И никакого "шва" или видимой границы между мирами.
Встань и шагни туда, в Замок, с которым связано столько
романтических и приятных воспоминаний. Шагни - и закончатся все твои
проблемы.
Даже сердце слегка защемило, когда представил.
- Барьер пересекать не пробуй, - Антон словно угадал мелькнувшее у
Сашки желание. - Иначе могут быть последствия. Грубо говоря, "пробки
вышибет".
- Раньше ведь ходили, - слегка растерянно ответил Сашка. - Сколько
раз и туда и обратно.
- Так, против временного потока, с некомпенсированной массой, - не
ходили. Когда Воронцов в прошлое отправлялся, здесь, как бы выразиться,
оставался адекватный объем ранее занятого им пространства-времени. Такой
эфирный слепок. В него он и возвращался, энергия требовалась только на
механическое перемещение объекта, грубо говоря. А Шестакова в нашем мире
не было, то есть твое тело сейчас фактически - около сотни килограмм
антиматерии. Нейтрализовать ее мне нечем. Поэтому уходить отсюда ты
будешь в виде информационного пакета, отнюдь не физическим телом.
Но это неважно. Пока. Поговорим о практике. Весь звуковидеоконтроль
я Лихареву отключил, подслушивания можем не бояться.
Я тут кое-что успел придумать насчет их очередного будущего, хотел
бы знать, что ты на это скажешь.
Геополитические фантазии Антона Шульгин некоторое время слушал с
чисто академическим интересом. Потом спросил:
- А какие тогда цели у аггров, если у тебя появились подобные
мысли? Они-то ради какой идеи работают?
- Да неужели непонятно? Именно ради той, что и воплотилась в твоей
собственной реальности. Вторая мировая и вызванные ею последствия.
Только они пока еще не знают, получится у них или нет.
Вдруг Сталин настолько укрепится в своем антифашизме, что заключит
договор о коллективной безопасности с Западом? Сумеет восстановить после
чистки и подготовить к большой войне армию? Удержит Гитлера от войны на
два фронта? Тогда их планы рухнут.
- А ведь действительно! - Шульгин чуть не шлепнул себя ладонью по
лбу. - Как это я сам не догадался? Что значит аберрация сознания. По
привычке вообразил, что будущее всем известно, вот и мучился, какие это
корректировки сталинской политики изобретает Лихарев. А все так просто.
- Совершенно верно. Заодно вспомни приключения Новикова и
Берестина. Там та же история, только аггры увидели, что СССР проигрывает
войну слишком быстро, а их это тоже не устраивало. В сорок первом году
сенатор Трумэн заявил: "Если мы увидим, что выигрывает Германия, то
будем помогать России, а если выигрывает Россия - будем помогать
Германии. И пусть они убивают как можно больше".
- Трумэн - тоже их агент? - поразился Сашка.
- По крайней мере, объективно он работал на них.
- А Рузвельт - на вас?
Антон пожал плечами.
- Черт знает что! - Шульгин выглядел искренне возмущенным. -
Получается, что у нас вообще нет ни собственной истории, ни даже свободы
воли?! - Зачем же так пессимистически? Свобода воли всегда есть. И мы с
тобой об этом уже говорили. Ах да, - спохватился форзейль. Как раз с
этим Шульгиным они такого разговора не вели. - Ну, суди на собственном
примере. Вы с Андреем могли не вступаться за Ирину тогда, в самом
начале, сдать ее агентам, которые за ней пришли, Берестин мог не ходить
в шестьдесят шестой год.
- Как это - не защитить свою подругу от каких-то жлобов? Кем бы мы
тогда были?
- Вот именно, Саша, вот именно. Но поступал-то ты вполне свободно.
Другое дело, что выбор у тебя был несколько ограничен твоими
собственными нравственными принципами. Так и у других все случается
примерно так же.
Считай, что просто таков закон природы. При данной силе тяжести ты
можешь прыгнуть вверх на полтора, ну, два метра... Упав с десяти - почти
наверняка разобьешься или переломаешь ноги. И будешь, лежа в гипсе,
винить в своей беде очередных жидомасонов: "Какая сволочь выдумала это
проклятое "же" 9,8?! Сделали бы три, пусть четыре метра в секунду за
секунду, - я с колен пыль отряхнул бы и сейчас с девочками танцевал!"
Таким вот образом, мой друг.
С такой постановкой вопроса Шульгин, конечно, спорить не мог.
- Ты меня извини, я на минуточку выйду, надо. - Пусть думает
форзейль, что ему срочно потребовалось в туалет. На самом же деле Сашка,
притворив за собой дверь кабинета, а потом и кухни, дрожащими руками
налил себе почти полстакана коньяка.
"Черт, опять нужно решать вселенские проблемы в условиях острого
цейтнота! - Шульгин уже сам не понимал, является ли он по-прежнему
независимой личностью или объектом манипуляции неведомых сил, вправе ли
поступать так, как хочет сам, или завертели его водовороты совершенно
чуждых предопределенностей.
- Стоп, - сказал он вслух. - Если сейчас я выскочил сюда,
оторвался, собираюсь выпить - это признак свободы воли или нет? Будь я
полностью на крючке - дали бы мне такую возможность?
Он все-таки выпил, поморщился, разжевал ломтик лимона.
"Нет, ерунда, нельзя же подозревать всех и непрерывно. Захотят, так
что угодно со мной сделают и тени сомнений в правильности происходящего
не оставят. Что я им?" И тут же память услужливо подбросила цитату: "Эх,
Каштанка, Каштанка! Насекомое ты существо. Ты супротив человека, что
плотник супротив столяра!"
Лет двадцать пять назад читал он по школьной программе этот
рассказ, а тут внезапно вспомнилось.
"С точки зрения нормального человека, тем более - "строителя
коммунизма", я, конечно, негодяй и подонок. Циник, эгоист, вор, убийца,
прелюбодей, предатель светлых идеалов. Кем еще меня можно назвать? Да
кем ни назовешь, с "их" точки зрения все будет правильно. Ну и что же
мне теперь делать? Повеситься, как Иуде, на подходящей осине? Простите,
не имею желания. И негодяем себя никак не ощущаю.
Один какой-то критик, всерьез или для стеба, таким же образом
прошелся по "Трем мушкетерам" и доказал, что д'Артаньян сволочь, каких
мало. Ну, пусть и я такой же.
Более того - моментами мне хочется назвать себя героем. Знаю, что и
это ерунда, но тем не менее.
Чего это меня вообще потянуло на самобичевание? Свободная минутка
выдалась, и больше делать нечего? Да нет, тут сложнее". Шульгин был
неплохой психоаналитик, причем умел с должным беспристрастием
анализировать и самого себя.
"Наверное, абсурдность ситуации достигла наконец критической массы,
вот и пошел сброс из подсознания.
Плюс там, в собственном теле, я постоянно находился в обществе себе
подобных, а гуртом, как известно, добре и батьку бить. А вот остался
один, остановился, оглянулся, и душа моя нашими злодействами уязвлена
стала. Тут главное не зайди слишком далеко. Ничего не доводи до
крайности, заповедовал мудрец".
Шульгин решил быстренько убедить себя, что все претензии его к себе
ничем необоснованы, и более к скользкой теме не возвращаться.
"Допустим, - рассуждал он, торопливо куря под форточкой, в которую
свистящий ветер забрасывал жесткие снежинки, - что все происходящее не
более чем иллюзия. Ловушка сознания, как выразился однажды Антон.
Согласно Лему, установить, что ты являешься персонажем фантоматной
пьесы, практически невозможно. Значит, я вообще ни за что не отвечаю.
Как не отвечает за поступки подлинного Макбета играющий его актер. Если
это не так и все происходит с нами на самом деле - нормы человеческой
морали не действуют тем более. На Галактической войне свои законы. И
если кто-то вздумает меня судить... А, кстати, кто? Разве что Бог. Так
если он все это придумал и сейчас осуществляет, могу ли я противиться
его воле, какой бы странной она мне ни казалась.
Это сама жизнь подкидывает мне вводные. В тебя стреляют - а что
делать в ответ? Тебе не позволяют жить в собственном, пусть плохом, но
безмятежном времени - отчего я должен в чужом соглашаться на
коленопреклоненную позу подчинения? Может быть, вы там хотите видеть во
мне смиренного буддиста, сдвинувшегося на "недеянии" и покорности карме?
Тогда зачем отняли у меня зеленую, туманную Валгаллу, где я готов был
слиться с природой, а автомат использовать лишь для укрепления руки и
причинения верности глазу?
А раз, господа, вы все это сделали, имея в виду неведомые мне цели,
то не спрашивайте у меня отчета. Я стал таким, жестоким и мерзким, чтобы
выжить в навязанном мне мире. Да еще и занять в нем подобающее
положение. Знали, с кем имели дело. Теперь - не взыщите.
Все эти мысли и рассуждения заняли у него едва ли больше времени,
чем потребовалось, чтобы докурить длинными резкими затяжками сигарету и
вернуться в кабинет, по пути шумно спустив воду в туалете.
Антон безмятежно ждал, перебирая нечто вроде четок.
Шульгин промокнул платком губы.
- Извини. Что-то мне заплохело. Но уже лучше. Так как все же как ты
представляешь мое спасение?
Форзейль действительно вообразил, что Сашка начинает терять лицо.
- Неужели забыл? Мы же говорили.
- Да? Правда, непорядок с головой. Но у меня случайно и другие
предложения есть. Вот, посмотри. - Он протянул записку Сильвии.
- Чрезвычайно интересно... - Шульгин отметил, что форзейля идея
перехода на Валгаллу чем-то заинтересовала.
- Ты "ей" это показывал?
- А зачем?
- Молодец. Пока не знаю, что мы сумеем из этого извлечь, но мало
ли. Вдруг пригодится. Тебе, тебе, не мне. Я на Валгаллу не собираюсь, а
вот ты... Чем не запасной вариант? У тебя формула, у нее - аппаратура.
Начнешь с ней сотрудничать, одновременно добиваясь своего, ей придется
все время изобретать доводы, по которым она пока не может тебя
отправить. Вот-вот мол, не сегодня-завтра.
А человек, которому приходится юлить и врать, неминуемо будет
совершать ошибки. Потом я тебя "эвакуирую", вставлю Шестакову новую
программу, а она все еще будет считать...
И тут Шульгин выбросил на стол свой козырь. Плод кратковременных,
но мучительных размышлений, шанс одновременно отсрочить так пугающее его
"развоплощение" и посмотреть, что получится в результате столь
эффектного вмешательства в историю и геополитику.
Уйти никогда не поздно, но отчего бы вдобавок еще и не хлопнуть
громко дверью?
Сашка вновь стал самим собой, приняв решение, и страх его бесследно
исчез, вместо уныния и тревоги появился азарт предстоящей борьбы и
жадный интерес к тому, что ждет его за поворотом.
В конце-то концов, все, что он сейчас придумал, в нравственном
смысле можно рассматривать всего лишь как упражнение на берестинском
военно-компьютерном тренажере. И только.
- А что, если сделать все совсем наоборот? Они будут уверены, что я
ушел, а я останусь?
- То есть как? - не сразу сообразил Антон.
- Да очень просто. Зачем нам женщину напрягать, терзать ее
неразрешимыми проблемами: отпустить - оставить - отпустить. Мне
помнится, с помощью их универблока можно на Валгаллу проход
организовать?
- Одним блоком вряд ли. А если блок плюс "шар" - наверняка можно.
Тем более твоя формула перехода на такую схему и рассчитана. Что ты
опять задумал? - форзейль не мог сам догадаться о замысле Шульгина, и
это его злило, опять подчеркивало превосходство землянина в способности
к нестандартному мышлению.
- Да пустячок один. Надоело мне, понимаешь, с пришельцами
беспрестанно торговаться. То с тобой, то с ней, то снова с тобой. Вот я
и подумал - чего же проще, взять и прямо сейчас сымитировать мое
бегство.
Наладим систему, введем в нее нужные команды. Валентин в кабак
пошел с девками и портсигар-универблок в сейф сунул. Я видел. Побоялся
парень, что местная публика рыжье с клифта снимет. Мне тот сейф открыть
- раз плюнуть. Насадим все, записочку оставим, мол, адью, ребята,
извините за внимание, а я пошел. Оставляю вам наркома Шестакова,
готового к любому применению.
- Лихо! - не скрыл смешанного с удивлением восхищения Антон. - А
как же?..
- А это уж твоя забота. Сделать так, чтобы и матрицу в этой вот
голове, - для наглядности Сашка ткнул себе в лоб пальцем, - их
аппаратура больше не фиксировала, и характеристики переноса массы
Шестакова туда и обратно ихний "шар" подтвердил. Неплохо бы и мои сапоги
в свежей земле испачкать, и чтобы травинка, зеленая, сочная, к подошве
прилипла. Деталь, штрих - но какой! В Москве январь и пурга, а тут -
летняя травиночка. Побывал парень на Валгалле, побывал и вернулся, но
уже "пустой". Еще раз убедятся, какой был крутой Сашка Шульгин! Глядишь,
свечку в Елоховском поставят, что от меня избавились. И с Шестаковым
будут держаться куда беззаботнее, и вообще. Так сумеешь или нет?
- Думаю, что сумею. Но ты иезуит, однако!
- Все, что могу лично.
Антон совершенно человеческим жестом почесал нос.
- Допустим, мы все сделаем. Только я не пойму другого - зачем тебе
это?
- Не обольщайся, не ради торжества форзейльского дела. Просто так.
Поразвлечься охота. Посмотреть, как все повернется. Агграм нос натянуть.
Мысль-то классная - все считают, что перед ними какой-то Шестаков, а в
натуре - я! Интереснейшая ведь коллизия: согласись.
Похоже, Антона Сашкина затея поставила в тупик. Теперь уже ему
предстояло терзаться мыслью, кому на самом деле принадлежит сей замысел.
Самому ли Шульгину, перевербовавшим его агграм или - Держателям Мира?
- Ну, что же, Саша. Пожалуй, это в самом деле интересно. Только я
не готов тебе ответить так сразу. Подумать надо, просчитать.
И вот сейчас Шульгин испытал настоящее удовлетворение. Затея явно
удалась. Один лишь ход конем - и под боем сразу ферзь и две ладьи.
Причем - без мадейшегориска. Или, что тоже неплохо, - карамболь от трех
бортов в середину.
- Подумай, братец, подумай. И просчитай, - сказал он с
непроницаемым покерным лицом. - Надеюсь, успеешь до возвращения товарища
Лихарева. Засим - честь имею кланяться.
И, когда Антон исчез, Шульгин снова прошел на кухню, заварил чашку
крепчайшего кофе. Опершись на подоконник, погрузился в созерцание
закрывшего даже ближнюю перспективу снегопада. Любил он отчего-то, с
детства любил, чтобы погода была как можно хуже.
Гроза, ливень, метель, туман, вихри и шквалы. Голубое небо и ясное
солнце вгоняли его в тоску и меланхолию.
А сейчас хорошо.
Идут белые снега,
Как по нитке скользя.
Жить и жить бы на свете,
Да, наверно, нельзя.
............................
Идут белые снега.
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
И бессмертья не жду.
Идут снеги большие,
Аж до боли светлы,
И мои и чужие
Заметая следы.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг