- Основания?
- Там уже у них в цехах возникали всякие пересуды насчет
переоборудования. Кто-то пустил слух насчет "гуманных станков", насчет
"назад к верстакам", и так далее... Ужасно все кричали: "Не позволим!",
"Ко всем чертям Новых Луддитов!", "Пускай нам лучше зарплату повысят, вот
это будет гуманно!". А директор их успокаивал, что еще ничего по этой
части не решено окончательно и что он сам против, что он все это считает
дурацкой затеей...
- Дурацкой затеей?! - Онли остолбенел.
- Дурацкой, - не без удовольствия подтвердил Довор. Потом он, правда,
поправился. Он сказал, что оговорился, что не берется самолично судить о
таких серьезных вещах. Что он только служащий, исполнитель. Прикажет ему
его начальство, и он выполнит. Ему что? Пусть только ему прикажут. Тогда
он все выполнит.
- Сообщили? - спросил Онли.
- Сообщили, - правильно понял его вопрос Довор. - Сегодня утром
отправили. Завтра будет в Эксепте.
- Значит, кроме всего прочего, он завтра получит приказание от своего
начальства. А за эти слова он все равно ответит... Он член СОС?
Другому можно было бы, пожалуй, сказать, что как раз его и беспокоит,
что в СОС почему-то пошло слишком много атавцев, которые, по представлению
Донора, страшно далеки от идеологии СОС и, что самое страшное, люди,
безусловно, честные. Они-то и представляли ту взрывчатую массу, которая в
случае чего взорвет все движение и весь режим изнутри. И очень может быть,
что многие вступают в СОС нарочно, чтобы быть в курсе дел СОС и
вооружиться за счет СОС. Где гарантия, что в его отделении по меньшей мере
двадцать процентов не заслано коммунистами? Но, конечно, этому зеленому
юнцу такие мысли высказывать не только ни к чему, но и рискованно.
- Он сказал, что оговорился. Он это несколько раз повторил.
- Оговорился!.. Оговорился!.. Мы-то с вами почему-то никогда не
оговариваемся...
Дальнейший разговор о велосипедном заводе отложили на завтра. Перешли к
другим предприятиям Кремпа. Впереди были еще все предприятия всей округи,
и надо было поторапливаться. Мельница, например, отпадала. Крыльев от
ветрянки к ней не приладишь, на водяную ее не перестроишь, тем более, что
и реки, даже самой паршивой, нигде поблизости нет.
- Значит, придется закрыть ее совсем, - сказал Онли.
Против такого мнения Довор счел нужным решительно возразить. Но в самом
разгаре спора они вдруг заметили, что часы показывают без десяти четыре. С
минуты на минуту можно было ждать полигонских бомбардировщиков.
Они сели в машину и поехали на велосипедный завод, в самое лучшее
бомбоубежище Кремпа. Довор за рулем, Онли - рядом с ним, сзади оба
адъютанта и моложавая супруга Довора, которая почувствовала себя как рыба
в воде в компании этих изящных и благовоспитанных молодых людей. Адъютанты
были в восторге. Довора это нисколько не интересовало. Сегодня у него были
заботы поважней.
Когда они опустились в директорское убежище, там уже находились и
директор, и главный инженер, и начальник бюро найма со своим помощником,
тем самым, которого в свое время спас Прауд. Все встали из почтения к Онли
и Довору и снова уселись только тогда, когда Онли попросил их об этом. Сам
он опустился в директорское кресло. Директор на этом настоял. Сам бы Онли
на это не решился. В родном городе у него еще не хватило бы на это
самоуверенности.
Чтобы скоротать вынужденное бездействие, болтали о всякой чепухе,
старательно обходя самые животрепещущие вопросы дня и все время напряженно
ловя краешком уха, когда же, наконец, заноет сигнал воздушной тревоги.
Онли уже немножко от него отвык. Его адъютанты были полны возбужденного
любопытства: им еще ни разу не приходилось слышать, как звучит в натуре
воздушная тревога.
Прождали до половины пятого, до пяти, до половины шестого, до шести и
разошлись.
Странно, очень странно! Впервые за всю войну полигонцы не прилетели с
послеполуденным визитом.
Не прилетели полигонцы и утром следующего дня и в полдень.
На Онли и его адъютантов это, разумеется, не могло произвести такого
ошеломляющего впечатления, как на местных жителей. Те уже приучены были
войной трижды в сутки спускаться в убежища, а потом рыться в руинах,
вытаскивая из-под дымящегося дерева и раскаленного кирпича остатки добра -
своего или чужого, своих и чужих родных.
Зато Онли был поражен тем, что выделенный в его распоряжение отряд так
и не прибыл в Кремп. Не прислали ему и шифровок с необходимыми
директивами, которые еще не были окончательно разработаны к моменту его
отбытия в Кремп. Он запросил главное правление, но ответа не получил.
Через два часа он снова запросил. Ему ответили, чтобы он сидел спокойно,
что директивы в отряд пришлют в свое время и чтобы он ничего не
предпринимал впредь до особого распоряжения.
Даже Наудус понял, что в Эксепте (да и только ли в Эксепте?) что-то
произошло, и очень важное. А Довор, узнав о единственной директиве центра,
впал в самое мрачное уныние. Эх, хорошо бы сейчас на всякий случай
очутиться где-нибудь подальше от этих мест, в незнакомом городе среди
незнакомых и не знающих тебя людей!
Не показались полигонские самолеты над Кремпом и в обычные для них
послеполуденные часы.
Странная, волнующая, полная тайны тишина царила над зарывшимся в
убежища Кремпом, над соседним Монморанси, над всеми остальными несчастными
городами Атавии, обреченными по Хотарскому соглашению на ужас, кровь и
гибель.
Веселый вешний ветер гулял по Кремпу. Он ласково колыхал зеленые купы
чудом уцелевших деревьев, нежную травку, бодро пробивавшуюся сквозь
трещины тротуаров, обдавал добрым и свежим теплом лица немногих
смельчаков, решившихся в такой неурочный и грозный час расхаживать на
поверхности земли. Неторопливо и уверенно, как хозяйка после долгого
отсутствия в заброшенном жилье, подметал он мусор на мостовых, будто
именно он, первый на всей Атавии, узнал, что самое худшее уже позади, что
кончились бомбежки и что сейчас все остальное зависит уже от самого
атавского народа...
Это было начало конца, но до конца еще было далеко.
В шестом часу пополудни местные организации СОС получили за подписью
Эмброуза шифрованные сообщения об аресте Паарха и Мэйби как виновных в
государственной измене. Руководство Союзом Обремененных Семьей и
выполнение обязанностей прокуратора временно возложил на себя Эмброуз. С
Полигонией ведутся переговоры о мире. Руководителям местных организаций
СОС предлагалось принять все необходимые меры для поддержания
общественного спокойствия.
Об особоуполномоченных прокуратора в этих шифровках не было ни слова.
Видимо, Эмброуз им не доверял. И действительно, в следующей же шифровке
местным руководителям СОС предлагалось арестовать впредь до особого
распоряжения окружных особоуполномоченных прокуратора как внушающих самые
тяжкие подозрения.
На этом закончилась государственная карьера Онли Наудуса и начались его
тюремные треволнения, до которых нам уже нет никакого дела.
Но о том, что в Полигонии произошел демократический переворот, что
именно новое полигонское правительство и разоблачило чудовищное Хотарское
соглашение, а тем более о том, что оно раскрыло сокровенные замыслы
авторов не менее чудовищного плана "тотального переселения", об этом
Эмброуз не торопился извещать свою фашистскую епархию. Об этом атавцы
узнали несколько позже из полигонских радиопередач, в том числе из
выступления в телевизионной передаче Эрскина Тарбагана. Деловито рассказав
о провокаторском прошлом Ликургуса Паарха и тем самым окончательно
дотоптав своего врага, Тарбаган тем же деловитым тоном поведал
телезрителям и смысл его неудавшейся переброски в Полигонию и истинный
характер взаимоотношений между Мэйби, Паархом и Дискуссионной Комиссией
Союза атавских предпринимателей.
Остальное досказали газеты, которым теперь уже нечего было скрывать от
читателей.
Но и газеты рассказали не все. Существовавшие тогда газеты не были
заинтересованы усложнять трудности, стоявшие перед их хозяевами. В самом
деле, не говорить же им о том, что только полнейшей растерянностью
подлинных хозяев Атавии можно было объяснить назначение на пост
прокуратора человека, который несколько лет тому назад на заседании
сенатской комиссии публично признавал, что руководит синдикатом
преступников.
Об этом рассказали коммунисты в своих листовках, а потом и в открытых
выступлениях.
Через три дня Эмброуз заявил представителям печати, что чувствует себя
усталым и отказывается от всех занимаемых им постов. Каждому было ясно,
что меньше всего он имеет в виду пост, который занимает в упомянутом
синдикате.
На его место... Но в том-то и дело, что народ так решительно высказался
против существования такой должности, что пост прокуратора "впредь до
особых решений" остался незанятым.
Снова ежедневно заседает Дискуссионная комиссия и с каждым часом все
больше убеждается, что фашизму, по крайней мере в его теперешней форме, у
власти не удержаться. Члены этой зловещей комиссии всячески примеряются и
так и этак. Они достаточно опытны и изворотливы, чтобы еще раз-другой
попытаться выкрутиться, снова и снова попробовать обмануть доверчивых
людей, потому что и сейчас, после всех разоблачений, после кровавой и
подлой войны, все еще имеются в Атавии люди, которых легко обмануть умелой
и наглой демагогией.
Но что бы ни предпринимали сейчас политики из Дискуссионной комиссии,
они знают, что дело их проиграно: слишком мощные слои атавского народа
стали по-настоящему интересоваться судьбами всей их родины, а не только
маленького своего грошового закутка.
И снова, как и до свержения Паарха, на первую линию огня выдвигается
план "тотального переселения" на Землю...
Согласно конституции Атавии место арестованного временного президента
Мэйби занял вице-председатель сената Угри, личность тусклая и
незначительная, как, впрочем, и большинство вице-президентов Атавии. Наш
читатель уже имел возможность с ним познакомиться: Гомер Угри, имевший со
своим великим античным тезкой, так сказать, переносное сходство (потому,
что древний Гомер был слеп в прямом смысле этого слова),
председательствовал на том самом объединенном заседании обеих палат
парламента, на котором выступили Паарх и доктор Эксис.
На освободившееся место председателя сената следовало выбрать кого-либо
из сенаторов. Выбрали одного из тех, кого в свое время исключили за отказ
голосовать за учреждение поста прокуратора. Это был красивый жест со
стороны сената, не столько благородный, сколько благоразумный, потому что
осенью предстояли перевыборы всего состава палаты представителей и трети
состава сената. Избирателям это должно было понравиться.
В тот же день и тот же час, и по тем же побуждениям, в зале заседаний
палаты депутатов произошла торжественная церемония возвращения в лоно
парламента исключенных депутатов.
Гомер Угри принимал поздравления по поводу его вступления в должность
президента с чрезвычайно кислым лицом, и не было в стране ни одной газеты,
которая не отметила бы, что он имел для этого все основания. Не было еще в
истории Атавии президента, который вступал бы в исполнение своих
обязанностей при столь сложной внутриполитической обстановке.
Уже раздались первые громовые раскаты приблизившейся вплотную
экономической катастрофы. Только поздним вечером двадцать девятого марта
стало известно, что в Полигонии произошел переворот и что новое
правительство собирается предложить мирные переговоры, а уже на следующее
утро в крови и ужасах первых сотен самоубийств грянула биржевая паника. За
два часа курс акций самых мощных, главным образом военно-промышленных,
корпораций упал в среднем на двадцать четыре процента и продолжал падать с
такой стремительностью, что особым постановлением правительства все
фондовые биржи Атавии были закрыты на неопределенное время. Было
подсчитано, что только до часа пополудни молнии наступившего кризиса
испепелили "бумажных" состояний общей суммой не менее ста шестнадцати
миллиардов кентавров.
Но сколько можно будет держать закрытыми биржи? Два дня, три дня,
неделю? Держать биржи закрытыми большие сроки так же невозможно для
капиталистической страны, как тонущему человеку бесконечно задерживать
свое дыхание под водой. А дальше что? Вдыхать воду и идти на дно?
Атавцы, одетые в военные шинели, вооруженные совершенным оружием,
полные оправданной ненависти к тем, кто посылал их на перемол во
исполнение Хотарского соглашения, ждали на фронте демобилизации и
возвращения в родные места. Что с ними делать? Вопрос стоял не только о
неизбежном росте безработицы. Все равно в солдатском или демобилизованном
состоянии, они одинаково представляли собой взрывчатый материал
катастрофической силы.
Единственным исходом в создавшейся обстановке Дискуссионная комиссия
считала проведение в жизнь во что бы то ни стало плана "тотального
переселения" на Землю.
Но против этого плана, несмотря на формально еще не отмененное
запрещение, явочным порядком собирались многотысячные митинги и
демонстрации почти во всех провинциях, даже самых политически темных,
собирались, и против них ничего не предпринимали ни полиция, ни войска, ни
сохранившиеся еще пока организации Союза Обремененных Семьей: боялись еще
большего возбуждения народа. СОС тогда еще не был распущен.
Чтобы провести в жизнь план "тотального переселения", власти Атавии
придумали единственный тактически правильный ход: они разрешили обсуждать
этот план и выдвигать встречные проекты. Расчет был на печать, радио,
церковь, на весь гигантский и покуда что еще сохранившийся могучий аппарат
оболванивания атавцев. Шансы на успех этого хода были не ахти как велики,
но при сохранении запрета они равнялись бы нулю.
Так многосторонняя вековая борьба, борьба между кучкой монополистов и
всем народом Атавии, вся борьба - и политическая и экономическая -
сосредоточилась на вопросе о том, готовиться ли к "тотальному переселению"
на Землю с неизбежной и чудовищно несправедливой войной против всего
человечества, или готовиться к тому, чтобы заставить Атавию вращаться
вокруг собственной оси.
В первом случае все силы мобилизовывались на военную промышленность,
ощутительно рассасывая, но никак не ликвидируя безработицу, во втором - на
то, чтобы направить все силы народа на мирную индустрию, снизить налоги,
повысить до человеческого уровня заработки по крайней мере семидесяти пяти
процентов населения, живущего сейчас в нищете или на грани нищеты,
развернуть строительство жилищ, школ, больниц, достойных энергичного и
трудолюбивого атавского народа.
И эта борьба при совершенно невиданной для Атавии активности масс
началась, лишь только замолкли пушки на атаво-полигонском фронте.
Уже так заведено, что перед тем, как дописать последнюю страницу романа
и завершить ее словом "Конец", автор сообщает хотя бы в самых кратких
словах о дальнейших судьбах героев его повествования.
В данном случае автор сознательно от этого отказывается. Судьбы его
героев целиком зависят от того, чем намерен дышать в дальнейшем атавский
народ: воздухом собственной атмосферы или воздухом Земли, которую их хотят
заставить завоевывать без всяких шансов на успех. По мнению автора, все
говорит за то, что атавцы слишком многому научились, чтобы пойти по
второму пути, выгодному только кучке монополистов и их холуев.
Следовательно, автор смотрит на будущее Атавии Проксимы и положительных
героев своего романа вполне оптимистически.
1951-1955 гг.
М., "Молодая гвардия", 1956.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг