началась еще большая давка, потому что никому не хотелось быть слишком
близко во время револьверной стрельбы. Никто не сомневался, что этот Бирн,
если он действительно полигонский шпион, вряд ли пустился бы в парламент
без оружия. Словом, и Наудусу, и Фреду Патогену, и остальным сосовцам
нелегко было пробиться к собственным кобурам, еще труднее было их
расстегнуть и вытащить пистолеты, так сказать, на оперативный простор.
В распоряжении Эксиса оставалось теперь всего несколько десятков
секунд. Он оглянулся по сторонам. Большинство смотрело на него с
любопытством, несколько человек - с сочувствием. Бежать? Уже слышно было,
как скрипнула позади него дверь, в которую проскользнули детективы,
посланные по доносу этого странно знакомого сосовца. Справа и слева,
напряженно улыбаясь (тогда для сосовцев типа Наудуса и Патогена было еще
внове стрелять в человека), шли, высоко подняв пистолеты, "мальчики
Паарха". Кто-то его дернул сзади за полу пиджака. Он услышал сердитый
голос:
- Сказано вам, перестать болтать, ну и убирайтесь!
Видимо, этот человек хотел его скрыть, помочь ему улепетнуть. Добрая
душа! Он не знает, что уже пришли на галерею детективы и что единственное,
что сейчас мнимому астроному и математику остается делать, это сохранять
полное спокойствие и достойно встретить арест и скорую смерть... В конце
концов не такая уж это дорогая плата за то, что десятки миллионов атавцев
призадумаются над новым изуверским планом монополий... Через час-другой
вся страна будет прикидывать, обсуждать со всех сторон сказанное им...
Нет, определенно, не дорого платит доктор Эксис за такой удар по замыслам
врагов... И хорошо, что там, на воле, люди, борющиеся вместе с Эксисом за
жизнь и счастье всех простых атавцев (ох, и молодец же этот профессор
Гросс!), еще вчера составили листовку, которая будет печататься сразу в
сотнях городов. И в каждой листовке будет сказано то, что только что так
нескладно, но все же достаточно внятно рассказал Эксис...
Все эти мысли стремительно мелькнули в его голове. Можно было бы еще
выкрикнуть несколько призывов, но репортер, наконец, испугался, выключил
микрофон и юркнул в толпу, подальше от этого опасного оратора. А рисковать
получить пулю в лоб ради тех, кто слушал его здесь, в зале, не было
смысла. Эксис медленно, не оборачиваясь, попятился к скамье, кто-то
подвинулся, освободил ему место, он сел и стал вытирать вспотевшее лицо,
на сей раз носовым платком.
К нему одновременно приблизились - сзади детективы, справа и слева
сосовцы. Онли восторженно размахивал пистолетом. Он видел себя в центре
всеобщего внимания. Ему не терпелось выстрелить, безо всякого риска для
себя разрядить всю обойму в живого человека, безнаказанно застрелить
человека.
- Молчать! - пролепетал он, уставившись в Эксиса глупыми ненавидящими
глазами и стал неумело взводить пистолет непослушной, дрожащей левой
рукой.
- Молчу, - отвечал Эксис. - Что вам угодно? Кто вы такой?
- Сейчас я тебе объясню, кто я такой!
Но детективы не дали Наудусу ни стрелять, ни даже ударить Эксиса:
неудобно, парламент! Они дали Наудусу понять, что избить этого молодчика
можно будет и внизу, у выхода. А стрелять в него раньше времени не надо,
потому что из него предварительно можно и нужно вытянуть кое-какие
полезные сведения. Но Наудус был слишком разъярен, чтобы понять их
соображения.
Пока вполголоса шел этот деловой и в высшей степени патриотический
обмен мнениями, в зале, на трибуне, прокуратор Ликургус Паарх продолжал
столь необычно прерванную речь. Снисходительно улыбаясь и задушевно
разведя руками, он попросил у высокого собрания прощения за свой
либерализм, который привел к таким досадным результатам.
- ...Но когда принимаешь такое важное решение, как то, о котором я вам
докладывал, хочется еще и еще раз проверить: а вдруг есть какое-то другое,
более правильное, более экономное, более гуманное. Ошибся, ребята! Больше
не буду! (Аплодисменты.) Мы с вами должны вернуться к суровой
действительности. Как ни прикидывай, а ничего дельного, кроме того, что я
вам предложил, придумать, видимо, невозможно. Но предупреждаю, это будет
нелегко. Надо будет все силы нации, все ее моральные, трудовые и
материальные резервы направить на единую цель во имя спасения. А что это
значит? Это значит, что все силы, все средства должны быть брошены на
производство ядерного вооружения, наибольшего количества искусственных
спутников нашей планеты и астропланов - военных и транспортных. Конечно, с
учетом текущих военных потребностей. Это значит, что остальным отраслям...
- Подождем минутку! - прошептал Патоген. - Это очень интересно. Наша
фирма - как раз в "остальных" отраслях...
Из уважения к капитану Патогену ни детективы, ни тем более сосовцы не
стали возражать. Они остановились, придерживая под локти не
сопротивлявшегося арестованного.
- ...придется перейти на голодный паек. Кое-какие предприятия и даже
отрасли мы, быть может, даже вынуждены будем и вовсе свернуть. Не очень
весело, но когда кидаешься в ледяную воду спасать ребенка, не очень
думаешь о том, что рискуешь получить насморк. А вода, друзья, чрезвычайно
ледяная. И времени у нас остается в обрез. Надо действовать. Потом, когда
Земля будет в нашем распоряжении, все с божьей помощью во сто крат
окупится. Вы скажете: у нас вырастет безработица. На это я вам скажу, что
мы с Мэйби не зря кушаем свой хлеб. Есть выход. Мы его нашли, когда
начистоту потолковали с учеными, которые зубы съели на вопросах экономики.
Мы подумали: вся беда в машинах. Но неужели человек всегда был таким рабом
машин? Было ведь такое благословенное время, когда человек, свободный и
гордый атавец, не просыпался по утрам с тревожной мыслью, а не выдумали ли
ученые еще какую-нибудь машину, которая чем совершенней, тем больше
рабочих людей гонит в ряды безработных? Было ведь такое время, когда
производство шло, люди богатели, были спокойны за себя и за свои семьи и
прекрасно обходились без машин? А если было, то почему бы нам его сейчас
не вернуть? Вспомните рассказы наших дедов (я обращаюсь, понятно, к
коренным атавцам) о том, как счастливо жили их деды хотя бы в начале
прошлого века. Не было тогда ни кризисов, ни...
Но Эксис и его конвоиры не слышали всего, что прокуратор говорил насчет
безработицы: капитана войск СОС Фреда Патогена этот вопрос не интересовал.
В эту минуту они уже спускались по последнему маршу вниз. Зато они
услышали куда явственней, нежели находившиеся в зале заседаний, несколько
тяжелых и глухих ударов, от которых задребезжали стекла, словно где-то
поблизости обрушились на землю очень тяжелые бревна. Внезапно погас свет,
и из репродукторов, установленных во всем огромном и гулком здании
парламента Атавии, впервые за все время существования этой страны раздался
голос диктора:
- Внимание!.. Воздушная тревога!.. Воздушная тревога!.. Воздушная
тревога!..
Как бы в подтверждение этих слов, где-то неподалеку ухнул мощный взрыв,
в наступившей темноте из верхних окон зала заседания на окаменевших от
неожиданности людей со звоном посыпались осколки стекол. Где-то неподалеку
часто застучали зенитные орудия. Все бросились, толкая и давя друг друга,
вон из зала, на улицу.
- Куда вы все, как бараны! - заорал на них Паарх, не рискуя, впрочем,
спуститься с трибуны в эту дьявольскую толчею. - Разве здесь нет
бомбоубежища?!. Спокойствие!..
Тогда все послушно побежали в бомбоубежище. Там уже горело аварийное
освещение. Там все и собрались, запыхавшись, потеряв голову от непривычной
опасности. И там детективы и сосовцы во главе с безутешным Патогеном
обнаружили, что их арестант пропал, исчез неизвестно куда,
воспользовавшись всеобщей суматохой и полным мраком.
Вскоре стрельба заглохла. Спустя двадцать минут был объявлен отбой
воздушной тревоги.
По правде говоря, Мэйби, прокуратор Паарх и остальные считанные люди,
бывшие в курсе истоков и характера атаво-полигонской войны, были не
столько испуганы, сколько удивлены и оскорблены в своих представлениях о
деловой порядочности: ведь согласно хотарскому соглашению ни Эксепт, ни
Боркос, ни другие более или менее крупные города и промышленные центры не
должны были подвергаться налетам полигонской авиации.
- Опять они что-то не досмотрели! - в досаде промолвил Мэйби. Он не
сомневался, что главное командование полигонской авиации здесь ни при чем.
Паарх сомневался и был поэтому полон самых агрессивных намерений.
Но ограничились на первый раз только тем, что послали несколько
бомбардировщиков, которые, как и полигонские над Эксептом,
нежданно-негаданно показались над Пьенэмом, сбросили свой смертоносный
груз на его окраины и вернулись обратно, потеряв бомбардировщик и два
истребителя. Почему не на центр Пьенэма? Потому что тогда могли бы в числе
других погибнуть и те правители Полигонии, с которыми у сенатора Мэйби
была налажена такая сердечная и истинно джентльменская договоренность
насчет всех подробностей хода этой войны. А на их места могли прийти к
власти правители или более агрессивные, чем теперешние, или, что было бы
еще во сто крат хуже, такие, которые сдуру запросили бы мира. Только этого
недоставало в эти дни сенатору Мэйби и прокуратору Атавии! Ко всем их
трудностям еще и мир!
Из нейтрального города Хотара пришла спустя полчаса шифрованная
радиограмма. Уполномоченный атавского правительства сообщал: Полигония
выражает глубокое сожаление в связи с печальным недоразумением, приведшим
к бомбежке Эксепта. Будут приняты все меры, чтобы ничего подобного больше
не повторялось. Лиц, виновных в этом, предали военно-полевому суду, и они
будут расстреляны.
Здесь не было ни слова, которое не соответствовало бы действительности.
Правители Полигонии действительно были возмущены налетом на Эксепт в
первую очередь потому, что он вызвал ответную бомбежку Пьенэма. Искренне,
нисколько не кривя душой, они предали суду командира эскадрильи, некоего
Фольина, который вместо того, чтобы лететь по заданному ему курсу и
бомбить Монморанси, самовольно свернул с курса и сбросил бомбы на столицу
государства, с которым Полигония, как известно, вела войну не на живот, а
на смерть. И все только потому, что накануне атавские бомбардировщики
сравняли с землей городок, в котором жила и погибла семья этого некоего
Фольина. Конечно, ему не могли вменить в вину истинную причину, по которой
он предстал перед военно-полевым судом. Достаточно было, что майор Фольин
позволил себе нарушить боевой приказ. А что станет с Полигонией, если ее
офицеры начнут по своему усмотрению нарушать приказы командования? Страшно
становилось за Полигонию.
Странное равнодушие охватило Фольина, когда он предстал перед судом. Он
вяло отвечал на вопросы, безразлично выслушал речь обвинителя и приговор,
не возбуждал ходатайства о помиловании и был казнен вскоре после вынесения
приговора, пережив свою жену, семилетнюю дочь и двухгодовалого сынишку
всего на двадцать часов.
В Хотар об этом было сообщено немедленно, почти одновременно с
распубликованием по всем авиационным подразделениям полигонских
военно-воздушных сил. Родственникам расстрелянного сообщать не пришлось.
Со вчерашнего числа не было ни этих родственников, ни почтовой конторы,
через которую к ним приходила корреспонденция, ни городка, в котором эта
контора находилась.
Так была сделана еще одна попытка добросовестно придерживаться в
атаво-полигонской войне строгих рамок добрососедской тактики и стратегии
войны на благо обеих воюющих сторон.
Тяжкое воинское преступление покойного майора Фольина не позволило в
тот вечер прокуратору Ликургусу Паарху закончить свое программное
выступление в парламенте. Оно было завершено утром следующего дня в том же
зале. Теперь уже прокуратор не пытался разыгрывать из себя простачка и
рубаху-парня. Он читал по бумажке и, по мере того как он разворачивал
перед парламентом правительственную программу, лица у его слушателей
становились все серьезней. Это была программа, не блиставшая теоретической
новизной. Но то, что Гитлер и Муссолини, никогда не миндальничавшие с
народом, все же из тактических соображений растянули на несколько лет,
прокуратор Атавии намечал ввести в течение ближайшей недели. И это никак
не значило, что те, кто думал за Ликургуса Паарха, были хоть
сколько-нибудь глупее или недальновиднее тех, кто в свое время выводил на
государственную арену фюрера и дуче. Члены Дискуссионной комиссии отлично
отдавали себе отчет, что лучше было бы действовать не сразу, а постепенно.
Серьезнейшая опасность таилась в том, что атавскому народу, еще не совсем
освоившемуся с отрывом от Земли, с чумой, с атаво-полигонской войной, с
неумолимым таянием атмосферы, предстояло в течение нескольких дней
вживаться и в то, что принес с собою Атавии приход к власти прокуратора
Паарха и его Союза Обремененных Семьей. Запрещение всех партий, кроме СОС.
Разгром руководства профсоюзов и их коренная реорганизация.
Огосударствление вооруженных отрядов СОС. Запрещение митингов, собраний,
демонстраций, забастовок, если они не организованы СОС. Назначение
уполномоченных СОС в реорганизуемые профсоюзы, в которые должны были
теперь входить "на одинаковых правах" и рабочие и предприниматели. Отмена
суда присяжных, заменяемого судьями, назначенными непосредственно
прокуратором Атавии. Смертная казнь за противоправительственную
деятельность и полигонофильство, за агитацию против прокуратора, за
покушение на членов СОС, за сопротивление обыскам, за укрытие изменников,
за неподчинение и призывы к неподчинению законам, принимаемым парламентом
Атавии на основании чрезвычайного положения, объявленного прокуратором и
президентом республики в связи с войной и подготовкой к "тотальному
переселению" (так называлось сейчас задуманное Дискуссионной комиссией
завоевание Земли при помощи тотальной атомной и водородной бомбардировки).
Всякая организованная и одиночная борьба против плана "тотального
переселения", все равно, с оружием ли в руках, или без оружия, письменная
или устная агитация также карались смертью.
Атавскому фашизму было некогда. Мало кому из многочисленных фюреров и
дуче приходилось брать власть в такой сложной обстановке. У атавского
фашизма горела почва под ногами. До десятого марта она горела в переносном
смысле, с десятого в некоторых провинциях стала гореть в самом прямом
смысле этого слова.
Речь идет об огромных лесных пожарах, начавшихся в ряде полигонских
провинций в результате напалмовых бомбежек, которые предприняли несколько
атавских эскадрилий, так сказать, в порядке личной инициативы. Когда сотни
лесных сторожей и тысячи полигонских рабочих лесоразработок и лесопильных
заводов в первые же часы нового бедствия стали жертвами огня, несколько
полигонских эскадрилий также в порядке личной инициативы обрушили
напалмовые бомбы на атавские лесные массивы.
Далеко не сразу правители обеих воюющих стран поняли, какую страшную
стихию вызвали к жизни эти летные подвиги. Газеты обеих стран запестрели
эффектными сообщениями о бурных потоках стремительно таявших снегов и
льдов; об обезумевших зверях, которые гигантскими стаями ринулись из лесов
искать спасения в городах и деревнях; о неисчислимых потерях, которые при
этом несло народное хозяйство противной стороны; о человеческих жертвах,
исчислявшихся тысячами; о наводнениях среди моря свирепо воющего огня; о
дыме, за которым солнце выглядело багровым тусклым кружком; о копоти,
которая уносилась ветром за многие мили и жирными черными хлопьями оседала
на поля и крыши населенных пунктов, как в каком-то немыслимо кошмарном
сне.
Во многих случаях пожары можно было бы все же пресечь в самом зародыше,
если бы не владельцы этих лесов, которые были заинтересованы в получении
страховой премии куда больше, чем в тушении пожаров. Даже потом, когда до
сознания всех и по ту и по эту сторону фронта дошло, что эти пожары
содействуют быстрейшему таянию атмосферы, когда ученые доказали, что
сокращение зеленых массивов в столь значительных размерах приведет к
нарушению нормального газообмена в природе и может намного сократить
количество кислорода в атмосфере, многие лесоторговые и лесообрабатывающие
корпорации все еще старались всячески тормозить или хотя бы оттянуть
противопожарные мероприятия.
На тушение лесных пожаров были брошены все наличные силы гражданской и
военной авиации, тысячи тракторов и землеройных машин. Сотни тысяч атавцев
и полигонцев валили деревья, рыли на пути гремевших потоков пламени
глубокие и широкие рвы. Это была общая беда обеих воюющих сторон. Люди по
обе стороны фронта понимали, что каждый акр горящего леса, где бы он ни
горел, приближает смерть от удушья всех жителей новой планеты.
Трое с лишним суток длилась эта невообразимо тяжкая борьба с огнем.
Сотни и тысячи атавцев и полигонцев показали при этом чудеса героизма,
самопожертвования, неутомимости. Многие сотни человек погибли под
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг