там мысли.
- Ну и отлично! - сказал Паттерсон. - Именно поэтому я и пришел.
Сейчас самое время публиковать записки.
Заместитель редактора с сожалением развел руками.
- Мысли мыслям рознь. И аналогии. Это не те мысли, сэр, и не те
аналогии, которые мы, наша газета, хотели бы вызывать у своих
читателей. Наша газета, сэр, слишком дорожит мнением своих читателей.
Да вы присядьте, пожалуйста, мистер Паттерсон.
Но Паттерсон продолжал стоять.
- Я полагаю, что именно в эти дни, когда тысячи и тысячи
англичан, шотландцев, валлийцев и ирландцев поднялись в поход против
американских атомных баз с ракетами "Тор", против грозящей нам
чудовищными опасностями базы американских подводных лодок с ракетами
"Поларис" в Холли-Лох...
Заместитель редактора впервые позволил себе почти невежливо
перебить своего уважаемого гостя:
- Чепуха, сэр! Че-пу-ха! Базы как базы, лодки как лодки, ракеты
как ракеты... Безответственные, невежественные люди и плохие патриоты
тратят свое время и подметки на недостойную травлю наших союзников и
наших министров...
- Сэр! - воскликнул внезапно охрипшим голосом Паттерсон. - Я
хотел бы, чтобы вы знали, что завтра и я отправляюсь в поход в
Холли-Лох!..
- На одной ноге?
- Вот именно, на одной ноге. Другая осталась в операционной
полевого госпиталя, и я ее отдал, в частности, и за то, чтобы у нас не
заводились на исконной британской земле иностранные ракетодромы,
аэродромы и базы подводных лодок с этими трижды проклятыми
"Поларисами".
- Они трижды благословенны, дорогой мистер Паттерсон.
- Не верю. И поэтому я настаиваю на опубликовании дневников
Эндъю.
- Какое они имеют отношение к этому вопросу?
- Смею утверждать, самое непосредственное.
Заместитель редактора второй и последний раз развел руками.
- Сожалею, сэр, но у меня уйма текущих дел.
Паттерсон правильно понял его слова и немедленно покинул
редакцию...
Поздней ночью в конце апреля прошлого года я разговорился с
несколькими иностранными туристами, следовавшими "Красной стрелой" из
Москвы в Ленинград. Поговорили и разошлись по своим купе. Весь вагон
уже давно спал, когда ко мне кто-то тихо постучался. Это был высокий и
плотный англичанин лет сорока пяти. Я узнал его: часов до двух ночи мы
с ним тихо беседовали в коридоре вагона, у окошка, за которым ничего
не было видно. Его почему-то заинтересовало, что я писатель. Я говорю
"почему-то", ибо сам он не имел к писательскому ремеслу никакого
отношения.
Несколько удивленный столь поздним визитом, я пригласил его
войти: я был один в купе. Англичанин вошел, закрыл за собой дверь,
молча вынул из-под пиджака довольно объемистую рукопись, приложил
палец ко рту, передал мне рукопись, крепко пожал руку и ушел, тяжело
ступая протезом левой ноги...
Ранним утром, когда проводник уже убрал постели, а до Ленинграда
еще было сравнительно далеко, он рассказал мне все, что изложено мною
выше.
Поезд уже подходил к ленинградскому вокзалу, когда я спросил у
Паттерсона, как ему удалось узнать про судьбу таинственного бака,
выброшенного темной ночью сорокового года на берег Темзы. Он успел
только сообщить мне, что на другой день после прочтения дневников
майора Эндъю он бродил в районе своей удивительной находки именно с
этой целью. Первый день розысков ничего не дал. На второй день ему
встретился старик садовник одного из ближайших домов. Он-то и
рассказал Паттерсону, не сразу, а после очень долгих и настойчивых
расспросов, историю с появлением и исчезновением бака. Старик сказал,
что тоже видел ржавую длинную жестяную коробку из-под бисквитов, но не
обратил на нее никакого внимания. Паттерсон спросил, почему он не
рассказал никому об огромном баке, рассыпавшемся, как сигарный пепел.
Потому что он не хотел, чтобы его приняли за сумасшедшего, ответил
мистер Соббер. (Фамилия садовника была Соббер.) Ответил, нервно
рассмеялся и пошел прочь, так и не сказав больше ни слова.
Такова предварительная история, которую нам хотелось предложить
вниманию читателей дневников майора Велла Эндъю.
2
Четверг, 18 июня.
Трудно представить себе более идиотское времяпрепровождение.
Целый вечер мы переливали из пустого в порожнее. Сначала эти нелепые
разговоры про Марс, про загадочные вспышки на нем. Гадали, что это -
вулканы или не вулканы. Арчи говорил: вулканы. Остальные возражали:
что это за чудные такие вулканы, в которых извержения происходят ровно
один раз в сутки и точно в одно и то же время? Тогда Арчи (в который
раз) начинал выкладывать перед нами свои школьные познания насчет
регулярных извержений исландских гейзеров, и все начиналось сначала.
А эти четверо молодых джентльменов из Ист-Сайда, которых Арчи
коллекционирует с тех пор, как решил увлечься социализмом! Они молчали
и ухмылялись, словно находились в зоопарке перед клеткой с мартышками!
Кончили с Марсом, и началась столь же плодотворная и
организованная дискуссия о социализме. (Ого, у меня, кажется, родился
неплохой каламбур: "Покончили с Марсом и принялись за Маркса"! Не
забыть вставить его как-нибудь завтра во время обеда в клубе. Это
каламбур с большим будущим, или я ничего не понимаю в каламбурах.)
Арчибальд начал свою последнюю, но уже порядком надоевшую арию
насчет того, как все будет хорошо, когда уже больше не будет плохо.
Львы будут запросто водиться с ягнятами, все будут ходить чистенькие,
добренькие, дружно щипать травку и возносить хвалу всемогущей
технической интеллигенции, которая-де осчастливит человечество райским
житьем через два-три дня после того, как ей будет вручена вся полнота
власти.
На это один из ист-сайдских юнцов - его зовут Том Манн или как-то
в этом роде - соизволил заметить, что он и его товарищи придерживаются
несколько иной концепции и что, по их, ист-сайдских юнцов,
просвещенному мнению, социализм может победить только тогда, когда за
это дело вплотную возьмутся рабочие. Он даже сказал не "рабочие", а
"рабочий класс"!
Сколько раз я давал себе слово не вмешиваться в подобные
разговоры! Но наглое невежество этого мальчишки меня взорвало. Нет, я,
конечно, не унизился до спора с этим юным демагогом. Я просто позволил
себе заметить, обращаясь исключительно к моему чересчур увлекающемуся
кузену Арчи, что классы существуют только в воспаленном воображении
тех джентльменов, которым с определенных пор не дают покоя чужие
богатства. В действительности же каждому мыслящему и интеллигентному
человеку известно, что никаких классов не было и нет, а имеются умные
люди и люди глупые, бережливые и моты, верующие и безбожники, упорные
и слабовольные, трезвенники и пьяницы. Умные, бережливые, упорные и не
забывающие бога люди не шляются по кабакам и не треплют там языками,
болтая о классах в промежутке между двумя кружками пива, а откладывают
фартинг к фартингу, пенс к пенсу, шиллинг к шиллингу, фунт к фунту.
Такие люди становятся в конце концов, и, конечно, с божьего
соизволения, уважаемыми дельцами, негоциантами, промышленниками,
банкирами - цветом нации. Я уже не говорю о нашей родовой
аристократии, которая приобрела свое высокое положение в государстве
верной службой Британии, короне и церкви.
Я твердо рассчитывал, что молодые джентльмены с Ист-Сайда найдут
в себе хоть то небольшое количество собственного достоинства, которое
требовалось, чтобы оскорбиться по поводу моего прямого намека насчет
их кабацких споров и уйти. Но юный мистер Манн в ответ на мой намек, я
бы даже сказал - плевок, только усмехнулся да еще так снисходительно,
точно он имел дело не с майором королевских войск, верой и честью
прослужившим почти двадцать лет в Индии и Египте, а с деревенским
мальчишкой, не научившимся еще правильно держать в руке вилку и нож.
Неизвестно, к чему привело бы продолжение этой недостойной
перепалки, если бы в это время лакей не принес Арчибальду вечерние
газеты. В них на виднейших местах были напечатаны очередные статьи,
трактовавшие лично мне осточертевшую "загадку вулканов на Марсе", и
все в гостиной моего милого кузена завертелось сначала.
Я плюнул и ушел. Вечер был на редкость теплый и светлый. Я не
стал нанимать кеба и не заметил, как дошел до моей одинокой квартиры.
Я шел и думал. Сначала я думал о Дженни и ребятах. Они уже третий день
гостят у ее родителей, в их усадьбе недалеко от Эдинбурга. Стал бы я
ходить к этому лентяю и типичной штафирке Арчибальду, если бы дома
меня не томило непривычное одиночество. Потом я почему-то вспомнил об
этом развязном Томе Манне и его собутыльниках, и мне, признаться,
вдруг стало страшновато при мысли, что получилось бы, если бы такие,
как он, вдруг взяли верх над порядочными людьми и заняли бы места в
правительстве его величества!..
Пятница, 19 июня.
Часов в двенадцать Арчи прислал своего лакея с приглашением на
сегодняшний вечер. К нему, видите ли, собираются в гости несколько
джентльменов из общества Фабия Кунктатора. Снова будут разговоры про
социализм, про святую всемогущую и равноапостольскую техническую
интеллигенцию, про всякие там "новые пути". Слуга покорный! Надоело! Я
так и написал ему в обратной записке.
Ел в клубе прелестный черепаховый суп. Бифштекс сегодня был не
совсем удачный. Полковник Кокс полностью со мной согласен. И насчет
супа и насчет бифштекса. Приятный человек полковник Кокс! Джентльмен с
головы до пят. Приятно, что у нас с ним так часто совпадают мнения.
Мой новый каламбур имел у него потрясающий успех. От смеха он едва не
уронил свой монокль в суп. Сразу после обеда он не замедлил повторить
мой каламбур доброй дюжине влиятельнейших членов клуба, и я ходил в
именинниках. Мы закурили с полковником трубки и весь вечер вспоминали
о нашей службе в Индии. Жаль, что мы там ни разу не встретились.
Правда, я почти все время служил в Бомбее, а полковник - в Бенгалии,
где-то около Калькутты. Счастливые, невозвратные, поистине чудесные
времена!.. Полковник уже третий год командует Н-ским полком, и я
нисколько не удивлюсь, если вскоре я буду иметь честь и удовольствие
дружить с генералом Коксом. Поговаривают, что он вскоре будет принят
при дворе. И опять-таки ничего удивительного: он племянник маркиза
Вуудхеда и двоюродный брат Стоунбека, того самого Эллиота Стоунбека,
который заворачивает всеми свинцовыми рудниками в Рио-Тинто.
Что и говорить, в высшей степени лестное знакомство! И
многообещающее. Особенно если учесть, как дружески он ко мне
относится. Очень приятный джентльмен! Если бы я мог позволить себе
некоторую чувствительность, я бы сказал, что я попросту люблю моего
глубокоуважаемого друга полковника Кокса. Преотличный джентльмен.
Сегодня же напишу Дженни о том, как мы с ним подружились. Пусть она
там тоже порадуется моей удаче.
Снова возвращался домой пешком. Странно, нет-нет да и мелькнет в
голове воспоминание о Томе Манне и его компании, и на душе сразу
становится как-то удивительно мерзко, словно наглотался скверного рома
или вспомнил о приближении срока уплаты по большому векселю.
Суббота, 20 июня.
Намыливая мне щеки, Мориссон спросил, не слыхал ли я каких-нибудь
подробностей о снаряде, упавшем вчера ночью на пустоши между
Хорселлом, Оттершоу и Уокингом. Я сказал, что не слыхал. И что скорее
всего это обычные вымыслы досужих людей. Никаких артиллерийских
полигонов в этом районе нет, нет, следовательно, и артиллерийских
стрельб, так что и снарядам на эту пустошь падать неоткуда. Тогда
Мориссон произнес нечто такое, что я от удивления чуть не свалился со
стула. Он сказал:
- Поговаривают, сэр, что это не наш снаряд... что это, смешно
сказать, сэр, снаряд с Марса.
Я так смеялся, что чудом избежал страшнейших порезов. Я чуть не
рыдал от смеха. Несколько придя в себя и утирая слезы, я посоветовал
Мориссону выпить успокоительных капель и впредь не болтать подобной
чепухи, если он хочет, чтобы его уважали порядочные люди.
Он молча добрил меня, а я с удовольствием предвкушал, как буду
рассказывать полковнику про снаряды с Марса, и как он будет вместе со
мною xoxoтать, и как мы с ним снова славно проведем весь вечер в
клубе... Но потом я вспомнил, что сегодня суббота и что полковник,
конечно, отправится в усадьбу своего двоюродного брата Эллиота
Стоунбека, и тогда я поспешил к полковнику, который собирался с утра
побывать в штабе полка.
А в штабе я еле смог добиться двухминутного разговора с моим
другом, потому что оказалось, что и в самом деле на пустоши возле
Уокинга упал снаряд с Марса; и что внутри этого снаряда будто бы
оказались живые марсиане, о которых никто толком ничего сказать не
может; и что эти марсиане якобы каким-то неведомым, но страшным
оружием уже успели уничтожить целую кучу гражданской публики; и что
полк моего друга Кокса в полном составе выходит в этот район, чтобы
остановить продвижение марсиан, а если не будет другого исхода, то и
безжалостно их уничтожить. Вот тогда я по-настоящему пожалел, что я в
отставке! Но полковник Кокс любезно пригласил меня прибыть на огневые
позиции его полка и быть свидетелем этой в высшей степени оригинальной
артиллерийской экзекуции. Конечно, я с благодарностью принял это
приглашение. Интересный штрих: чтобы сделать мне приятное, полковник
сказал, что будет мне весьма благодарен, если по ходу боя я приду ему
на помощь своим богатым индийским опытом. Он так и сказал - богатым,
что было в высшей степени учтиво со стороны такого опытного и
высокопоставленного офицера. И родовитого. И с такими связями в
деловом мире! Это большая честь и преимущество - быть другом такого
человека. А я его друг. Он это вчера мне сам сказал.
Уже сегодня, не позже одиннадцати вечера, две роты солдат оцепят
злосчастную пустошь. Одна из них высадится в Хорселле, другая начнет
разворачиваться южнее Чобхема. А завтра на рассвете батареи полковника
Кокса займут огневые рубежи между Сент-Джордж-хиллом, Уэйбриджем и
селением Сенд, на юго-западе от Рипли. Командный пункт полковника
будет на первой батарее, потому что важнейшие решения должны
претворяться в жизнь без секунды промедления.
Договорились, что я прибуду в расположение полка завтра же с
первым утренним поездом.
Понедельник, 22 июня.
Бедная моя Дженни, бедные мои сиротки!.. Какое счастье, что вы
никогда не узнаете, что произошло с вашим несчастным-мужем и отцом!..
Вторник, 23 июня.
Пока они возятся с подбитой машиной, я попытаюсь записать события
последних двух суток.
Зачем я это пишу? Кто это прочтет? Буду ли я сам даже через
каких-нибудь два дня в состоянии прочесть то, что я сейчас запишу?
Останется ли вообще через несколько дней во всей Англии хоть одно
живое человеческое существо - все равно, грамотное или неграмотное? Не
честнее ли будет перед самим собой сознаться, что пишу лишь для того,
чтобы хоть на время забыть о той страшной беде, в которую я попал?..
Я честный старый солдат. Я только хотел внести свой посильный
вклад в борьбу с этим ужасом, с этим кошмаром, который обрушился на
наш добрый старый остров. Неужели так стремительно и безвозвратно
может пойти ко дну великая культура, могучий и изобретательный гений
такого народа? Нет! Не верю! Если удалось на первый случай хоть
временно вывести из строя один их цилиндр, или боевую машину, или как
ее там к черту правильней назвать, то можно вывести из строя, смести с
лица земли и два и три - все, сколько их там ни окажется, этих
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг