вперед, но не всегда правильно оценивала людей. Паарх и впрямь был
скотиной и вряд ли своей культурой превосходил среднего атавского
сенатора. Но он был достаточно умен, очень хитер и по необходимости
наблюдателен. Пильк зря людей в своем штате не держал. Паарх понимал, что
Тарбаган спит и видит себя прокуратором Атавии и принимал все меры
осторожности.
- Старина, - улыбнулся он своему преданному другу и усадил его рядом с
собой на диван. - Вы знаете положение в Полигонии: извержение Везувия
сущая хлопушка перед тем, что там может стрястись буквально со дня на
день... Через полчаса мне надо будет встретиться с Мэйби, а у меня в
мозгах, как в кладовке после сочельника... ("Нет, голубчик! - размышлял он
при этом. - Что-то ты мне в последнее время совсем перестал нравиться...
Что-то ты, старая репа, кажется, стал слишком высоко метить!..) Так вот,
друг мой, не подкинете ли вы мне на этот раз какую-нибудь идейку? Ведь у
вас золотая голова. Это я всем говорю: у Тарбагана золотая голова!
И он улыбнулся еще задушевней.
"Не на этот раз, болван! - подумал Тарбаган с отвращением. - Надо было
бы тебе сказать: "И на этот раз!" Но от тебя дождешься!.. Хам, хам и
есть!.."
- Есть идея, Ликургус, - сказал он. - И она больше ваша, чем моя...
Но, конечно, высказывая соображение о том, что единственное, что могло
бы сейчас спасти Полигонию от нежелательного для Атавии переворота, - это
партия, сколоченная по образу и подобию Союза Обремененных Семьей,
Тарбаган меньше всего подозревал, что оно сможет оказать такой немедленный
и решительный переворот в его собственной судьбе.
- Великолепная идея! - обрадовался Паарх, испытывая в эту минуту к
Тарбагану почти искреннее благоволение. - У вас великолепно варит голова!
- Это в очень значительной части ваша идея, - повторил Тарбаган свой
учтивый ход. - Ее зерно легко обнаружить во всех ваших последних
выступлениях. ("Которые тоже я для тебя написал".)
- Это вы бросьте! - замахал руками прокуратор. - Обычная ваша
скромность! Идея ваша, и только ваша... Вопрос только, кто там в Полигонии
справится с такой задачей... Времени там осталось в обрез... Не то, не
то... - Паарх откинулся на спинку дивана, зажмурил глаза, чтобы лучше
сосредоточиться, а быть может, для того, чтобы сделать вид, будто он хочет
сосредоточиться. С минуту его каренькие глазки были плотно прикрыты
мясистыми темно-розовыми веками, потом его, видимо, осенило. Он раскрыл
свои глазки, хлопнул Тарбагана по жирной спине, помолчал, обнял его,
поцеловал: губы его были сухи и жестки, как кожа дивана, на котором они
сидели в эту историческую минуту.
- Есть одна-единственная подходящая кандидатура, друг мой!.. Мне очень
трудно говорить это. Вы себе представить не можете, как мне нужен этот
человек здесь, в Атавии, и как он мне дорог... Но интересы родины,
старина, интересы родины и цивилизации... Эта кандидатура - Эрскин
Тарбаган...
Тарбаган побледнел. Он глянул в глаза Паарху и понял, что сопротивление
бесполезно.
3
Даже сейчас, после страшных и поразительных событий последних недель,
даже после выступления Ликургуса Паарха в парламенте, миллионы атавцев
продолжали наподобие навозных жуков с редкой энергией и сосредоточенностью
копошиться в затхлом мусоре своих повседневных делишек, не умея, не желая
или не смея глянуть в глаза ужасающей правде. Покончив с дневными трудами,
они толкались в очередях за "истинными заячьими лапками", упивались
детективными романами, самозабвенно плескались в сплетнях о светских
скандалах или с бою доставали билеты на пароходы, возившие экскурсантов
полюбоваться под грохот духового оркестра, как выглядит та новая, нижняя
сторона Атавии и планета Земля, к которой они (просто трудно поверить,
сударь!) сейчас уже не имели никакого отношения.
Они неизменно убеждали себя, что политика - это грязное дело, что все
равно против рожна не попрешь, что, наконец, пятнадцать лет - все-таки
достаточно большой срок (согласитесь, друг мой, что лично я, например, и
моя супруга вряд ли проживем дольше, вне зависимости от того, как будет к
тому времени обстоять дело с этой проклятой атмосферой). Они были не
настолько богаты, чтобы утешаться и услаждать себя штатом прислуги из
профессоров и бывших дипломатов, зато кое-как наскрести на стаканчик
спиртного, которое здорово подорожало после введения "сухого закона", -
это было в их силах.
Но политика то одного, то другого вытаскивала за ноги из ямок, в
которых они прятали свои головы. Она стучалась к ним по ночам в виде
"клистирных мальчиков", как стали называть боевиков СОС во всей стране.
"Клистирные мальчики" вламывались с грохотом и топотом, ломали двери,
весело потрошили шкафы, рылись в белье, бумагах, дедовских альбомах,
разыскивали измену, преступления против Атавии, скрывающихся "красных",
старые профсоюзные билеты, дряхлые брошюрки о Советском Союзе, популярные
книжки по астрономии и межпланетным путешествиям, листовки, разоблачающие
план "тотального переселения". Политика проникала в их затхлые квартиры со
звонком почтальона, принесшего с фронта письмо в конверте с траурной
каймой, она врывалась в распахнутые окна вместе с фырканием и ревом
полицейских машин, увозивших на допросы, в тюрьмы, на смерть арестованных
знакомых, друзей, соседей, родственников. От нее ужасно трудно было и с
каждым днем все труднее становилось прятаться, потому что за обычными
шумами суматошной и жестокой атавской жизни, за грохотом боев и бомбежек
все явственней ощущался нарастающий гул приближающихся классовых боев. И
совсем как во время прибывающей полой воды, то там, то здесь вдруг
размывало и уносило бурлящим потоком еще кусок почвы, на которой столько
десятилетий и, казалось, так прочно стоял обеими ногами атавский порядок.
Нет, Эмброуз совсем не зря ел в те дни свой хлеб. Его хватало и на
министерство юстиции, и на руководство "тайной" торговлей спиртным, и на
командование вооруженными силами СОС, "гвардией Ликургуса Паарха", как он,
льстиво и внутренне ухмыляясь, называл своих бандитов в присутствии
прокуратора. Его фотографии размножались в миллионах экземпляров и
красовались в квартирах законопослушных и лояльных атавцев на самом видном
месте, рядом с портретами Паарха. Его забавляло, что прокуратор серьезно
считает его своим подчиненным. Что такое Паарх? Случайная фигура на
атавском политическом горизонте. А Эмброуз - деловой человек старого
закала, акционер и член правлений многих солидных корпораций,
единоначальный глава могучего синдиката. Президенты и прокураторы
промелькнут - и нет их, а организованная преступность всегда была и будет
процветать.
Но он человек слова, в первую очередь человек слова. И раз он взялся
выкорчевывать в Атавии измену, то он сделает все для того, чтобы изменой в
Атавии и не пахло.
Однако тюрьмы переполнялись стремительно, как ведро под пожарным
краном, а положение нисколько не улучшалось. Тогда решено было срочно
приступить к строительству первых пятнадцати концентрационных лагерей.
Чтобы раньше времени не настораживать тех, кто должен был эти лагери
сооружать, а затем стать их первыми узниками и жертвами, было объявлено,
что намечено на случай возможной переброски в эти районы некоторых важных
оборонных заводов построить пятнадцать "резервных рабочих городков". Это
было не совсем неправда. Лагери действительно имели самое непосредственное
отношение к проблеме людских резервов. Они предназначались для изоляции и
последующего перемалывания излишней рабочей силы, что должно было
благоприятно отразиться на общем балансе рабочей силы, ощутительно
притормаживая угрожающий и чреватый многими неприятностями рост армии
безработных. Поэтому лагери строились в небольшом отдалении от
стационарных испытательных атомных полигонов. Чего больше? Моментальная
смерть десятков тысяч государственных преступников, никаких свидетелей,
никаких следов, даже крупицы пепла! А летчики, которые время от времени
будут сбрасывать на скопища полигонских и русских агентов бомбу (атомную
или водородную - в зависимости от заказа заводских лабораторий), будут вне
очереди производиться в следующий чин, получать на руки трехмесячный оклад
жалованья, а на грудь медаль. Конечно, никак не исключалось, что эти
бравые парни могли при возвращении с аэродрома погибнуть от какого-нибудь
непредвиденного несчастного случая. Но, во-первых, никто и нигде не
застрахован от несчастного случая. А во-вторых, при желании можно и в
таком печальном происшествии увидеть его хорошую сторону: мертвые никогда
не проговариваются. Паарх и Эмброуз с согласия президента Мэйби
предусмотрели и такую возможность и были к ней готовы.
Через несколько дней на север, в пустынные районы Рахада и Новой
Мороны, должен был отправиться первый эшелон политических заключенных.
Строительные материалы брали на себя тамошние атомные заводы. Да их и не
так много требовалось: ровно столько, сколько нужно для возведения ограды
из колючей проволоки. Внутри этой ограды заключенным предстояло ночевать в
палатках, покуда на них как-то ночью не обрушится пробный экземпляр нового
типа атомной или водородной бомбы. И никаких мучений... Тем самым злостным
изменникам предоставлялась лестная возможность включиться в общие усилия
нации по подготовке к "тотальному переселению" на Землю.
Еще шапки из тогдашних газет:
"Военный хирург в прифронтовом госпитале взвешивает душу умирающего.
При шестидесяти пяти градусах по Фаренгейту душа весит три четверти
унции".
"Небывалый бум на рынке заячьих лапок".
"Это будут самые комфортабельные боевые астропланы в мире", - говорит
профессор Локши".
"Лик любит яблоки, но только осенних сортов".
"Воздух или масло? Мы отвечаем: воздух!"
"На фронте третьи сутки ожесточенная артиллерийская дуэль. Полигонских
запасов надолго не хватит".
"Чума окончательно локализована в двух округах. Смертность резко идет
на убыль. Карантин продолжается".
"Танцуют четверо суток без перерыва, теряют: он четырнадцать, она
одиннадцать с половиной килограммов. Он получает премию и умирает от
истощения сердечной мышцы. Она безутешна".
"Самый крупный военный заказ за все время существования человечества".
"Тридцать миллиардов кентавров на строительство предприятий ядерного
вооружения. Патриоты-предприниматели согласны работать на пользу Паарха за
заработную плату в один кентавр в год".
"Самые старательные рабочие получат преимущественное право выбрать себе
на земле лучшие участки с самыми удобными строениями".
"При попытке к бегству убиты семнадцать "красных".
"Генерал Троп говорит: "Оторвите мне голову, если над Эксептом появится
еще хоть один полигонский самолет".
"Новая мужская прическа "отцы пионеры"! Патриотично. Красиво.
Мужественно".
"Заговор негров в Сликти. Раскрыт капитаном войск СОС, возвращавшимся с
военных учений".
"Против плана Паарха борются только люди, недостойные звания атавца".
"Сенатор Пфайфер требует "Сбросьте на Пьенэм парочку добрых атавских
атомных бомбочек!"
"Патриотичный поступок престарелого изобретателя; уничтожает
изобретение, над которым работал шесть с половиной лет. Не желает
увеличивать безработицы".
"Пора кончать с Полигонией!"
"Негры и скрытые полигонцы слишком много начинают себе позволять! Пора
напомнить им, где они проживают".
"Шестидесятисемилетняя вдова из хорошей старинной семьи - отличный
стрелок, имеет девять золотых и серебряных призовых жетонов, - просит
записать ее добровольцем. Мечтает убить побольше полигонцев. Ненавидит
"красных". Активный деятель СОС. Получает благодарственное письмо
президента и прокуратора. Жертвует на нужды войны золотые часы покойного
мужа".
"Прокуратор Паарх - дедушка. Кареглазая девочка весом в девять с
половиной фунтов - первая представительница третьего поколения в семье
прокуратора".
"С Полигонией давно пора кончать!"
Прокуратор проявил к улетавшему соратнику исключительное внимание. Не
посчитавшись с поздним временем, он приехал на аэродром, полез в самолет,
смутно темневший без опознавательных знаков на неосвещенной взлетной
площадке, лично проверил, удобно ли будет в нем Тарбагану, не будет ли его
укачивать и не будет ли ему, упаси боже, холодно, потому что, - это он
строго-настрого объяснил первому пилоту, - жизнь и здоровье его пассажира
ценны и дороги не только Атавии, но и ему, прокуратору, лично и в первую
очередь.
Тарбаган молчал, откинувшись на мягкое сиденье. Ему было противно
слушать сладкие речи Паарха и хотелось поскорее улететь, не видеть больше
опротивевшей физиономии человека, которого он, можно сказать, выдумал,
вдул в него искру разума, вывел за ручку на самый значительный пост в
Атавии, бескорыстно, скажем, почти бескорыстно, поддерживал своими
советами и который теперь с таким наглым коварством спроваживал его в
почетную ссылку.
- Ну, старина, - обнял его на прощанье прокуратор, когда самолет,
наконец, задрожал от заработавших моторов, словно и самолету не терпелось
поскорее уйти от этой лицемерной сцены, - Атавия смотрит на тебя с
надеждой!.. Береги свое здоровье... И не оставляй меня советами... - Он
чмокнул Тарбагана в щеку, тот, в свою очередь, прикоснулся полными и
мокрыми губами к твердой, как скаты самолета, щеке Паарха, дверца
захлопнулась, самолет побежал по сырой взлетной площадке, подпрыгнул
раз-другой, оторвался от нее и лег курсом на вест-норд-вест. Напрямую до
Пьенэма было не больше тридцати минут лету, но этот путь был заказан:
самолет могли перехватить ночные истребители или зенитчики противника.
Полетели в обход, к известному уже нам участку фронта у западной опушки
Уэрты Эбро.
В багажнике лежали тюки листовок. В них полигонцы, любящие свою родину,
ненавидящие атавских разбойников и мечтающие избавить родину от изменников
и атавских агентов, призывались вступать во вновь организуемую партию
Честные Часовые Полигонии. Надо вымести в самом срочном порядке гниль и
нечисть, мешающие полигонцам выиграть войну, в которую их так нагло
втянули. Атавские финансовые акулы нашли действенный способ усилить свою
мощь. Они свернули шеи всем партийным кликам и поставили во главе
государства сильного человека. Чтобы победить в этой неравной борьбе,
полигонцам надо немедленно перестроить свои ряды и выставить против
фашиста Паарха не менее сильного и одаренного правителя, но равно далекого
и от ненавистного фашизма и от преступного радикализма всех и всяческих
толков: "Нам нужно выстоять в этой войне, завоевать почетный мир, с тем
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг