дороги...
Это нельзя было назвать боем. Это была бойня. Против их оружия
бессильны пушки и пулеметы. Невидимый тепловой луч, моментально
сжигающий все, что попадется на его пути. В них можно попасть только с
первого залпа или погибнуть.
Стоит им только обнаружить батарею или засаду где-нибудь на
церковной колокольне, как они направляют на цель этот дьявольский
тепловой луч, и все кончено.
Они сожгли несколько городков с такой легкостью, с какой
мальчишка сбивает палкой головку одуванчика...
3
Среда, 24 июня.
Боже мой, они нас пасут!
Неясные подозрения охватили меня еще вчера вечером, когда
марсиане, вернувшись на свою базу в пустоши, вышвырнули из цилиндров
несколько трупов. Два из них мне удалось распознать. Это были
обескровленные трупы моего солдата-кокни и колбасника.
Бесконечно страшно об этом писать, но марсиане питаются
человеческой кровью1. Еще вчера вечером мне удалось рассмотреть этот
жуткий процесс сквозь тот самый иллюминатор в стенке цилиндра, который
выходит в нашу корзину и, очевидно, предназначен для наблюдения за
поведением ее живого содержимого. Это слишком отвратительно, чтобы
рассказывать подробности, но это именно так. Они вводят прямо в
кровеносные сосуды своего головотела кровь жертвы пипетками объемом
около чайного стакана.
1 Справедливость требует отметить, что марсиане не делали себе
матрацев из волос своих жертв, абажуров - из их кожи, мыла - из их
жира. - Л. Л.
Марсиане удивительно быстро ориентируются в новой для них земной
обстановке. Они уже успели понять, что без пищи и воды люди истощаются
и гибнут. И они решили нас пасти. Меня и О'Флагана. И они уверены, что
нам от них не убежать.
А мы-то с О'Флаганом сначала не поняли, почему "наш" цилиндр так
медленно рыщет среди развалин Уокинга. Он шагал, неторопливо
передвигая свои серебристые суставчатые ноги, пока не остановился над
домом, с которого как ножом срезало второй этаж. Когда нас охватили
щупальца, мы решили, что вот он и пришел, наш смертный час. Но
щупальца довольно бережно опустили нас в этот бесконечно печальный
разрез дома, в котором еще пять дней тому назад текла мирная и
счастливая человеческая жизнь. Опустили и отпустили, а сами с
неприкрытой угрозой раскачивались в непосредственной близости от нас.
Бежать нам было некуда. И они решили попасти нас, дать нам возможность
размяться, поискать себе пищи, набрать воды.
Дом, в который нас опустили, принадлежал до прошлой пятницы
владельцу крохотного магазинчика, который, будь он раз в двадцать
крупнее, можно было бы назвать небольшим универсальным магазином.
Жилые комнаты были расположены позади магазинчика и в начисто
снесенном втором этаже. В этой лавчонке было всего понемногу: и
канцелярских товаров, и колониальных, и вина, и книг, и все, что
требуется рассеянному охотнику, забывшему запастись необходимыми
боеприпасами в Лондоне.
В кладовой мы обнаружили три окорока, два черствых, но вполне еще
съедобных хлеба, несколько банок варенья, фунтов десять сахару, четыре
круга колбасы, две дюжины пива в тяжелых картонных коробках, несколько
жестяных коробок с бисквитами, ящик отличного коньяку, несколько банок
табаку, вдоволь спичек. Мы напились из-под крана, из которого
почему-то еще текла вода, и вернулись в столовую за скатертью, чтобы
упаковать в нее все это бесплатно доставшееся нам чужое добро. Это
было настолько увлекательно - бесплатно брать все, что тебе угодно,
что я на время даже забыл о своих тяжких размышлениях.
Для удобства мы взяли две скатерти. Со скатертями в руках мы
заглянули в то, что осталось от магазина: четыре стены и голубое небо
вместо потолка. На полу поблескивали еще не успевшие высохнуть
дождевые лужи. В лужах плавали пожелтевшие листья с деревьев,
поломанные стволы которых уныло торчали по обе стороны входа в бывший
магазин. В полувыдвинутом ящике кассы денег не было, но вдоволь
валялось разбухших от дождя счетов и записок с лиловыми разводами
дешевых чернил. Зато на полках товар был почти не тронут сыростью. Я
взял себе три записные книжки (родные сестры той, в которой я сейчас
веду свои записи! У меня страсть к хорошим записным книжкам.),
несколько карандашей и библию, библию, которой мне так не хватало и
без которой я во время моей колониальной службы не отправлялся ни на
одну операцию, даже если она лично мне не грозила никакой опасностью.
Упаковав все это в скатерти, мы положили узлы на стол и стали
советоваться, как поднять их к нам в корзину. Но мы явно недооценивали
сообразительность марсиан. Только мы несколько отошли от стола, как
щупальце схватило один за другим оба громадных узла и перенесло их в
корзину со сноровкой бывалого грузчика.
В это время Майкл О'Флаган, в котором его ирландское
бунтовщическое нутро рождало одну безумную идею за другой, стал совать
мне в руки увесистые продолговатые коробки. Я глянул на их наклейки, и
меня чуть не хватил удар: это были коробки с охотничьим порохом!
- В крайнем случае, - возбужденно шептал мне О'Флаган, - мы
уничтожим хоть одну марсианскую боевую машину!.. Ну, берите же!.. - Он
настолько обезумел, что даже не счел нужным прибавить "сэр". -
Берите!.. И я захвачу коробки четыре... Эти вурдалаки не знают, что в
этих коробках, а когда поймут, уже будет поздно...
- Я вам приказываю немедленно положить порох на место! - крикнул
я этому осатаневшему молокососу. - У меня семья, дети, и я не
тороплюсь на тот свет!..
О'Флаган от злости покраснел до самых корней рыжих волос, но то,
что еще осталось в нем от дисциплинированного солдата, заставило его
выполнить мое приказание.
От волнения у меня пересохло в горле. Я раскупорил бутылку
содовой и налил себе стакан.
Сколько это потребовало времени? Минуту, не более. Но за это
время проклятый ирландец успел схватить из витрины охотничью
двустволку и зарядить ее.
- Бегите! - крикнул он мне, стреляя в упор в дежурное щупальце. -
Бегите через кухню и спрячьтесь в саду!.. А я постараюсь пока
задержать это чудище!.. Да здравствует Ирландия!..
Никогда еще я не был так близок к смерти.
Это было просто наитием с моей стороны. Я схватил недопитую
бутылку и изо всей силы ударил ею по голове этого идиота. О'Флаган
рухнул на пол без чувств (головой в лужу, которая сразу покраснела от
крови), и это спасло мне жизнь. Имей я глупость броситься бежать, меня
бы без труда поймали и... Бр-р-р! Даже страшно подумать...
Я уже имел случай писать об удивительной сообразительности
марсиан. На этот раз они поняли, что О'Флаган хотел организовать наш
побег, а я не согласился. Они это отлично поняли. Полагаю, что в
конечном счете и О'Флаган уразумел бы, что я действовал в интересах
нас обоих, но, к сожалению, пути наши сразу и бесповоротно разошлись.
То самое щупальце, в которое он столь легкомысленно и бесполезно
выпустил заряд, как ни в чем не бывало подхватило обеспамятевшего
солдата и зашвырнуло его в мрачную глубину чуть приоткрывшегося
цилиндра. Пока крышка стала сама по себе завинчиваться, я услышал
донесшееся из цилиндра довольное уханье марсиан, и у меня мороз пошел
по коже. Потом то же щупальце мягко охватило меня под мышки и бережно
(!!!) подняло в корзину, где и оставило, наедине с теперь уже только
для меня одного предназначенными двумя узлами...
Надо будет все-таки поэкономней расходовать продукты и напитки.
Бог знает, сколько дней и ночей мне предстоит еще провести в этой
ужасной корзине, пока до меня дойдет очередь.
А вдруг меня минет чаша сия? Господи, помоги мне ради моей бедной
жены, ради моих невинных детей!
Четверг, 25 июня.
Прошлой ночью я не сомкнул глаз.
Утром, лишь только достаточно рассвело, я начертил на листке
бумаги "Пифагоровы штаны" и поднес бумагу к самому иллюминатору. В
цилиндре заметили, что я хочу привлечь внимание. Пучок света, на сей
раз, к счастью, безвредного, осветил мой незамысловатый чертеж, и одна
за другой несколько пар больших, чудовищно спокойных глаз показались
по ту сторону иллюминатора.
Мой расчет был очень прост: мыслящие существа, дошедшие до такой
высокой степени цивилизации, как марсиане, не могут обойтись без
геометрии. Геометрия всюду одинакова. Увидев мой чертеж, марсиане
поймут, что имеют дело с мыслящим существом и что это мыслящее
существо хочет с ними вступить в контакт.
Удостоверившись, что все они ознакомились с моим первым чертежом,
я предложил их вниманию второй. Это была грубо нарисованная, но
достаточно ясная схема солнечной системы. Кружочки, изображавшие Землю
и Марс, я перечеркнул крестиками. Перечеркивая Землю, я на всякий
случай ткнул пальцем в грудь, а перечеркивая Марс, показал пальцем на
цилиндр. Потом я постарался изобразить вокруг Сатурна кольцо и держал
эту бумажку, прижав к стеклу иллюминатора, пока марсиане не ушли в
глубь цилиндра.
Тогда я, совершенно обессилевший от нервного напряжения, присел
на дно корзины. Выпитая натощак бутылка коньяку дала себя знать, и я
не заметил, как уснул...
Проснулся я оттого, что ярдах в двухстах от меня разорвался
снаряд. Потом еще два. Несколько осколков прогудело где-то высоко над
моей головой. Почти одновременно с этими тремя взрывами, не
причинившими марсианам никакого вреда, в отдалении раздался грохот, от
которого листва на деревьях под нами зашелестела, как при ураганном
ветре, и от теплового луча марсиан взлетела на воздух батарея,
укрывшаяся за восточной окраиной городка. Кажется, это был Уэйбридж. А
может быть, Шеппертон. Было очень трудно разобраться: дым, пламя,
зыбкие коричневые стены пыли от рушившихся зданий. Все более или менее
приметные ориентиры, были начисто сметены с лица земли...
На этот раз пленных (если людей, взятых для такой цели, можно
называть пленными) взяли в свои корзины марсиане с других боевых
машин. Но значит ли это, что меня не хотят беспокоить, что меня как-то
выделяют из массы других пленных?.. А что, если меня решили оставить в
живых? Просто так, из благодарности?.. А может быть, меня оставили и
оставят в живых не столько из благодарности (вряд ли они настолько
сентиментальны), сколько в знак доверия? А если в знак особого
доверия, то чего они от меня ждут?.. Как мне отблагодарить марсиан за
то, что они мне доверяют?
Погруженный в размышления, я долго не обращал внимания на
местность, по которой неторопливо продвигались боевые машины.
Я был уверен почему-то, что мы возвращаемся в пустошь. И вдруг я
поднял глаза и увидел, что мы передвигаемся в прямо противоположном
направлении. Вскоре меня охватило странное чувство: меня томило
какое-то неопределенное воспоминание. Я готов был поклясться, что
совсем недавно был уже в этих местах, хотя - и это было так же
несомненно - ни разу не видел их сверху. И вспомнил: в отдалении, вон
за тем леском, и за тем, и вон за этой кучкой домиков, тонувших в
сочной зелени садов, и во-о-он за теми высокими каменными изгородями
расположились огневые позиции полка, которым командует мой друг
полковник Кокс. Ну, конечно, я еще помог ему выбрать для его гаубиц
ложбинку справа от железнодорожной станции...
Значит, еще минут пять, не более, и мы окажемся в зоне огня его
батарей. Судя по опыту предшествующих дней, им вряд ли удастся
произвести больше одного залпа. В лучшем случае (для полковника Кокса,
а не марсиан) ему удастся повредить одну из боевых машин марсиан. А
потом полковник Кокс со своими орудиями и артиллеристами все равно
будет сметен с лица земли. Но марсиане озлобятся. А кроме того - и
это-то наиболее вероятно, разрывы снарядов единственного залпа
полковника Кокса, не причинив никакого вреда цилиндрам, превратят
меня, ничем не защищенного от осколков, в груду дырявого мяса...
Еще в военной школе я получал высшие баллы за то, что быстро и
точно набрасывал в полевых условиях кроки. Мне до сих пор трудно
вспомнить, отдавал ли я себе отчет, чем руковожусь, набрасывая с
лихорадочной быстротой на листке бумаги кроки местности, по которой,
не подозревая о грозившей им опасности, продвигались боевые машины
марсиан. Но скажу без ложной скромности: редко кому когда бы то ни
было удавалось в столь короткие промежутки времени набросать в
труднейших условиях (плохая видимость: ведь моя корзина была на
обращенной назад части цилиндра, и трясло, как на спине у верблюда)
столь точные кроки, от которых зависела - страшно сказать! - судьба
человечества. Над всеми естественными и искусственными прикрытиями, за
которыми укрывались орудия полковника Кокса, я по наитию (кто знает,
какие знаки употребляют в подобных случаях марсиане!) нарисовал,
конечно схематически, орудия с белыми облачками вокруг их жерл и стал
неистово стучаться в иллюминатор.
Не думаю, чтобы они услышали там, внутри, этот стук: слишком
толсты были прозрачные пластины, заменявшие в них наше земное стекло.
Но, прижавшись к иллюминатору, я застил собой свет, поступавший внутрь
цилиндра, и на это обстоятельство марсиане сразу обратили внимание.
Одна за другой промелькнули за иллюминатором несколько пар
неподвижных, холодных глаз.
А спустя считанные мгновения (я так до сих пор и не могу понять,
каким способом марсиане поддерживают между собой связь в походе)
боевые машины развернулись в широкое каре, охватив с флангов огневые
позиции полковника Кокса. Потом, по тому же невидимому и неслышимому
сигналу, все машины одновременно подняли над собой сероватые
цилиндрические предметы размером со ствол трехдюймового орудия, и в
тучах рыжей пыли, в чудовищном пламени и грохоте взлетел на воздух и
превратился в прах весь полк со всей орудийной прислугой, со всеми,
расположенными в глубине позиций, зарядными ящиками, повозками и
лошадьми.
И все это обошлось без единого выстрела со стороны того, что еще
несколько мгновений тому назад составляло грозное и мощное боевое
подразделение.
Впрочем, для кого грозное? Для марсиан оно было не более грозным,
чем нападение десятка ос на человека в водолазном скафандре.
Я не сентиментальная барышня. Я старый военный, и меня учили
трезво оценивать боевую обстановку. Больно и трудно признаться, но я
не вижу теперь на всей нашей планете сил, которые могли бы
противостоять беспощадной и сверхсовременной мощи марсиан...
Я старался не вспоминать о полковнике Коксе. Он был, смею
надеяться, моим другом. Он был человеком хорошего происхождения и
самых лестных связей. Я был бы рад иметь его на своей стороне в этой
новой ситуации. Но я отнюдь не уверен, что он обладал достаточно
широким кругозором, чтобы стать на мою точку зрения, даже если бы ему
представилась такая возможность. Он был, пожалуй, слишком чувствителен
и старомоден для кадрового военного. Боюсь даже, что он не смог бы
отнестись к моей точке зрения с должным если не пониманием, то хоть
уважением. Что ж, это несколько облегчает тяжесть моих теперешних
переживаний...
Весь во власти этих мыслей, я стоял, опершись о стенку корзины,
когда мне вдруг ударил в глаза пучок света из иллюминатора. Я увидел
во мраке цилиндра два глаза и матовый блеск бурого змеевидного
щупальца. Мне показалось, что марсианин машет мне этим щупальцем,
чтобы привлечь мое внимание. Во всяком случае, когда я приблизился к
иллюминатору, щупальце поднесло к самому стеклу серебристую матовую
пластинку, несколько напоминающую алюминиевую. Я различил на ней
прекрасно вычерченные густой черной краской "Пифагоровы штаны". Потом
оно перевернуло пластинку. На обратной ее стороне было изображено
что-то, напоминающее крючковатый крест. Подобные знаки я часто
встречал на индийских храмах, хотя ясно, что ничего общего с
индийскими культовыми знаками, кроме чисто случайного внешнего
сходства, этот знак не имел и иметь не мог.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг