разглядел, что склонилась над ним не Галка, а Ефросинья.
- Пригрезилось тебе что, Егор? - спросила она, поглаживая его по
голове, как маленького. - Ты чего так кричал?
- Ох, ты кричал, ох, кричал! - восторженно подтвердила моментально
возникшая рядом Шурка. - Я думала, тебя разбойники режут...
- Брысь в постель! - прикрикнула на нее Ефросинья,
- Вы меня, тетя Фрося, простите, - сказал Антошин. - Мне приснилось,
что меня,.. - он.... хотел сказать "машина", но вовремя поправился, - будто
бы меня на всем скаку лошадь подмяла...
- Лошадь во сне - это хорошо! - обрадовалась за него Ефросинья. -
Лошаьдь во сне - к богатству.
- Соль подешевеет! - фыркнула из-за полога неуемная Шурка. Послышался
шлепок, и Шурка обиженно захныкала: - А я что?.. Разве я что?.. А ты
меня...
- Ты, Егор, проверь. Может, спал на чем неподходящем, - послышался из
темноты сонный голос Степана. - Мне раз такое приснилось, что и вспомнить
страшно... Смотрю, а под боком у меня молоток...
Антошин пошарил под тюфяком и, действительно, нащупал невесть как
завалившуюся сюда сапожную колодку.
Боль в боку отпустило, но он еще долго не мог заснуть. Он обдумывал
свое положение с тщательностью, которая его самого смешила. Ему было смешно
и немножко стыдно, что он чуть было не поверил в достоверность своего
перемещения во времени вопреки всем законам науки. Чудес не бывает. Это
Антошин знал твердо. Кажущееся поначалу чудом раньше или позже получает
вполне научное объяснение. Путешествия во времени ни в прошлое, ни в
будущее - с точки зрения науки вещь принципиально невозможная. А если это
так, а это именно так, то подвал, Степан с Ефросиньей, Шурка, девушка в
смешной шляпке, Сашка Терентиев - всё это ему только,снится. Присниться
может всякое. "Следы ранее полученных раздражений, зафиксированных в коре
полушарий мозга, вступают между собой в необычные связи" - вот тебе и сон.
Начитался в свое время книжек о Москве девяностых годов, насмотрелся
кинофильмов, переворошил несколько комплектов пожелтевших и ломких от
времени газет, потом все эти раздражения вступили между собой в необычные
связи - вот он, Антошин, и оказался в дореволюционной Москве конца прошлого
века. И то, что он во сне как бы проснулся и снова оказался во сне, тоже не
так уж удивительно. Бывают ведь такие многоступенчатые сны, похожие на
игрушечную матрешку. Раскроешь ее, а внутри нее другая, поменьше, а внутри
той - третья, еще меньше. И такие сны бывают, когда ты знаешь, что все, что
ты сейчас переживаешь, тебе только снится, и тебе даже занятно, что будет
дальше...
Было еще совсем темно, когда Антошин снова проснулся. На этот раз его
разбудило громыханье пустых ведер. Он увидел Ефросинью в шубенке поверх
нижней юбки и в валенках на босу ногу: приехал водовоз.
Вскоре она вернулась, с шумом выплеснула воду в большую деревянную
кадку, все еще сонная, раскрасневшаяся с мороза, вкусно позевывающая, снова
исчезла за дверью с пустыми ведрами в крепких и красивых руках.
Проснулся Степан, крикнул:
- Вставай, Егор, ставь самовар!
С таким же успехом Антошину могли приказать приготовить к полету
космическую ракету. В детском доме кипяток кипятили в "титане", дома, в
Москве, первые послевоенные годы - в электрическом чайнике, потом - на
газовой плите.
Выходит, сон все еще продолжался. И надо было решать, какую тактику
применять в дальнейшем. Можно было, конечно, сразу пойти на открытый
конфликт со Степаном, сказать ему, к примеру, что командовать собой он
никому не позволит, и потом посмотреть, что из этого получится. А что
получится? Скандал получится. Антошин вспомнил, как Степан накануне кидался
на него с ботинком в руке. Нет, он ни капельки не боялся Степана. Несколько
приемов самбо, и Степану придется просить пардону. Но, по совести говоря,
это было бы неоправданным свинством. Даже если все это происходит с ним во
сне. Степан относился к нему в общем вполне благожелательно. И кроме того,
драка неминуемо поссорила бы его и с Ефросиньей и с Шуркой. Шурка ни за что
не простила бы ему, если бы он поставил ее отца в смешное положение. Ох эта
Шурка! Забавно, но эта рыжая пигалица уже всерьез казалась Антошину близким
и родным человечком.
- Я кому говорю! - уже с некоторым раздражением повторил между тем
Степан. - Ставь, говорю, самовар! Вернулась Ефросинья и вступилась за
Антошина: - Окстись, Степан! Человек только третий день из деревни, а ты
ему - самовар раздувай!.. Ты его спросил бы, видал ли он близко
самовар-то... У вас дома самовар был ли, Егор? - спросила она Антошина со,
снисходительным благодушием женщины, достигшей уже в жизни кой-какого
достатка. - Ты говори, не стесняйся.
- Что вы, тетя Фрося!.. У нас самовара сроду не было! - улыбнулся
Антошин.
- Можно, я ему покажу? - выскочила из-за полога Шурка, вполне одетая,
деловитая, полная кипучей энергии. - Ну, маманечка, ну, родненькая!.. Я ему
сейчас... Я ему все как есть!.. Ты смотри, деревня, - покровительственно
продолжала она, не переводя дыхания и не дожидаясь согласия матери, - ты
учись, сынок (она не удержалась, прыснула), учись самовар ставить...
Вырастешь, мне же спасибо скажешь... Значит, первым делом мы что? Первым
делом мы вытряхаем вчерашнюю золу... Пошли во двор, будем на первый раз
сообща вытряхать!.. В помойную яму... Ты хоть понимаешь, сынок, что такое
есть помойная яма?.. У вас, в деревне, небось помойных ям и не бывает
вовсе...
По случаю Нового года к чаю был подан ситный с изюмом. Пили долго.
Ефросинья со Степаном вели разговор. Антошин молчал. Больше всего он
боялся, как бы Ефросинья не завела с ним разговора о деревенских делах.
Что, мол, в Титовке, как, мол, в Титовке. Как поживают их общие с
Ефросиньей родичи, соседи, знакомые, кто за кого вышел замуж, кто на ком
женился, кто овдовел, у кого кто родился. Пронесло мимо. Надо думать,
разговор об этом был с ним раньше. Ведь, по ее словам, он в Москве уже
третий день. Очевидно, в те два дня, о которых ему ничего не известно.
Потом Шурке, наверное, вспомнилось, как Егор вчера читал табличку
календаря, и она назвала его скубентом. Тогда Ефросинья полюбопытствовала,
откуда это он такой хорошо грамотный, неужто это его попова дочка, Зинаида
Иннокентьевна, учила? Антошин с радостью подтвердил, что именно Зинаида
Иннокентьевна. Ефросинья похвалила попову дочку, пожалела, что она
хроменькая и что ее за это замуж не берут, а все потому, что мужчины очень
глупые и счастья своего ну вот ни столечко не понимают. Младшая попова
дочка уж на что и тоща, и глупа, и язва злющая, а уже который год в
попадьях... А старшая... Да будь я мужиком!.. - распалилась Ефросинья и так
при этом грозно глянула на мужа, что тот с притворным испугом отшатнулся и
заслонился от нее ладонями:
- Да что ты, Фросечка! Да разве мне на ней можно жениться?! Ведь я же
на тебе женатый!
Они оба рассмеялись. А Шурка прямо расплывалась от счастья, что у
родителей такое хорошее настроение, что сегодня праздник, а завтра -
воскресенье и что они с отцом и матерью сегодня после обеда разрядятся в
самое праздничное и пойдут в гости, потому что сегодня праздник - табельный
день и на улицах флаги, а завтра тоже пойдут, потому что завтра
воскресенье.
После завтрака Степану потребовалось срочно сходить куда-то в Зарядье,
Ефросинья с Шуркой собрались заняться уборкой, а потом готовкой обеда, и
Антошин сказал, что пойдет гулять, смотреть Москву.
Ефросинья молча окинула критическим взглядом его ситцевую рубаху и
пестрядинные штаны: срам, да и только! Стыдно перед соседями. Из обитого
жестью пузатого сундука она достала ему порядком выцветшую голубую
косоворотку и хотя не новые, но вполне приличные штаны из чертовой кожи. К
великому удивлению Антошина, они оказались ему впору, и это означало, что
Степан за последние два-три года изрядно отощал.
- Вот теперь совсем другое дело! - удовлетворенно вздохнула Ефросинья.
- Теперь и людей не стыдно. Иди, гуляй. А то поступишь на место, не
особенно тогда нагуляешься.
Незаметно от Шурки она сунула ему в руку пятак, шепнула: "На орехи!"
По-родственному хлопнула по спине, лукаво улыбнулась:
- Только на барышень не очень заглядывайся.
- А то они тебя р-р-раз - и скушают! - помирая со смеху, подхватила
Шурка и предусмотрительно шарахнулась подальше от карающей руки матери.
- Только ты смотри к обеду не запоздай, - сказала ему напоследок
Ефросинья. - Как два часа дня, ты сразу приходи. Не серди Степана Кузьмича.
Антошин поднялся по ступенькам, открыл дверь в полутемную, вонючую
подворотню и несколькими секундами позже вышел в новогоднюю Москву тысяча
восемьсот девяносто четвертого года.
II
Когда Антошин впоследствии пытался восстановить в памяти подробности
своего удивительного старого Нового 1959-1894 года, ему в первую очередь
вспоминалась Большая Бронная улица, какой он ее впервые увидел, выйдя из
мрачных ворот домовладения жены коллежского советника Екатерины Петровны
Филимоновой.
Пожалуй, самым поразительным было то, что на первый взгляд она почти
ничем не отличалась от той Большой Бронной, какую он знал до своей роковой
ссоры с Галкой Бредихиной. Разве только, что вывешенными по поводу
табельного дня трехцветными царскими флагами да вывесками с фамилиями
владельцев торговых заведений. Антошин нарочно проделал так знакомый ему по
вчерашнему вечеру путь - по Большой Бронной направо, до Пушкинской площади
(теперь она называлась по-старому, Страстной), потом по площади направо, до
внешнего проезда Тверского бульвара, и снова направо, по этому проезду, до
того невзрачного здания, где вчера - в тысяча девятьсот пятьдесят девятом
году - помещался кинотеатр "Новости дня", и на всем этом пути он не
встретил ни одного дома, которого не видел бы вчера.
Но памятник Пушкину стоял теперь на своем первоначальном месте, в
самом начале Тверского бульвара. По левую руку бронзового Пушкина, в
знакомом трехэтажном доме с нелепым бельведерчиком, поблескивала большими
цветными шарами знакомая ему с детства аптека. Но теперь она принадлежала
не государству, а хозяину, частнику. По правую руку, на внутреннем проезде
Тверского бульвара, где потом был многоэтажный дом с магазином "Армения" на
углу, высилась церковь святого Дмитрия Солунского с красивыми широкими
ступеньками. А там, где Антошин привык видеть новый, просторный сквер с
фонтанами у памятника Пушкину, закрывала горизонт приземистая громада
женского Страстного монастыря, окруженная толстой округлой крепостной
стеной, из-за которой там и сям торчали голые верхушки деревьев.
На проезжей части площади, ближе к аптеке, темнел на фоне
свежевыпавшего снега павильон городской конной железной дороги. Под его
навесом на полированной деревянной скамье спасались от порывистого ветра
несколько приезжих в лаптях, с котомками за плечами. Прогромыхала, глухо
тенькая колокольчиком, двухэтажная конка с вывеской во всю ее длину: "Пейте
коньяк Шустова!" На империале спиной к ветру, втянув в поднятый воротник
голову в потертой мерлушковой шапке пирожком, сидел одинокий пассажир. Его
унылая, скорчившаяся в три погибели фигура была как бы окантована снегом.
Что заставило его забираться в такую мерзкую погоду на открытый всем
четырем ветрам империал? Экономия (две копейки разницы против стоимости
проезда внутри вагона)? Тяга к одиночеству? Потребность проветриться после
бурно проведенной новогодней ночи?..
Улицы, бульвар, площадь были равно пустынны и тихи. Табельный,
неприсутственный и нерабочий, день еще только начинался. Москвичи
отсыпались. Лениво протрюхал извозчик: узенькие, похожие на игрушечные
сани, покрытые облезлой полостью, невидная лошадка с ленточкой, вплетенной
в жиденькую гриву по случаю праздника, - точь-в-точь такой же, как десятки
извозчиков, которых Антошин перевидал в кинофильмах и в иллюстрациях к
сочинениям Льва Толстого, Антона Павловича Чехова. Маячил на перекрестке,
переминаясь с ноги на ногу, озябший городовой. Первый городовой, которого
Антошин увидел не на экране, а в жизни, в натуральном виде. Коренастый,
массивный, в черной шинели с погонами из крученого красного жгута, с
красным шнуром - аксельбантом, который кончался защелкой на рукоятке
торчавшего из черной кобуры револьвера. На городовом была круглая черная и
низкая барашковая шапка с разлапистым позолоченным знаком.
Скамейки вокруг памятника Пушкину были покрыты пухлыми снежными
перинками, чистенькими, свежими, немятыми. С тех пор как ночью перестал
падать снег, на них еще никто не сидел. Кроме одной. Кто-то смёл на ней
краешек и, видно, не очень давно ушел, потому что сиденье в этом месте было
только слегка придушено снегом. А сбоку, возле самого края скамейки,
валялась сложенная вчетверо газета... "Ведомости Московской городской
полиции".
Когда-то, в далекие детдомовские годы, Александра Степановна лично
сводила юного Антошина - признанного главу детдомовских
"историков-марксистов" - в Старосадский переулок, в Историческую
библиотеку. Они поднялись с нею на пятый этаж, в газетный отдел, и
Александра Степановна сама подобрала для своего любимца несколько
комплектов старых московских газет. Несколько воскресных дней Антошин с
утра до вечера (с перерывом на обед у Александры Степановны) листал
хрусткие газетные комплекты, огромные, громоздкие, неудобные, в дешевых и
некрасивых картонных переплетах. Он прочел в них уйму "дневников
происшествий" и объявлений, выписывал самое интересное, и это ему здорово
помогло, когда он, пунцовый от горделивого волнения, делал на кружке
сообщение "О характерных фактах московской жизни времен зарождения
организованного рабочего движения".
Многого Антошин тогда в тех газетах не понимал, многое было ему хоть и
понятно, но неинтересно.
Теперь Антошину предстояло читать одну из тех газет не в качестве
самодеятельного историка, а как ее современнику.
По старой памяти он начал с "дневника происшествий".
Тридцатого декабря, прочитал он, застревая с непривычки на букве
"ять", в доме Берга на Маросейке был усмотрен повесившийся запасный
рядовой, из крестьян, Федор Владимиров, 34 лет. Покойный злоупотреблял
спиртными напитками, что, вероятно, и послужило причиною к самоубийству.
В тот же день в Старо-Екатерининской больнице умерла учительница Ольга
Игнатьевна Самойлова, 30 лет. Смерть последовала от отравления карболовой
кислотой, которую Самойлова приняла, проходя по 3-й Мещанской улице.
Покойная последнее время находилась без занятий, была очень задумчива и не
раз говорила домашним о желании покончить с собой.
31 декабря проживавший в доме Зарайского по Мыльникову переулку
московский мещанин Константин-Эрнст Эдуардов Мейков, 37 лет, был усмотрен в
своей комнате лежащим на полу мертвым, с затянутой на шее веревкой,
привязанной к стенке кушетки. На письменном столе оказалась записка, в
которой Мейков просит в его смерти никого не винить. Самоубийца, по словам
родственников, страдал последнее время меланхолией.
В тот же день на пустопорожней земле во владении Анановых по 1-й
Мещанской улице и Камер-Коллежскому валу усмотрен труп неизвестного
мужчины, лет шестидесяти, одетого в рубище и без сапог. При умершем никаких
документов не найдено. К обнаружению звания его приняты меры.
В тот же день в приемный покой Мясницкой части доставлен был поднятый
на улице неизвестный мужчина в болезненном состоянии, с отмороженными
руками, который, успев назвать себя, крестьянином Корчевского уезда Федором
Марковым, 47 лет, вскоре умер.
Того же числа в Коровьем переулке лошади поручика Э. Е. Краузе,
проезжавшего со своим денщиком Яковом Семушкиным, испугавшись чего-то,
понесли и, наехав на проезжавшего в санях крестьянина Кузьму Крапивина,
вышибли его на мостовую. Крапивин получил значительный ушиб правого бока и
правой ноги. Ему немедленно было подано медицинское пособие. Лошадей вскоре
удалось остановить.
Того же числа были подкинуты младенцы: к воротам дома Бородина в
Головином переулке младенец мужского пола; в коридоре при конторе
смотрителя Мясницкой части - женского пола, с запискою: "Крещена, звать
Татьяной", и на парадное крыльцо квартиры мещанина Федорова, в доме
Маманина на Цветном бульваре, - также женского пола, с запискою: "Крещена,
звать Домною". Подкинутые младенцы отправлены в Воспитательный дом.
Из Перми сообщали, что в тамошнем городском театре устроено
электрическое освещение, которое предполагается распространить впоследствии
и на ближайшие улицы.
Того же числа сообщили из Лондона, что Гладстон в своем выступлении в
палате общин выразил сомнение в том, что настоящий момент благоприятствует
для представления державам в пользу всеобщего разоружения. Он также заявил,
что правительство намеревается через консулов распространить за границей
предостережение против переселения в Англию, ввиду того что рабочий рынок
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг