул
обратно.
- Счастливого пути, теть Симона, - нерешительно проговорил он, видя,
что Симона стоит над ним в какой-то совсем неподходящей для нее
задумчивости. - И спокойной работы... - добавил он, чувствуя, что говорит
уже что-то совсем несуразное.
Симона фыркнула, тряхнула головой и легонько щелкнула мальчика по носу:
- Заврался, братец. Спокойной... Приключени-ев! Прроисшестви-ев!
Стрррашных притом. Космические пираты, абордаж, таран, гравитационные
торпеды к бою!
- Все сразу? - невинно спросил Митька.
- Только так. - Симона оглянулась на Ираиду Васильевну, шедшую к
мобилю, и неожиданно вдруг ска-
### 15-18 ###
доточенным лицом они стояли каждая посередине своего бокса и не знали,
что же с ними происходит, какие лучи ощупывают их лица и тела, какие
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг