И грохнуло. На экранчике полетело лиловое и липкое, закрашивая его
наглухо, пол качнулся, так что они вцепились друг в друга, пытаясь
удержаться на ногах, а скалу раскачивало - видно, здоровенный смерч
трудился; и совсем близко были колючие, настороженные ресницы, и неожиданная
улыбка, единственное светлое в этом аду, и шепот: "Ну, кто здесь ведьма -
давай, колдуй, без этого не выберемся..."
И вдруг все как оборвалось. Не то чтоб стало тихо - под колпак защиты
звуки не проникали; но наступило состояние покоя, даже безразличия; экран
прояснился и еще что-то там замерцало на пульте, но было все равно -
спаслись, ну и ладно. Как тогда от тучи спаслись, так теперь отсиделись...
- Связь, - проговорил он с каким-то удивлением, точно включилась прямая
связь с Большой Землей.
- А?.. - отозвалась Варвара и вдруг поняла, что шевельнуться не может,
так крепко прижимал он ее к себе.
Она присела, выскальзывая из его рук, дотянулась до пульта, включила
фон:
- Семнадцатый, семнадцатый, прекратить передачу изображения;
семнадцатый, ответь...
- Передачу прекращаю.
- Ура! Прорезался, милый! - не выдержала Варвара. - Отключи там всю
аппаратуру и ни под каким видом больше не включай. Понял? Кто бы тебе ни
приказал!
- Слушаюсь. - Точно консервная банка брякнула. На экранчике
просматривался весьма загаженный, но не обремененный никакими изображениями
пляж. Наваждение сгинуло.
- Пронесло,-устало проговорил Гюрг, и щека его задергалась сильнее
обычного. - Да будет свет!
Дымчатую пленку слизнуло с окон, и пронизывающий ветер рванулся в
помещение, точно выветривая из него накопившийся ужас. Варвара с Гюргом, не
сговариваясь, бросились к окну - триединый купол над биолабораторией осел,
уплотняясь, и разом сник, молниеносно тая. Из круглой надстройки на крышу
вываливались взмокшие в тесноте стратеги - воздевали руки, разминаясь, и
по-чаечному галдели, восторженно и победоносно. Командор тоже не удержался:
поднял над головой сцепленные руки и испустил боевой клич. Воодушевление
было общее: наша, мол, взяла.
"И что это они разорались, - подумала вдруг Варвара, - ну, победили бы
они кого-то, преодолели, отразили, отстояли. А то ведь просто отсиделись..."
Она с тревогой посмотрела в сторону моря.
Оно притихло как-то на удивление скоро и теперь рябило двумя унылыми
оттенками серого, как чешуя давно уснувшей рыбы; зоркий глаз мог усмотреть
над его поверхностью тоненькую пелену тумана, и эта пленочка вздымалась - не
волнами, а вся разом, часто и легко, как дышит загнанное и уже ничего не
ощущающее животное. Что-то неестественное, тревожное было в этой
несогласованности движения морских волн и туманной пелены - так в горячечном
бреду руки больного движутся каждая сама по себе...
- Я побежала, - сказала Варвара, спрыгивая с подоконника, - надо
отобрать у Полупегаса все снимки, а то как бы чего снова...
Гюрг успел поймать ее за хлястик:
- Ты куда? Чтоб я тебя еще хоть раз одну отпустил!
- И аппаратуру эту уникальную надо отключить и запрятать...
- Я бы кувалдой ее, уникальную! С хозяйкой в придачу. И полуроботу
твоему манипуляторов надо бы поубавить... Но мы с ним поступим по-другому.
Мы с ним знаешь что сделаем?
- Что? - послушно отозвалась Варвара.
- Мы его... выставим за дверь. Чтобы не подглядывал.
- А зачем?
Он резко наклонился над ней, и ресницы, неправдоподобные его ресницы
так и брызнули в разные стороны - казалось, они сейчас полетят, словно иглы
у дикобраза, и веселые голубые черти беззвучно заплясали у него в глазах.
- Кофе варить!!! - простонал он, хватаясь за голову.
И вот тут-то ей и стало страшно, потому что больше не было между ними
никакой беды.
Она поспешно отступила, краснея и, конечно, нелепо натыкаясь на ящик,
которым была задвинута дверь. Ей вдруг показалось, что вместе с защитным
полем растаяли и стенки метеобудки, и теперь все одиннадцать человек,
галдевших на крыше биокорпуса, притихли и снисходительно, насмешливо
наблюдают за ними.
Она отчаянно пихала ногой тяжеленный ящик, но он не поддавался, и она,
чувствуя, что от этих усилий и окаянного смущения становится уже не красной,
а коричневой, бормотала первое, что пришло - и, естественно, совсем некстати
- в голову:
- Какой там кофе... На чем его варить - на генераторе защитного поля,
что ли? Все ж демонтировано, голые стены...
- Да ты что, Барб?.. - с безмерным и все еще веселым удивлением
проговорил он, - что ты, Барбик, Барабулька, Барбарелла, Барбиненок мой?..
- Да выпустите же меня! - в совершенном отчаянье крикнула она, и голос
ее сорвался на писк, и все окончательно смешалось - и страх, сопутствующий
исполнению самого невероятного желания, и стыд от того, что одиннадцать
весьма скептических умов догадываются о происходящем, и шальная радость
догадки - не сейчас он придумал эти смешные, нежные словечки-бормотушки и,
значит, давно уже про себя называл ее так, и досада на себя, что не посмела
назвать его на "ты"...
- Ну пожалуйста... - совсем тихо добавила она.
Он смотрел на нее во все глаза, и лицо его становилось каком-то мягким
- пропал жесткий очерк губ, скулы округлились, и даже стрельчатые ресницы,
кажется, легонько загнулись кверху.
- Господи, да ты, оказывается, еще и трусиха! - проговорил он так
восторженно, словно во всей Вселенной смелых было пять миллиардов, а трусиха
- она одна.
Он отступил на шаг и почтительно подал ей руку, одновременно точным
пинком отшвыривая ящик. Дверь кракнула, сорвалась с петель и вывалилась
наружу, громыхая по ступеням. Варвара вылетела вслед за нею и подставила
горящее лицо влажному хлесткому ветру. Дали небесные, какая же она дура!
Другая выплыла бы по-царски, вся в командорской нежности, как в горностаевой
мантии, а потом, уже при всех - "Гюрик, поменяй мне батарейку в
десинторе..."
Не умеет она так. Не уродилась. Да, не повезло бедной Степухе с
обитателями: с одной стороны, зверюги клетчатые, с другой - растяпы
усатые... Она вздохнула и, как приличествует вздыхающему, подняла глаза к
небу.
На блекло-желтом фоне, как белые хризантемы, распускались ложные
солнца. Они окружали настоящее светило, сегодня особенно тусклое, словно
намеревающееся погаснуть, не дожидаясь заката; их призрачные лучи поочередно
вспыхивали отраженным светом и тут же гасли, едва угадываемые. И в этом
несоответствии желтизны тамерланского светила и ледяной мертвенности его
надоблачных отражений Варваре снова почудилось что-то жуткое и
неопределимое.
- Смотри-ка, - удивился Гюрг, вставая рядом с ней на пороге, - хватает
пороху на световые эффекты! А я-то думал, у него все обмотки погорели и
программы застопорились... М-да. Интуиция мне нашептывает, что по этой
кастрюле истосковался хороший водородный заряд. Однако пора...
Варвара предостерегающе вскинула руку.
Полоска зелени, отделявшая прибрежную полосу от поселка, превратилась в
сплошной заградительный вал из вырванных с корнем деревьев, всевозможных
обломков и спутанных водорослей; сейчас через эту баррикаду кто-то с усилием
продирался. Робот? А если нет - то кто же?
Гирлянда морской капусты, свисавшая с поваленного ствола, сорвалась, и
на пляж, отчаянно встряхиваясь, выскочил олененок-бассет с длинными
замшевыми ушами. Он пугливо озирался, переступая копытцами, словно
прислушивался - что же его сюда позвало? И, учуяв источник этого неодолимого
зова, он неуверенно двинулся к морю, обходя илистые воронки, высверленные
смерчами. Следом за ним, пятясь и выдирая из клейкой зеленой массы
притупленные рожки, показалась громадная пещерная лама - стряхнуть водоросли
ей так и не удалось, и она понесла их на себе, точно развевающееся зеленое
знамя. А завал уже трещал, сокрушаемый мерными ударами, пока наконец на пляж
не вывалилась рыжая туша карликового мамонта - его можно было бы принять за
детеныша, если бы не охристо-красные бивни; следом за ним в образовавшийся
пролом хлынули звери. Голубые верблюжата, сурки-иноходцы, коробчатые игуаны,
муравьед-полоскун... Впервые, вероятно, увидев море, они вздрагивали и
цепенели, врываясь когтями и копытами в битую гальку; но неслышимый людям
призыв упрямо тянул их к воде, и они, обреченно раскачавшись, сдвигались с
места и брели, брели навстречу мелким зеленоватым волнам, уже подернувшимся
золотистой пенкой, и бесцветные ненастоящие солнца ритмично возгорались и
снова потухали, словно небо с трудом приоткрывало глаза и тут же снова
жмурилось.
- Ты смотри-ка, - с безмерным удивлением протянул Гюрг, - и чего тут
только нет... А клетчатого тапира не видно!
Варвара быстро глянула на него - неужели он до сих пор не почувствовал,
что тут не удивляться нужно, а ужасаться?
Нет, не почувствовал.
- Командор, - раздался в метеорубке голос Шэда, - у нас тут
впечатление, что они идут топиться на манер земных леммингов. Может, успеем
протянуть между ними и морем линию защиты?
Командор вернулся к пульту, наклонился над микрофонной сеточкой,
задумчиво потер подбородок. Оглянулся на Варвару.
- Пожалуй, подождем. Вы там фиксируйте...
- Само собой.
Варвара вздохнула, безотчетно радуясь тому, что в командорском ответе
не содержалось приказа. Она выбралась на площадку, так и не подсохшую,
забросанную обрывками водорослей и какой-то крупной чешуей. Отсюда вся
прибрежная полоса была видна как на ладони, но сейчас этот привычный, совсем
земной уголок казался огромной сценой, на которой диковинные сказочные
персонажи нехотя разыгрывают недоступное человеческому пониманию действо.
Звери все подходили и подходили, совались к воде и отступали, словно
выискивая отведенное им место, а найдя его, замирали в томительном ожидании
и как бы не замечая друг друга. Мелкие бесшумные волны время от времени
добирались до них, но и вода не привлекала их внимания. Другое. Им нужно
было что-то другое. И они ждали в тишине, немыслимой при такой массе
животных.
И тут олененок, пугливо жавшийся к стене биокорпуса, наконец решился и
несколькими неловкими прыжками достиг воды; ткнулся носом в зеленую муть и
недоуменно фыркнул. И словно успокаивая его, с гребня волны протянулось
янтарное щупальце, мягко коснулось крутого лобика - и растаяло.
Олененок попытался поймать губами золотистый дымок, но промахнулся и
нетерпеливо забил копытцем, разбрызгивая воду.
Золотистая пеночка потянулась к нему, приобретая очертание ветки; еще
что-то бесформенное, завивающееся, как струйка дыма, поднялось у него под
брюшком и мягко огладило спину, пересчитывая светлые крапины. Олененок
прикрыл глаза и мелко задрожал хвостиком. А золотые струйки, то
переплетаясь, то ветвясь, омывали его закатным светом, грустным и уже не
греющим. Такие же призрачные струйки протянулись и к другим животным, никого
не пугая, а завораживая едва ощутимыми касаниями, - так слепец ощупывает
черты дорогого ему лица.
Это было прощание, невыносимое в своей нечеловеческой нежности. Было ли
существо, заточенное в морских глубинах, разумным, было ли оно живым -
теперь эти вопросы потеряли смысл. Оно умело любить, оно, отдавало всю мощь
своей энергетики и всю скудость своей логики для. защиты тех, кто был ей
дорог, совершая, с точки зрения человеческого разума, поступки чудовищные.
Оно, несчастное, умело любить и во имя этой любви растратило последние свои
силы, сражаясь с призраками, созданными по прихоти вздорного и капризного
человека. Оно умело любить и оставшиеся крохи могущества потратило на то,
чтобы позвать, - и его услышали; и приласкать - и его ласка была принята.
Оно умело любить, без конца повторяла себе Варвара, вцепившаяся в
воротник форменной куртки и замершая от ужаса перед всем, что открылось ей в
эти секунды. Оно умело любить, - значит, люди могли с ним договориться, у
них был общий язык и общая точка приложения своих забот; но вместо этого
люди увидели сначала тупую ярость стихии, а потом - холодную логику
механизма. И кому бы почувствовать истину, как не ей, ведьме морской; ведь
приходил же Лерой на этот берег и часами смотрел вдаль - угадывал? Наверное.
Сказать не успел. Или побоялся, что сочтут старческой придурью... Маленький
шаг был, и она могла, ДОЛЖНА была его сделать, если бы...
Если бы оставалась самой собой. Но она изменила своему делу, своему
нраву, своему имени. Последнее белое солнце выбросило два луча, словно
перечеркивая желтое небо от востока до запада, и угасло. Варвара
оттолкнулась от леденящего камня, одним прыжком перелетела через метеорубку
и скатилась по выщербленной лестнице. Она бежала по гальке, отпихивая
попадавшееся на дороге зверье, пока не достигла воды и не забрела по колено.
Мышастый гепард стоял рядом и осторожно прогибал спину, когда янтарная
струйка проскальзывала по его хребту. Струйка таяла, истончаясь и теряя
цвет. Варвара протянула к ней руки ладонями вверх - символ открытости и
беззащитности, словно предлагая частицу себя. "Пока еще есть время, -
беззвучно заклинала она, - пока есть еще хотя бы секунды - прими меня, как
их, уравняй меня с теми, кого ты позвал, коснись меня золотой ветвью твоей
нежности - а там хоть смерч, хоть молния..."
Пугливая струйка изогнулась, отступая перед ее руками, потом резко
отпрянула в сторону и исчезла. Янтарные блики, скользившие по шкурам
животных, угасали, и день тускнел, хотя солнце, уже одинокое в
дымчато-палевом небе, продолжало вершить свой полуденный труд. Звери стояли
понуро и недоуменно, словно спрашивая себя, почему они не уходят, если
стоять больше незачем. И все-таки не уходили. Ни одна золотая пылинка больше
не светилась на морском берегу. И тогда раздался оглушительный скрип
человеческих шагов. Они приближались, по-хозяйски вспарывая тишину, и
замолкли только тогда, когда к ним примешался холодный всплеск воды.
- Варя, - послышался голос, какого она никогда не слышала у командора.
- Варя, Варенька...
Она оглянулась, все еще стоя по колено в воде, - он был совсем рядом,
не дальше протянутой руки, и кривил губы, не в силах остановить неуемную
дрожь щеки.
- Все, - сказала она жестко. - Все. Все.
И стиснула за спиной руки, чтобы не коснуться его лица.
x x x
Они сидели на лавочке - Сусанин, откинувшись и время от времени
почесывая спину о шершавую госпитальную стену, и Варвара в своей любимой
позе, жестко обхватив колени, с ногами на сиденье. Сусанин сложил на животе
бело-розовые, словно новорожденные, руки, но по мере того как солнце
садилось, они принимали привычный медный оттенок. Напротив, на лужайке,
выкусывал репей из ляжки рыцарь Тогенбург, которому уже здесь, на Новой,
позолотили рога, дабы ненароком не угодил он на кухню. Беднягу, привыкшего к
обильной зелени прибрежной полосы, раздражало сухотравье плоскогорья, но узы
привязанности к Петрушке, обременившие его скудный козлиный интеллект раз и
на всю жизнь, были сильнее гастрономических предпочтений.
Небо с утра было безоблачным, погода - летной, что, впрочем, не имело
ни малейшего значения для космолета, вышедшего за пределы околопланетного
пространства уже час назад, и настроение у Сусанина было без пяти минут
идиллическим.
- Все равно уеду, - угрюмо пообещала Варвара. - На этот не взяли - уеду
на следующем.
- На космолете не ездят, сердечко мое, - безмятежно ответствовал
Сусанин. - На космолетах прыгают, от одной зоны дальности до другой, и так
через все подпространство. И во всех сопредельных с нашей зонах ни одной
движущейся посудины не наблюдается.
- Ничего, наблюдется, - буркнула девушка.
- А наблюдется, так уж я постараюсь, чтобы в поле твоего зрения он не
попал. Загоню тебя, к примеру, на дикую сторону. И вообще, Варька, здесь
сейчас будет столько работы...
- Хватит! - крикнула она, хлопая ладошкой по теплой скамье. - Никаких
больше Варек. Варвара! И вообще, мы с вами никого не пасли...
- Ну, это ты изволила запамятовать, - добродушно скривился Сусанин,
щуря и без того узкие глазки, словно в медовом небе можно было еще
разглядеть огненную морковку удаляющегося звездолета. - Телят мы с тобой
пасли, вот кого. Знаешь, за сколько тысяч километров они сейчас? Не знаешь.
И я не знаю. А с телятами - половина моих людей. Так что с завтрашнего утра
каждый оставшийся выкладывается за четверых, поскольку до сих пор мы
работали за двоих. - Он оттолкнулся лопатками от стены и, по-птичьи вывернув
шею, попытался заглянуть ей в лицо. - Аль обленилась, пока я тут себе новую
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг