- Очень может быть... Хотя что-то не похоже. Но на вашем месте, Раст, я
бы не рассуждал, а поскорее убрался отсюда подальше, в подвал.
"Раст!" Этот бездомный, этот нищий назвал его запросто - Раст! Не
"господин Раст", а просто "Раст"! Словно они были с ним однокашники или
коллеги по клубу.
Господин Раст чуть не задохнулся от ярости.
Но в это время стрельба наверху усилилась, несколько осколков,
отвратительно жужжа, шлепнулось совсем близко, а один с хрустом пробил
крышу "Розового флага". Тут уж не до амбиций! Раст сердито запыхтел:
- Вы что, Прауд, всерьез полагаете, что...
- Вот именно! Ну, я поехал... Терпеть не могу, когда в меня впиваются
осколки!
Прауд завел свой "фордик", захлопнул за собой обшарпанную, поседевшую в
боях со временем и невзгодами дверцу и уже стал выезжать на шоссе, когда
неожиданное обстоятельство заставило его оставить мысль об отъезде.
Дорожку, ведшую от гостиницы, в том самом месте, где она выходила на
автостраду, деловито перебежала любимица миссис Раст - Бемби, хорошо
упитанная черная кошка с ленивыми и загадочными зелеными глазами. В зубах
она небрежно несла крысу.
- Насколько я понимаю, - злорадно заметил Раст, забывая на время об
опасности, нависшей над ним и его домом, - насколько я понимаю, приметы не
благоприятствуют вашему путешествию на север?
- Похоже, что да, - равнодушно согласился Прауд. - Но если у вас
имеются какие-нибудь дела на севере, то вряд ли вы когда-нибудь найдете
лучшее время для поездки.
Упал еще бомбардировщик и тоже подорвался на собственных бомбах. Это
произошло метрах в четырехстах от "Розового флага". В гостинице посыпались
стекла. Постояльцы, возбужденно глазевшие с балкона на воздушный бой и
пожары, кинулись рассчитываться с госпожой Раст и, не дожидаясь сдачи,
выскочили из гостиницы, расселись по машинам и укатили на север.
Впервые в жизни Раст не успел, да и не захотел проститься с клиентами.
Сшибая с ног тех, кто попадался ему на пути, он ворвался в гостиницу. Его
жена и насмерть перепуганные служащие со слезами метались вверх и вниз по
деснице, ведшей из вестибюля на второй этаж.
- Все, что можно, - вниз, в подвал! Живо! - крикнул Раст, стараясь
выглядеть как можно спокойнее. - Тащите вниз все столовое белье! Что? Да,
грязное тоже... Только поаккуратней там!.. Ничего страшного!.. Вы видите,
я нисколько не волнуюсь, а ведь я рискую целой гостиницей. Ничего, все
будет в порядке... Мэри! - так звали его жену, - бери двух девушек и неси
вниз все сверху, из шкапов. Только, ради бога, не увлекайся старьем и
дрянью! Только самое ценное. Остальное снесем потом, если хватит
времени... Дора! Вам придется заняться вещами, которые забыли в спешке
наши клиенты. Это дело чести моей фирмы... Да не плачьте вы, в самом деле!
Девушке, слава богу, сорок седьмой год пошел, а она чуть что - в слезы!..
Марта! Вам придется...
- А вы чего стоите, как афишная тумба? - накинулся он на Прауда,
который все с той же неизменной и совершенно невыносимой кривой усмешечкой
стоял в распахнутых настежь входных дверях, небрежно опершись о притолоку.
Из-за его спины видна была густая толпа людей, которые, молча и тяжело
дыша, бежали мимо "Розового флага" на север. - Помогайте, черт вас возьми!
Помогите мне снести ящики с вином! Я вам хорошо заплачу! А потом мы с вами
спрячемся в моем подвале...
- Я только зашел сказать вам, - отвечал Прауд, не меняя положения, -
что если вы действительно собираетесь баллотироваться в мэры города, то
вам, на мой взгляд, следовало бы отправиться в Кремп. Смотрите, все оттуда
бегут, как ополоумевшие тараканы. А ведь там, наверное, уйма раненых. Надо
кому-нибудь возглавить спасательные работы. Кандидат в мэры, который
бросил свой дом, чтобы спасать жизнь и имущество избирателей, такой
кандидат, можете быть уверены, сделается и сенатором.
- Идите к черту! - заорал в ярости Раст, лихорадочно хватая с длинной
никелированной полки бутылки с вином. - Все вы такие, без-ра-бот-ные!
Лодырь на лодыре, попрошайка на попрошайке! "Ах, нас не обеспечивают
работой!" А когда ему предлагают работу, за которую щедро заплатят...
Несколько бутылок выпали из его жарких объятий и с грохотом ударились о
паркет, одна с сочным звоном разбилась.
- Чего вы скалите зубы, - продолжал Раст плачущим голосом. - Чтоб вас
преисподняя проглотила! Знаете, сколько стоила эта бутылка? Этому коньяку
цены не было!
- Я думал, что вы, как видный общественный деятель, не побрезгаете
поехать с бездомным бродягой, как вы счастливо выразились, в ваш родной
город Кремп, чтобы...
- Вы едете в Кремп?! - Раст даже рот разинул от удивления. - Но ведь
там бомбы... Нормальные люди оттуда бегут... Ах, да, понимаю, зачем
зарабатывать честным трудом три, я бы даже сказал - пять, да, пять
кентавров, если можно куда богаче поживиться в брошенных домах... Да нет,
что вы, Прауд! - побледнел он, увидев, что тот, засучивая рукава
комбинезона, медленно двинулся к прилавку. - Это я так, это я пошутил...
Как это я сразу не догадался: у вас там, наверно, завелась зазноба...
Прауд плюнул, снова отвернул рукава и вышел на воздух. Толпа запрудила
дорогу. Он завел машину и, возбуждая недоумение среди бегущих, повел ее
прямо по полю в сторону Кремпа.
До ближайшего пожара было метров четыреста, не больше, и, конечно,
начинать надо было бы именно с него. Но после подлых слов трактирщика
Прауд опасался без свидетелей приблизиться к горящим домам. Любой
"порядочный" обыватель, бросивший все и вся, чтобы спасти свою шкуру, мог
обвинить его в мародерстве. Что ж, придется махнуть прямо в Кремп. Не
может быть, чтобы на весь город не оказалось хотя бы двух-трех десятков
порядочных атавцев, не поддавшихся панике.
Прауд выруливал с поля на шоссе (беженцы шли уже не так густо), когда
услышал женский голос, окликавший, видимо, его. Это была Дора, та самая
официантка из "Розового флага", которую Раст только что обличал в том, что
ей якобы минуло сорок шесть. От быстрого бега ее пышные и красивые
каштановые волосы растрепались, тронутые преждевременными морщинами щеки
порозовели, и только глаза, большие светло-карие глаза Доры сохраняли свое
обычное, зло-настороженное выражение.
- Возьмите меня с собой! - сказала она, запыхавшись, и бросила на
сиденье рядом с Праудом большой бумажный пакет. Затем, опершись правой
рукой о машину, она левой сняла сначала одну туфлю и вытряхнула из нее
снег, потом другую. - Только куда это вы так далеко? Надо заглянуть вон
туда, - она указала туфлей в сторону пожарища.
- Дора, что это у вас там такое? - строго спросил Прауд, кивнув на
пакет.
- Простыни... Мои собственные, можете быть в этом уверены, - вспыхнула
официантка. - Надо же будет чем-нибудь перевязывать... И одеколон и
ножницы тоже мои... Как вам не стыдно!
В ее голосе послышались слезы.
- Дора! - сказал Прауд. - Пожалуйста, не сердитесь на меня. Я свинья. Я
колоссальная свинья. А вы золотая душа. Кому сейчас в Атавии заботиться о
честности, как не нам с вами, беднякам.
Массивная, несуразно плечистая и рослая, Дора удивительно легко и
быстро забралась на заднее сиденье, и пока машина, буксуя в глубоком
снегу, преодолевала эти несчастные четыреста метров, служанка Раста,
сердитая и оскорбленная, успела разрезать на длинные полосы и свернуть в
пухлые рулончики простыни с голубенькими метками "Д.С.", что означало -
Дора Саймон. Так именовалась она в тех редких случаях, когда ее неудобно
было называть просто по имени.
- Вы все еще на меня сердитесь? - спросил после паузы Прауд.
Дора не ответила.
- Неужели вы бросили свои вещи, не убрав их в безопасное место? Хотя бы
в тот же самый подвал?
Ответа не последовало.
- Удивительно, как вас отпустили эти милые старички Расты. Не может же
быть, чтобы все их барахло уже успели снести вниз.
Дора снова промолчала.
- Умеете ли вы перевязывать? - продолжал свои расспросы Прауд,
нисколько не обижаясь на ее молчание. - Вообще обращаться с ранеными? А то
еще увидите кровь - и бряк в обморок! Такая плакса...
- Не беспокойтесь.
- Я не беспокоюсь, - рассердился Прауд. - Не хотите отвечать и не надо.
- Умею, - сказала Дора. - Полтора года практики. Хватит? - Она
помолчала и самым безразличным тоном, на который только была способна,
добавила: - Во Франции, Бельгии и Германии, если хотите знать...
- Ого! - обрадовался Прауд. - Коллега!
- Ну да, - сказала Дора. - Сейчас вы скажете, что тоже были санитаром.
- Не похоже?
- Ни капельки.
- Обидно. Может быть, вы перестали бы тогда дуться на меня. А мне
казалось, что я вас видел раньше.
- Видели. Я вам подавала утром ваш несчастный бутерброд с котлеткой. Вы
его жевали, словно это был бифштекс.
- Должен вас поздравить: вам удалось выбрать для меня самый ничтожный
из всех бутербродов.
- Много вы понимаете в бутербродах!
- Зато я с детства разбираюсь в вопросах сытости. Я остался голоден,
как двадцать тысяч волков.
- Ну, уж и двадцать тысяч!
- Вспомнил! Я вас встречал в Страсбурге!
Он никогда не бывал в Страсбурге, но ему очень хотелось, чтобы она
отвлеклась от мыслей о нанесенной ей незаслуженной обиде.
- Вы бывали в Страсбурге? - оживилась Дора. - Правда, красивый город?
- Меня привозили в этот красивый город. Я там лежал в госпитале. - Это
была сущая неправда. Он лежал в госпитале в городе Мец.
- Нет, - сказала разочарованно Дора, - в Страсбурге наш госпиталь не
стоял. Наш госпиталь базировался в Меце. Есть такой город во Франции,
называется Мец. Так себе город.
- Ого! - рассмеялся Прауд. - Я и в Меце лежал. В декабре сорок
четвертого.
- Всюду вы лежали! - фыркнула, в свою очередь, Дора. - Когда же вы
воевали?
- В остальное время... А где вы обучались перевязывать? На медицинском
факультете Эксептского университета?
- Ну, конечно, - снова фыркнула Дора. - Как раз вместе с дочками трех
миллионеров. Вон тут они, а тут же рядышком я... И в стирку белье мы брали
с ними на пару... И когда у них, бедняжек, провалилась крыша в лачуге, я
взяла их к себе, во дворец... - Она согнала с лица улыбку и переменила
тон: - Я полагаю так: одеколон и ножницы возьмете вы. Бинты будут у меня.
- И, сунув в карман его комбинезона флакон и ножницы, приготовилась
выбираться из машины.
Горели три коттеджа. Обуглившиеся балки, оконные рамы, измятые,
потерявшие свой обычный лаковый блеск обложки журналов, покореженные
остатки телевизора - все это, вышвырнутое взрывом, валялось на оттаявшей,
бурой поверхности аккуратных, любовно возделанных клумб, украшавших фасад
одного из горевших зданий. Если выражаться точнее, следовало бы сказать:
бывший фасад, потому что передней стены не было. Сквозь провал виднелась,
словно в разрезе на строительной выставке, двухэтажная коробка, разбитая
на несколько клеточек-комнат, в которых только что теплилась жизнь людей,
которым не было дела ни до Атлантического пакта, ни до арабской нефти, ни
до малайского каучука, ни до государственного строя в других странах.
Правда, им нравился генерал Зов, но они думали о нем только в те короткие
минуты, когда субботним вечером разглядывали в свежем номере журнала его
многочисленные фотографии. "Такой парень, можете быть спокойны, задаст
перцу этим большевикам, если они вдруг попрут на нашу Атавию!" Сейчас было
весьма затруднительно узнать их мнение о войне и генерале Зове, потому что
их уже не существовало.
Человек с голым, покрасневшим от холода черепом, очевидно глава
погибшего семейства, стоял неподалеку с одеялом подмышкой, глядя на
развалины своего дома стеклянным, неподвижным взглядом, и странно
улыбался.
- Господин Олькотт, голубчик! - выскочила из машины Дора. - Какое
несчастье! Неужели госпожа Олькотт?.. И Бобби?.. Хотя нет, Бобби сейчас
должен быть в школе... Боже мой, у вас кровь на спине! Вы ранены? Сейчас я
вас перевяжу...
- Бобби тоже был там, - улыбнулся Олькотт. - У него была повышенная
температура, и он сегодня не пошел в школу... Я его сам не пустил в школу.
Правда, смешно?
Влажный ветер колыхал кончики его тщательно повязанного галстука и
вырвавшиеся на волю занавески соседних уцелевших домов.
Дора стащила с безучастно улыбавшегося Олькотта окровавленный пиджак,
задрала ему на голову сорочку: рана была пустяковой.
- Куда вы?! - крикнула она Прауду, бросившемуся к ближайшему сараю. -
Дайте мне сначала одеколон и ножницы.
- Спросите у него, где они были в это время, - сказал Прауд. - Может
быть, их еще можно спасти.
- Где они были, когда это все произошло? - спросила Дора у Олькотта.
Он молча показал в сторону дома. Большего от него нельзя было добиться.
Он покорно стоял, пока Дора его перевязывала, не сопротивлялся, когда она
усаживала его в машину. Он ни разу не посмотрел на Прауда, который,
прихватив в сарае лопату, лом и топор, кинулся по лестнице с пылавшими
перилами во второй этаж.
Но только Прауд сделал по ней первые пять-шесть шагов, как она
покачнулась и стала медленно оползать вниз. Еле успел Прауд выскочить из
развалин, как и лестница и перекрытие второго этажа обрушились, взметнув
тучу пыли и искр. Огонь вспыхнул, словно в него плеснули бочку бензина.
Подбежала Дора, оттащила оглушенного Прауда в сторону.
- Здесь уже больше ничем не поможешь. Побежим к дому Грехэмов... Дайте
мне топор.
В пустой оконной раме" соседнего уцелевшего коттеджа показалось чье-то
испуганное лицо.
- Эй, вы там! - закричал ему Прауд. - Хватайте что-нибудь подходящее и
спускайтесь поскорее к нам! Будем спасать Грехэмов.
Он никогда и в глаза не видел никого из этих Грехэмов, но сейчас убил
бы на месте человека, который не пошел бы с ним спасать Грехэмов.
- У нас в доме выбило все стекла! - жалобно отвечал человек из
уцелевшего коттеджа и скрылся в глубине комнаты. Через несколько мгновений
он выбежал на улицу с каминной кочергой.
- У нас выбило все стекла, буквально все стекла! - повторил он. - Ужас
какой - абсолютно все стекла! И меня чуть не убило куском известки... Весь
паркет завалило известкой!
Вместе они взломали заклинившиеся двери дома Грехэмов и тут же по ту
сторону дверей обнаружили самого Грехэма и двух его ребят, которые чуть не
задохнулись под тучным телом своего отца. Зато они совсем не обгорели.
Мистер Грехэм был без сознания.
Пока Дора приводила его в чувство, а мужчина с кочергой бегал скликать
на помощь соседей из уцелевших домов, Прауд повел упиравшихся и рыдавших
ребят в свою машину. С ними было очень трудно справиться: крепкие и рослые
ребята - мальчику лет одиннадцать, девочке, очевидно, годом меньше. Два
раза им удалось вырваться из его рук. Быть может, их пугал этот
неизвестный мужчина в комбинезоне с измазанным сажей и кровью лицом. Как
бы то ни было, но именно это их отчаянное и бессмысленное сопротивление и
спасло им жизнь.
Когда Прауду удалось, наконец, оторвать их от стонавшего Грехэма, он
услышал громкое и беспрерывное хрипение автомобильного гудка, который
узнал бы среди тысяч других. Это был гудок его машины.
"Этот Олькотт окончательно очумел! - подумал он с раздражением. - Как
бы его не пришлось отвозить в сумасшедший дом!.."
Затем послышалось урчание включенного мотора.
"Еще угонит машину бог весть куда!.."
Прауд вообще не любил, когда кто бы то ни было садился за руль его
"фордика": для посторонних рук это было слишком хрупкое и дряхлое
создание.
Он метнулся в ту сторону, где темнел на отсыревшем снегу испытанный
помощник и друг его многолетних странствований. Ребята испуганно заорали.
Не в силах противостоять его сильным и нетерпеливым рукам, они повалились
на снег.
А тем временем машина, управляемая Олькоттом, с треском и фырканьем
дернулась с места и помчалась прямо на своего хозяина. Прауд замахал
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг