Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
они.  Облупленные  сводчатые  ворота,  и внутри ворот еще одна лампочка, над
скучной:  вывеской  "Трест  ремонта  мебели Цех ©3". Потом из ворот направо,
вверх  по  Большой  Бронной,  снова  направо  мимо кафе-молочной и аптеки на
Пушкинской  площади, снова направо, по Тверскому бульвару, мимо шашлычной, и
снова направо, в кино "Новости дня".
     Когда  он  первый  раз  вернулся  в  кино,  контролерша  его не узнала.
Проходя во второй раз, он перепутал билеты.
     Теперь  контролерша его, кажется, узнала, и, хотя в этом не было ничего
постыдного,  это  его  почему-то ужасно огорчило. А между тем на этом сеансе
его ожидал,приятный сюрприз: его наконец показали в киножурнале.
     Пока  он  по  требованию  кинооператора соверщал на экране фотогеничные
движения  над  печатными  схемами,  диктор  рассказывал  о  том, что ударник
коммунистического   труда   цеха   транзисторов  Георгий  Антошин  регулярно
перевыполняет  план,  хороший  общественник,  всегда  рад  помочь  товарищу,
учится  на  заочном факультете Энергетического института только на пятерки и
четверки  и,  сверх  всего  этого,  успевает  принимать  активное  участие в
заводской,  районной и городской самодеятельности. Антошину бы радоваться, а
завтра:  вытащить  сюда  Галку, и пусть она сама посмотрит, какой человек ее
любит.  Но  сейчас,  даже  такое  лестное  событие вызвало у Антошина только
горестные  размышления о том, что вот уж, кажется, чем не примерный рабочий,
а  комнаты  ему  все еще никак не соберутся дать, И опять-таки, раз он такой
примерный  рабочий  и  даже,  в киножурналах говорят, что в нем проглядывают
уже  черты человека будущего, то почему ему прошлым летом не дали путевки на
Кавказское   побережье,   а   бросили,  как  подачку  путевку  на  ноябрь  в
подмосковный  дом  отдыха,  где ему уже все давным-давно обрыдло? А какие-то
лопухи  из  заводоуправления  как миленькие загорали в Сочи, и Гаграх. И это
называется   заботой  о  людях!  Плохо,  очень  плохо!..  И  опять-таки  эта
контролерша.  Чего  она такого смешного нашла в том, что человек взял билеты
сразу  на  четыре  сеанса?  Ведь  сеансы здесь совсем маленькие, и на каждом
сеансе  - разные фильмы. И вообще, какое ей дело, на сколько сеансов человек
берет  билеты?  Глаза бы его не видели эту контролершу. И все-таки: не могло
быть  и  речи,  чтобы так рано возвращаться домой. Надо было дождаться, пока
все  Олино  семейство  будет  уже  в  постелях.  Словам, хочешь не хочешь, а
приходилось  идти  на четвертый сеанс.Давно уже Антршин не видел мир в таком
мрачном  свете. Ему бы поскорее в успокаивающую темноту зрительного зала. Но
зал  еще  проветривался.  Надо  было  минут  на  пять  задержаться  в  фойе,
полупустом  по  случаю  позднего  времени,  навевавшем  тоску и пессимизм.По
крайней  мере,  на  Антошина.Он  присел  в  уголочке.  Вдалеке,  у  столика,
украшенного,  горшком  с  красной  геранью,  двое  подвыпивших малых нагло и
неуклюже   приставали   к   девушке,   которая  перелистывала  старый  номер
"Огонька".   Один   коренастый,  остроносенькйй,  с  ярко-голубыми  круглыми
глазками  на  рыхлой физиономии цвета ливерной колбасы, второй - долговязый,
покрасивей,  с  нежным  розовым  лицом и черными тонкими, как дамские брови,
усиками над еще более тонкими буроватыми губами.
     Остроносый  почти  сразу  отстал  и  пошел  в  буфет.  А тот, который с
усиками,  воровато  оглянулся  по  сторонам, быстро отломил веточку герани и
попытался  всучить девушке. Девушка отшатнулась, пересела на соседний стул и
громко,  чтобы  привлечь  внимание  других  посетителей,  сказала: "Оставьте
меня,  пожалуйста  в  покое!"  Тогда разозленный парень с силой швырнул ей в
лицо  герань  и отвратительно обругал ее, прежде чем Антошин успел прибежать
и  вмешаться.  Девушка  плакала,  прикрыв лицо развернутым журналом. Антошин
схватил   негодяя   за   обе  руки  и  крикнул  контролерше,  чтобы  позвали
милиционера.  Парень  тщетно вырывался из рук Антошина и в бессильной, злобе
изрыгал  грязные  и  жалкие  оскорбления.  Набежало  на  помошъ Антошину еще
несколько   человек.   Из  буфета  показался,  дожевывая  на  ходу  пирожок,
остроносый,  но еще издали увидев, что его дружок влип в неприятную историю,
вернулся  в  буфет  и  тихо  проторчал  там,  пока  вновь не открылись двери
зрительного зала.
     Пришел  милиционер и увел усатого в отделение. Сеанс уже давно начался.
Антошин,  у  которого  вся  злость  и  разочарование  в человечестве ушли на
борьбу  с  усатым,  почувствовал  себя  веселей,  поднял  валявшуюся на полу
веточку  герани  и  не торопясь отправился в зал. Торопиться было не к чему,
потому  что  снова  показывали  ту программу, с которой он начал, свой столь
затянувшийся  культпоход.  Он  сидел довольный и усталый, незаметно для себя
даже  вздремнул  и очнулся от холода: двери во двор были настежь раскрыты, а
в  зале,  кроме  него  и контролерши, никого уже не было. Сладко позевывая и
глядя  на  будущее  вполне оптимистично, Антошин по обледеневшим, изъеденным
временем  щербатым  ступенькам поднялся в темный, хорошо, ему знакомый двор,
и  тут  с ним (ну и невезучий же день!) снова приключилась неприятность. Он,
видимо,  поскользнулся, грохнулся на землю и с силой ударился боком о что-то
ребристое  и  очeнь  твердое.  У  него  потемнело в глазах. Он заставил себя
подняться  на ноги, кое-как добрел до лавочки и лёг на нее, чтобы переждать,
пока  отпустит  боль в боку. Лежать было невыразимо приятно. Его вдруг стало
клонить ко сну. А кто-то стоял над ним и теребил его за плечо...
     Антошин  с трудом чуть приподнял голову и увидел, что над ним склонился
незнакомый  старик  в  большом  пахучем  тулупе,  какие  обычно носят ночные
сторожа.  У  старика  былo  остроносое  бородатое лицо, странно напоминавшее
чье-тo  очень  знакомое,  но чье, Антошин никак не мог припомнить, да и лень
ему было припоминать.
     Ему  очень  хотелось  вот  так  лежать,  закрыв глаза, и дремать. Но до
того,   как   он   закрыл  глаза,  Антошин  успел  удивиться,  что  с  крыши
противоположного  дома  вдруг  исчезли антенны... Кажется, раньше их торчало
штуки  три,  нет,  четыре,..  Странно... Двор был пустынен и тих... Лампочка
уже  больше  не  горела...  Быстро  мчалась  среди темно-серых, клочкастых и
неприветливых  туч  голубoвaтo-белая и удивительно круглая луна. Может бить,
от  ее  празднично-яркого света стены обоих домов показались Антошину в этот
короткий  миг не такими облупленными, как раньше. Из нескольких окон брезжил
чудной,  очень  тусклый  свет.  Робкие  оранжевые  блики  ложились от них на
голубой  снег,  на  котором  почему-то  (ведь  только  что прошло по нему из
"Новостей  дня", по крайней мере сртни две народу) всё же не было ни единого
следа  человеческой ноги, "Сдали напряжение в сети", - попробовал догадаться
Антошин,  с  наслаждением  закрыл  глаза  и  тут  же  забыл,  и о следах и о
напряжении  в  сети.  Сейчас  он  мог  думать  только  о  сне.  Уснуть бы на
полчасика,  чтобы  хоть  немного)  отпустила  эта  противная, режущая боль в
боку...  На  худой  конец,  хоть  на несколько минут вздремнуть... Но кто-то
настойчиво  тряхнул  его  за плечо. Антошин прикинулся, будто спит. Потом он
почувствовал  сильный  тумак.  Черт  с  ним,  с тумаком! Он согласен вынести
сколько   угодно  тумаков,  лишь  бы  не  размыкать  отяжелевшие  веки.  Ему
казалось,  что  у  него лопнет голова, если он ее хоть на сантиметр, оторвет
от приятно холодящей лавки. .
     - Э-э-эх, деревия! - проворчал кто-то рядом с ним. - Деревня и есть!
     "Это,  верно,  он  и угостил меня тумаком, - подумал сквозь нахлынувшую
на него дрему Антошин, - сволочь какая!.."
     - А ну, вставай, Егор! А то я тебя живо!.. Ишь, нажрался!..
     Это  тоже  было  в  высшей  степени странно: Егором его называл в жизни
только  один человек - его отец. Но отец погиб на фронте... Надо, - пожалуй,
поднатужиться,  раскрыть  глаза  и  посмотреть,  кто его зовет Егором да еще
дерется
     Перед   ним   стоял   все  тот  же  остроносый  и  бородатый  старик  с
желтовато-серым  нездоровым  и  обрюзгшим  лицом. Антошин уже успел забыть о
нем,  и  вот  он.  Стоит  распахнув  тулуп,  а  на  улице  мороз градусов на
двадцать.  Под тулупом белеет дворницкий фартук, а на фартуке поблескивает в
лунном свете круглая медная бляха.
     Антошин превозмог слабость и сел на лавочке.
     Старик  смотрел  на  него  молча,  с презрительным сожалением. Пахло от
старика кислой овчиной и махоркой.
     - Чего  вы  деретесь?  -  пробормотал  Антошин  и  качнулся, не в силах
сохранить равновесие. Его, видно, здорово разморило. - Хулиганство какое!
     - А  вот  я  тебе  как  дам в рыло! - пообещал старик и тут же привел в
исполнение свою угрозу.
     Антошин  покорно  рухнул  мимо  скамейки  прямо  на  землю.  Земля была
мерзлая,  очень  твердая, снегу выпало еще слишком мало, чтобы смягчить удар
при падении. Получилось очень больно.
     Он  тяжело приподнялся, уселся прямо на снегу и попытался привести свои
мысли  в  порядок.  Но  мерзкий  старик  и  не  думал  дожидаться,  пока  он
окончательно придет в себя.
     - Съел,  сукин  кот?  -  безразлично  осведомился он. - Не дорос ты еще
обзывать  меня фулиганом, деревня неумытая!.. А ну, вставай, пошевеливайся и
марш-марш  на  фатеру!..  ("Марш-марш",  -  подумал  Антошин  ни к селу ни к
городу.  -  Старик, наверно, служил когда-то в кавалерии...") Я кому говорю,
встать?!..  Ефросинья с ног сбилась, ищет тебя, а ты вот в каком виде?.. Вот
ужо Степан тебе пропишет, будьте благонадежны!..
     - Какая  Ефросинья?  Какой Степан? - вытаращил на него глаза Антошин. -
Вы меня, вероятно, с кем-то путаете...
     - А  вот  который  тебя,  милый,  шпандырем  благословит,  - с ядовитой
лаской  пояснил  старик,  -  аккурат  тот  самый Степан... Совсем мозги свои
пропил,  сродственников  уже  забывать стал!.. Ты чего сидишь? Говорят тебе,
марш  на  фатеру} Ясно?.. Пу-у-утаете, пу-у-утаете!-передразнил он Антошина.
- На фатеру, тебе говорят!.. Рысью, марш-марш!
     Он  зажег  спичку, чтобы закурить огромную самокрутку, которую держал в
левой руке. Свет от спички чуть не ослепил Антошина.
     - Ясно? - переспросил старик. Но Антошину было совсем не ясно.
     - Если  бы я не торопился, - начал он голосом, дрожавшим от возмущения,
-  мы  бы  с  вами  поговорили  в  милиции...  Отстаньте от меня, слышите! -
повысил  он голос, завидев, что старик изготовился снова ударить его. - Если
вы еще раз позволите себе дать волю своим рукам...
     - Че-го-о? - поразился старик. - Разговариваешь?!
     Где,  говоришь,  мы  с тобой поговорим?..Чего ты, дура, лепечешь?! Да я
тебя, голопузая животная, в двадцать четыре часа!..
     Антошин  попытался  вырваться  из  его рук, но старик, не отпуская, сам
поднял  его  на  ноги  и  повел  к  воротам, под арку. В воротах было темно.
Лампочка  не горела. Только вспыхивала совсем близко старикова самокрутка да
голубела  шагах  в  пятнадцати заснеженная мостовая Большой Бронной. Антошин
больше  не  сопротивлялся.  Важно  было только выбраться на улицу, а там уже
любой прохожий поможет. А то и дружинник попадется, тогда совсем хорошо.
     Откуда-то       издалека       доносились      приглушенные      слова:
"Осторожней!"..."Теперь  вы...Вот  так"..."Гражданин  с  папиросой, поимейте
совесть!  Человеку  нужен свежий воздух, а вы над ним дымите, как паровоз"..
"Борис   Владимирович,   Васильченко,  взяли,  подняли,  осторожненько,  еще
осторожней!.. Вот так".
     "За  кем-то  "Скорая  помощь"  приехала,  - вяло сообразил Антошин. - А
дома  ничего  еще  не  знают,  ждут  его...  или  ее...  Выйдем  на Бронную,
спросим....".
     Но  выйти  на  Большую  Бронную  ему  не удалось. Возле обитой клеенкой
двери,  за которой, как это твердо помнил Антоший, помещался какой-то цех по
ремонту  мебели,  старик  остановился,  левой  рукой  крепко обхватил своего
пленника,  чтобы  тот не вырвался, а правой взялся за дверную ручку. Входу в
производственное  помещение  в  столь  позднее  и неурочное время полагалось
быть  на замке. Но дверь легко поддалась, распахнулась, выстрелив в холодный
туннель   заиндевевщих  ворот  клубами  пара,  отдававшего  прелой  кожей  и
сапожным  варом.  Старик  молча  втолкнул  в помещение опешившего Антошина и
захлопнул за ним дверъ.

                                     IV

     Он оказался на верхней из шести ступенек, спускавшихся в подвил.
     Хилая   керосиновая   лампа  с  закопчённым  стеклом  и  полуобгоревшим
самодельншм,  абажуром  из  толстой  синей сахарной бумаги низко свисала над
сапожницким  верстаком, заваленным нехитрым инструментом и обрезками кожи. В
почти неразличимом в полумраке углу теплилась розовая лампадка.
     Верстак   примостился   у  подоконника,  сплошь  заставленного,  рядами
колодок. Окно было черно. Видно, луна ушла за тучи.
     За  верстаком  сидел  тщедушный  человек  лет  тридцати  с небольшим, с
рыжими  франтовато  закрученными  усиками  под  тонким  и длинным носом. Меж
острых   колен   рыжеусого   торчала  железная  "нога".  На  нее  был  надет
блестевший,  лаком черный и тоже остроносый дамский ботинок с очень длинными
голенищами,  застегивающимися десятка на полтора пуговок-горошинок. Ботинок,
по-видимому, проходил последнюю стадию отделки.
     - Здрасьте!   -   ехидно   приветствовал   рыжеусый   Антошина.  -  Как
поживаете?.. Погуливаем?
     - Вы  меня,  пожалуйста,  ради  бога,  извините,  - проговорил Антошин,
чувствуя  себя в высшей степени неприятно, - меня сюда насильно втолкнули...
Я...
     - Я  б  тебя втолкнул! - с неожиданной страстью отозвался рыжеусый. - Я
б тебя, антихриста, в землю втолкнул!.. Чего стоишь как статуй!..
     Начав  с  шепота,  он  последние слова произнес с такой яростью, что за
ситцевым  пологом,  отделявшим  от  мастерской  жилую  часть подвала, кто-то
проснулся, зашевелился на трескучей деревянной кровати.
     Нет,  конечно,  Антошин  все  еще  не совсем очухался от своей дремоты.
Иначе  он,  не вступая в пререкания с этим бешеным сапожником, повернулся бы
и ушел.
     - Позвольте, - начал было он.
     - Я  тебе  позволю!  -  вовсю  раскричался сапожник. - Ты что? Нажрался
вина?..Спрашивается:  где?  И на какие денежки?.. Значит, как на хлеб, так у
тебя нету, а как на вино, так находятся!..
     Из-за  полога  выглянула  молодая  темноволосая  женщина  с  крохотными
стеклянными сережками в красивых ушах.
     - Чего орешь? Чумной какой-то. Ну бык, ну форменный бык!..
     За   ее   плечом,   как   чертик  из  коробки,  возникла  взлохмаченная
огненно-рыжая  девчонка  лет  девяти.  Услышав  насчет  быка, она фыркнула и
подмигнула   Антошину.  Дескать,  не  робей,  парень!  За  моей  маманей  не
пропадёшь! Мать незло прикрикнула:
     - Брысь  под  одеяло!..  Шурка!..  Я кому говорю!.. И девчонка исчезла,
тоже как чертик.
     - Вы  не  очень вежливы, - сказал Антошин рыжеусому, повернулся, открыл
дверь,  чтобы  уйти. - Человек перед вами извиняется, а вы на него, кричите.
Будьте здоровы!..
     - Не  студи помещение, Егор! - миролюбиво промолвила жена рыжеусого, не
повышая  голоса.  Голос  у нее был низкий, красивый контральто. Антошин, как
участник,  хорового  кружка,  оценил  его раньше, чем до его сознания дошло,
что  и эта совершенно незнакомая женщина, как и давешний старик, назвала его
Егором.  Это  становилось  интересным.  Видимо,  он очень похож на какого-то
Егора.  И,  видимо,  именно  против  того,  неизвестного  Антошину  Егора  и
направлено  все раздражение рыжеусого сапожника. - Куда ты? - удивилась она,
видя,  что  Антошин взялся за дверную ручку. - Ты оставайся. Ничего тебе не,
будет.
     - Не  студи помещение, дьявол! - заорал совершенно вне себя сапожник, в
два  прыжка  настиг  Антошина,  -  схватил его (совсем как тот старик) левой
рукой,  а  правой,  в  которой  тускло  поблескивал лаком новенький ботинок,
замахнулся,  но  от  удара  все  же  удержался: как бы не испортить заказную
вещь.  -  Ты  что?  Ты  куда  снова  собрался?..  Тебе  что здесь, гостиница
"Славянский  базар"?..  Захотел  -  пришел,  захотел - ушел? А?.. Валенки! -
заскрипел  он  зубами. - Ты почему с валенок снег не сбиваешь? Мне тебе, что
ли, веник подавать?!
     - Какие   валенки?   -   с   отвращением  отвечал  Антошин,  отталкивая
разбушевавшегося  сапожника,  и  вдруг окаменел: вместо добротных коричневых
туфель  на  толстой  каучуковой  подошве  на  его ногах болтались не по ноге
просторные  старые,  подшитые валенки. Вместо пальто на нем благоухал прелой
овчиной  старый-престарый,  весь  в  заплатах  полушубок.  Вместо  выходного
темно-коричневого  костюма,  в  котором  он  собирался  встречать  с  Галкой
Бредихиной  старый Новый год, вместо белоснежной нейлоновой сорочки с модным
полосатым   галстуком,   на   нем   висели   несусветные   отрепья:   старая
заплатанная-перезаплатанная  розовая  ситцевая ру6аха, подпоясанная каким-то
шнурком  с  кисточками,  пестрядинные  штаны, сшитые много лет назад на куда
более  плотного  мужчину...  Значит,  его  каким-то образом успели раздеть и
переодеть  в  эту  рвань,  пока  он  дремал  там, на лавочке.А ему спросонок
казалось,  что  его только дергают и теребят за плечо... Одежда и туфли что?
Это  все  дело наживное.А вот как он сейчас вернется в таком виде домой? Как
он покажется на глаза лифтерше, не говоря уже о родиых?..
     Пока  Антошин приходил в себя от этого страшного удара, рыжеусый сволок
его со ступенек и прижал к стене:
     - Где  ты  пропадал,  я  тебя  спрашиваю?  Фрося с ног сбилась, искала,
думала,  ты  уже  где-нибудь  убитый  валяешься...  Ты  что  в Москву гулять
приехал?  -  Из-за  полога показалась девушка лет девятнадцати. Худенькая, с
миловидным,  тонким  и каким-то виноватым лицом. Одета она была, как если бы
ее  нарядили  для  киносъемки,  - в старомодной дешевенькой шляпке со смешно

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг