ореховому комоду, что стоял по соседству. Ксюн машинально ступала за ним след
в след. Жомб приоткрыл нижний ящик, и оттуда вынырнула волна золотой парчи,
шитой жемчугом. Ткань, улегшись на фигурном паркете живою грудою,
пошевеливалась, шурша и подмигивая золотыми ресницами. Ксюн, ахнув, присела
перед ней и осторожно прикоснулась к прохладе парчового островка.
Там, наверху, в ее пыльной Москве, она никогда не видала ничего подобного.
И чудесное шитье, раскидавшееся жемчугами, ужалило стрелами золотых нитей ее
память о Москве, и память эта погасла...
Большой Жомб, подхихикивая, открыл второй ящик, и тот вспыхнул сиянием
драгоценных камней и украшений, насыпанных без счета. Ксюн наклонилась над
россыпью самоцветов, беспорядочно переплетенных браслетов и ожерелий, жгучий
их отблеск озарил зачарованное лицо, пролился в глаза... И глаза Ксюна,
хранящие цвет маминых глаз, забыли о маме...
Тройным кольцом свилось на шее ожерелье из черного жемчуга. Жомб упрятал
ее запястья в кандалы тяжелых золотых браслетов. Он увенчал ее голову диадемой
из аметистов - и подогнулись безвольные колени, и закружилась, сникла головка,
побежденная магической силою камней...
Как сомнамбулу, увлек Жомб Ксюна в кресло-качалку. Она откинулась, и
мерное движение кресла - тик-так, тик-так, - будто ход часового механизма,
отмеряло новое время - время наваждения...
Тогда Большой Жомб, расквасившись гнилой улыбкой, выдвинул третий, верхний
ящик комода. Дремотной невесомостью ворса теплились там надушенные меха.
Голубкою белой вспорхнул палантин горностаевый и укутал хрупкие ксюнские
плечики. А чернобурая шубка лунно-серебряной тенью упала ей в ноги. И
обняла...
В этот миг в скрюченной жомбовой лапе перед склоненной к плечу головкой
Ксюна выросла росистая черно-пунцовая роза и выдохнула свои бархатистые чары
прямо в ее дыханье...
Заскрипела, приоткрывшись на миг, зеркальная дверца платяного шкафа, и в
ней Ксюн увидела прекрасную девушку, дремавшую в качалке. На коленях у нее
лежал фолиант бордового цвета с золотыми застежками в форме морских раковин...
Дверца тотчас захлопнулась.
- Ты видела, ты видела! Вот твоя красота, больше тебе искать нечего! -
Жомб, гримасничая, прыгал вокруг качалки и, потирая руки, думал: "Ну вот она и
попалась! Что может быть дороже для девчонки, чем в мгновение ока стать
взрослой, да еще писаной красавицей... А мои меха и драгоценности? Да они кого
хочешь сведут с ума, полонят навеки! И пути к душе своей чистой, к детским
своим мечтам никто уж не сыщет... Ксюн теперь моя! Ни о Личинке, ни о Скучуне
не вспомнить ей, не вспомнить ни за что! Одурманенная моими приманками,
околдованная их властью, она теперь исполнит то, для чего нужна мне, и прочтет
заветный текст из "Радости мира". Никто больше не знает здесь человеческого
языка... А прочтет она книгу тогда, когда для упрятанной мною Личинки настанет
заветный срок преображения..." Жомб скакал обезумевшей лягушкой, пританцовывая
и торжествуя. А Ксюн в блаженстве бездумного покоя, слегка покачиваясь, -
тик-так, тик-так, - вздохнула: "Так вот какая я буду, когда стану большая...
Нет, почему буду, - уже стала! Я выросла и навсегда, навсегда... Детство
прошло. А грезы... все мои смутные грезы о взрослости - они исполнились! Они
воплотились вмиг. Так вот что мерещилось часто во сне, - я не помнила этих
снов, а теперь их узнала... Я стала большой, взрослой, совсем как мама, даже
еще лучше мамы, красивей...
Правда, это только одна мечта, а были еще и другие... Да, были, кажется...
Но их не нужно теперь! Не хочу больше ничего, хочу быть взрослой и прекрасной,
и чтобы так было всегда! А иной красоты мне не нужно, иной не бывает. Не
бывает, нет... Ах, как ты хороша стала, Ксюшечка! Нет, не Ксюшечка,
К-с-е-н-и-я! А ты, Ксюн, глупая малышка, прощай навсегда... Мне не жаль
тебя... Такой редкой красавице, как я, не может быть жаль ничего..." И душа ее
впала в беспамятство. Потерялась душа.
* * *
А что же Скучун? Он бродил в перелесках мебельных джунглей и звал: "Ксюн,
где ты?" Он искал ее и каждый раз снова и снова натыкался на огромный
королевский буфет, что вставал перед ним как привидение.
Чары Жомба разъединили друзей. И Ксюн уже поддалась наваждению, когда Жомб
подскочил к Скучуну. Теперь оставалось погасить и его душу, лишить воли и сил,
и тогда ничто не смогло бы помешать Большому Жомбу завладеть тайной Личинки...
- Сейчас ты забудешь об всем, забудешь... - Жомб, прищурив красные глазки,
бородавчатой квашней выглядывал из-за двери буфета. Сняв с полки бокал густой
коричневой жидкости, он поднес его Скучуну. Королевский буфет, будто грозный
шаман, вдруг качнулся, заскрипев, и распахнул свои створки. Хрустальный мир,
заключенный в нем, зазвенел чудесными курантами, и свет бесчисленных его
граней ослепил Скучуна. Он заморгал и глянул вперед, в раскрытое чрево буфета.
То был уже не буфет, а межзвездный корабль с кормой из красного дерева.
Корабль отплывал, он звал, он ждал, шагни на корму, и кажется - полетишь к
звездам на поиски высшей Красоты.
- Ну что же ты, пей скорей - и все твои заветные мечты сразу исполнятся...
- Жомб в нетерпении барабанил пальцем по хрустальной мозаике.
Будто в полусне Скучун протянул ладонь и принял бокал из лап Жомба.
- Да... Мечты... Исполнятся... Все сразу? А потом? Что я буду делать
потом, когда все исполнится? Скучать?! Нет, нет, не надо. Все сразу - это так
скучно... Я сам! Я хочу все сам. И ты... а где Ксюн? Где я?
Скучун, будто проснувшись, рассеянно озирался по сторонам, расплескивая
бурую жидкость в бокале. Он топтался на месте, переступая несмелыми лапками,
и, ойкнув, налетел спиной на бронзовое жало канделябра... Бокал, выпрыгнув из
рук, разбился о сверкавший паркет. Жидкость зашипела, вспенилась и стала
всасываться в фигурные ромбы паркета. Мокрое маслянистое пятно источало
удушливый запах - то гибель была Скучуна... Испарения поднялись, протанцевав
бурым облачком, и растворились в воздухе, лишь слегка задурманив голову...
- Ах ты, гадкая лягушка! - Скучун, протирая глаза и встряхиваясь, сбросил
последние чары наваждения. - Говори, куда спрятал Ксюна!
- Так я тебе и сказал! А найдешь - и не узнаешь ее!
Большой Жомб, сбросив маску добродушия и свирепея на глазах, с пеной у рта
наступал на Скучуна, сжав лапы в цепкие кулаки. Перед Скучуном тряслась от
гнева распухшая, шипящая, студенистая бородавка.
- Мерзкая слизь! - Скучун напружинился и распушил свою зеленую кисточку.
Его хвостик метался и стучал по полу, словно боевой барабан. Прыжок! И Скучун
- мангустой на змею - бросился на Большого Жомба. Он опрокинул его прямо в
распахнутую пасть буфета, и звон бьющегося хрусталя сопроводил падение жирного
тела. Скучун, задыхаясь, захлопнул створки и привалился к ним всем телом.
Хруст, звяканье и стук слышались изнутри.
- Ключ! Где-то должен быть ключ! А, вот он! - Ключ от буфета лежал на
овальном столике за канделябром, что так чувствительно напомнил о себе...
Скучун запер дверцы буфета, сотрясаемого возней и ударами изнутри, и
кинулся прочь. Он скакал по мебельным закоулкам, проворный, точно белка,
торопясь поскорее найти Ксюна. И чудилось, что кресла на гнутых ножках и
горбатые диваны, оскалившись, неслись за ним вскачь...
Скучун выбежал в залу, ослепившую его фейерверком бриллиантов Зодиака,
побежал, закружился, заплутал меж колоннами и, обессилевший, бухнулся у
радужного ручья.
- Ксюн! Где ты? Почему тебя нигде нет? Как найти тебя?
- Иди за нами... Следи за нами... Тише... Тише... Молчи. Не произноси ни
слова... Слова здесь гибнут... Здесь все мертво, все ложно. Одни мы живы. Мы
живые и движемся по воде, защищаясь водой от времени наваждений... Тише,
Скучун... Иди...
Скучун услышал прозрачный лепет. Лепетали лиловые лепестки. То фиалки, в
молчании плывущие по ручью, прожурчали для него тихим шелестом. Печальные,
плыли они. Печальные и таинственные. Многое знали, о многом молчали.
Исполненный надежды, Скучун двинулся вслед за ними по течению ручья.
Глава IV
Ручей путешествовал, петляя по зеркальным залам дворца. Скучун семенил
вдоль берега, и загадочные перламутровые отблески прозрачной воды заглядывали
ему в лицо. Вот еще поворот, еще - и огромный дубовый шкаф, как будто грот,
возвышавшийся над ручьем, преградил дорогу... Его дверца была чуть приоткрыта,
и в зеркале Скучун увидал прелестную девушку, дремавшую в кресле-качалке.
- Кто это? - Скучун замер от странного предчувствия. - Нет, не может быть!
Она ведь совсем другая...
- Тихо, Скучун, - прошелестели фиалки, - ты не ошибся. Это твоя подруга.
Только не ходи туда, к ней, за створку... Окликни ее отсюда.
- Ксюн! Ксюшечка! Это я, Скучун! Что с тобой? Ты была не такая, ты не
можешь быть такой... ты ведь совсем еще маленькая... Очнись, Ксюн! Нам надо
бежать. Я запер Жомба, но он обязательно выберется. Очнись скорей, не бросай
меня одного... пожалуйста!
Тик-так... тик-так... - качалось гибкое кресло. Дрема и тяжесть
жемчугов... Дрема в меховом уюте... Дрема наваждения!
- Кто там тревожит меня? Ступайте прочь Красота моя не терпит
беспокойства. Ах, как хороша я! Хороша...
- Скучун, - затрепетали на воде фиалки, - она не узнает тебя. И не узнает
теперь никого, даже маму... Она не помнит себя, потому что душа ее потерялась.
Чары Большого Жомба приманили душу Ксюна, и та покинула ее. А ты должен спасти
своего друга.
- Но я не умею... Как мне помочь Ксюну, подскажите, фиалки...
- Ах, этого мы не можем. От волнения мы теряем цвет, а цвет - это наша
душа... Мы указали тебе путь, Скучун, и, быть может, укажем еще многим
заплутавшим путникам. У каждого свое предназначение, ему нельзя изменять. Мы
только выводим на дорогу, а идти по ней надо самому, без провожатых... Иди
своим путем, Скучун, у тебя прекрасный путь... Прощай! - Фиалки, описав
неслышный круг, погрузились в воду и исчезли.
Дверь шкафа с тяжелым скрежетом качнулась на петлях. Застывшее виденье в
кресле чуть дрогнуло...
- Что же делать? Кто поможет? Какая она стала самовлюбленная и
безжалостная!.. - Скучун закрыл глаза, сжался в комок, обхватив голову
лапками. Он тихонько раскачивался из стороны в сторону и бормотал:
- Опять я один остался... Но я не верю, что Ксюн сама покинула меня. Она
просто не сумела выстоять перед искушением - она ведь совсем еще маленькая
девочка... Бедная Ксюн! Я не знаю, как вернуть тебя. Душа так болит от страха
за тебя, что не хочется больше плакать. Вот и не буду! Не стану больше
хныкать... Личинка, дорогая Личинка, похищенная радость, я связан с тобой
какой-то невидимой нитью и чувствую, что ты где-то рядом. Услышь меня, я твой
друг! Неужели ты оставишь нас с Ксюном без ответа? Откликнись...
Скучун сам не понимал, отчего в нем поднялась волна сил, горячая и
светлая, и теперь ясно знал, что он на верном пути... Легкое дуновение
коснулось его щеки. Потом еще и еще... Он открыл глаза, выпрямился. Словно
ожившие орхидеи, порхали перед ним лазурно-синие бабочки!
- Бабочки, синие бабочки, спутницы Личинки! Ксюн, мы спасены, мы нашли ее,
слышишь, она где-то рядом!..
Скучун ошалевший от радости, принялся скакать по берегу ручья, смеясь и
плача одновременно. Он зачерпнул пригоршню свежей воды и погрузил в ладони
мордочку, потом фыркнул, закашлялся, принялся пить жадно и ненасытно, будто
первый раз в жизни! Он брызгался и плескался, словно крошечный зеленый
слоненок, а бабочки резвились вокруг.
Но вот, не рассчитав, Скучун не удержал равновесия и с шумным всплеском
ухнул в воду.
Целый водопад брызг пролился из ручья на дверцу шкафа и, оттолкнув ее,
обрушился на спящую красавицу...
Вскрикнув, она вскочила, мокрая с ног до головы, теряя треснувшие нити
жемчуга, аметисты, и меха, сползавшие к ногам облезлой тряпочкой!..
- Ксюн! Ксюн! - Скучун помчался к ней, переваливаясь по колено в воде,
словно гадкий утенок. - Ты живая, ты настоящая, какая радость!
Ксюн, совершенно опешившая и сонная, молча отряхивалась, когда налетевший
Скучун, сбив с ног, стал окунать ее в воду.
- Вот так! Промокни еще! Эта вода - спасение, я понял, понял, это она
разметала чары, растворила туман. Эта вода - живая, добрая. Ксюн, Личинка
где-то тут, с нами... Смотри, всюду синие бабочки!
- Ой, Скучун, миленький! Что-то случилось со мной! Голова чугунная и душа
болит... А все тело ноет как-то странно, будто и не мое... Что же произошло со
мною?
- Потом, Ксюн, потом! Надо поскорей выбираться отсюда. Обсохнем по дороге.
Давай руку, идем!
И, помогая друг другу, маленькие друзья отправились вперед по течению
ручья.
В этот миг запертые дверцы королевского буфета с треском лопнули,
раскрошившись в щепки, и оттуда весь в мыле пулей вылетел Большой Жомб.
Глава V
Ручей становился все шире. Перламутровые раковины, выстилавшие дно,
похрустывали под ногами. Стало холодно. Ксюна знобило, и очень хотелось есть.
- Интересно, что сейчас там, в Москве, утро или вечер? Бедные мои
родители! Наверное, с ума сходят...
- Сходят, конечно. Но мы же ведь не нарочно... Так получилось Вот уж чего
мы не хотели, так это... ой! Что это?
- Не что, а кто! Это я! - Толстая и унылая рыба, лежа на боку и безвольно
шевеля плавниками, перегораживала ручей. Хвост она поджала, скрыв от
посторонних глаз, потому что он был совершенно неприличного для рыбы
ярко-розового цвета! Рыба лежала, грустная-грустная, а из-под желтоватых
чешуек по бокам стыдливо выглядывали коротенькие мохнатые волоски...
- Ну нигде не отлежаться спокойно, просто ужас какой-то! Приходят, топают
тут, разглядывают со всех сторон, да еще в носу ковыряют... Жуткая
бесцеремонность!
Рыба засопела и, кряхтя и бултыхаясь, перевернулась на другой бок.
- Эй! - Ксюн тут же вынула палец из носа... - А ты кто?
- Кто, кто... Не видите - Рыба я. Рыба Рохля.
Рыба зачавкала, втягивая жабрами зарозовевшую воду и пережевывая ее
обиженно надутыми губами.
- А что ты тут делаешь?
- Не видите - ем. Поесть не дадут спокойно...
- А что ты ешь?
- Все-то им расскажи... Пудру!
- Что-что?
- Пудру вот ем. "Рашель". Это у нее название такое - на коробочке было
написано...
- Миленькая, да ее нельзя есть!
- Нельзя, а я что, не знаю? - Рыба заплакала. - Мне ее сыпят и сыпят, и
говорят: "Жуй, волосатик!" Я и жую! Жую и все пухну, пухну... Ручей вот
запрудила. Хвост уже совсем розовый стал, видите? Так стыдно... Ой, боюсь я
этого всего безобразия, я так боюсь...
Рыба уже не плакала - она икала, сотрясаясь всем телом и мигая совершенно
круглыми, испуганными, карими глазами.
- Слушай, Ксюн, мне ее так жалко! Давай заберем с собой, а?
- Конечно, заберем. Только вот поднимем ли? Она ведь не маленькая...
- Заберите, крошки, заберите меня, пожалуйста! - Рыба Рохля вытащила
из-под себя хвост, и тот шмякнулся о берег ручья, словно щипаный гусь на
прилавок. - Вы не пугайтесь, не такая уж я и тяжелая... А когда вся пудра во
мне переварится - обязательно похудею!
Ксюн подхватила Рыбу под голову, а Скучун сунул ее хвост под мышку, и
странная троица двинулась дальше.
* * *
- Хе-хе, эти чахлики думают, что смогут освободиться из-под власти
Большого Жомба!
Жомб корчился от гнева. Ему хотелось скрыть свой гнев даже от себя самого,
но это чувство оказалось сильнее его...
- О-о-о! - Жомб сновал кругами, заложив руки за спину. - Меня, властелина,
запихнуть в мою же тайную ловушку!.. Презреть мой дворец, с его убранством,
этот фантом, призрак, который я вызываю к жизни при помощи чудодейственного
газа, чтобы сбивать с верного пути всех, кто ищет подлинную Красоту... Но я
отомщу! Я жестоко отомщу... Хватит, побродили по ручейку, поплескались в
водичке - пора бы и честь знать!
И Жомб нажал известную лишь ему тайную кнопочку. И вновь извился тающими
кольцами желтенький сладковатый дымок.
И где-то вдали почудилась мелодия песенки - какая-то странная,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг