- Э, нет, подожди, братан, - перебил его Косой. - Я ведь тоже слов
на ветер не бросаю. А тем более бог на свете есть, который не фраер и
правду видит. Он что сказал на кресте? Не пройдет и часа, как ты будешь
со мною в царствии небесном. Так я примерно это и пообещал орелику. -
Вор пальцем указал на помертвевшего охранника.
- Только ему похуже будет...
Власьев пожал плечами и отвернулся, давая понять, что вмешиваться в
чужие разборки не станет.
Шестаков же испытал даже некоторый интерес - что сейчас произойдет
и как.
Он всегда ненавидел подонков, получающих удовольствие от чужих
страданий, с детства, и в данном случае вспомнил тоже библейскую
формулу: "Какою мерою меряете, такою и обмерится вам!"
Вид вора был не столько страшен, как угрожающе деловит, и охранник
привычно, генетически привычно для уроженца среднерусских мест, упал на
колени.
- Дяденька, прости, дяденька, не по злобе я, от глупости так,
прости, не буду больше...
Парню, как стало видно в лучах развернувшегося во все небо
малинового морозного рассвета, и было всего-то лет двадцать пять. Пришел
по призыву в конвойные войска в разгар голодных лет и остался
сверхсрочно на сытой и не утомительной, по сравнению с колхозным
бессмысленным трудом, службе.
Но лицо у него было тяжелое, щекастое, отнюдь не отмеченное печатью
интеллекта, и надежды на чудесное преображение после пережитого страха
тоже не обещало.
Косой улыбнулся щербатым ртом. - Да упаси бог. Убивать тебя, грех
брать на душу? Я сказал, что моего трояка тебе на похороны не хватит?
Так и не потребуется. Жить будешь, милок, долго будешь, ишь какой
гладкий, и мамка твоя с тобой наплачется. Как моя из-за вас, сук
красных, плакала...
Только ты это, полушубочек-то сними, нам еще долго до родного дома
добираться, не то, что тебе, и валенки тоже. Казенного ватника и штанов
тебе вполне хватит. - Лицо у вора было удивительно спокойное,
сочувствующее даже. Сложив рядом все снятые охранником дрожащими руками
вещи, он резко толкнул его кулаком в грудь. Парень сделал шаг назад. - А
теперь держи.
Вор взмахнул винтовкой, которую все время держал в руке, а сейчас
перехватил за край цевья, и, словно хоккейной клюшкой, подсек вохровца
под колени. Тот с воплем рухнул на дорогу. Колян подошел к нему и, все
так же зловеще улыбаясь, коротко и страшно ударил его прямо в правый
локтевой сустав.
Шестакову показалось, что он даже сквозь толстый ватный рукав
телогрейки услышал хруст костей. Охранник заорал совсем уже отчаянно.
- Нормально? Нравится? - и второй удар окованным металлом
затыльником приклада, теперь по левому локтю.
Стрелок, похоже, потерял сознание от дикой боли. Шестаков дернулся,
испытав желание прекратить расправу, но теперь Власьев удержал его:
- Стоп. Не наше дело.
При этом они оба не спускали стволов "наганов" с остальных
конвоиров, ошеломленно и подавленно взиравших на происходящее.
Вдруг кто-нибудь все-таки вздумает проявить
профессионально-классовую солидарность. Таковых не нашлось.
А Косой по-прежнему спокойно, деловито перебил охраннику и коленные
суставы, размахиваясь винтовкой, будто цепом на току, и попадая в нужное
место удивительно точно. Опустил винтовку и вытер пот со лба. - Вот и
все. Теперь пускай живет, падла, как сможет....
Что особенно странно - Шестаков одновременно и подавлял тошноту от
картины жестокой, средневековой расправы, и воспринимал ее же вполне
адекватно, словно бы как справедливое возмездие. Самое же интересное -
переживала его наркомовская составляющая, а иная - почти что
развлекалась.
Отошли втроем к обочине, после того как пристегнули наручниками к
придорожным деревьям всех охранников, кроме подвергнутого суровой, но и
справедливой экзекуции. Закурили.
- В СЛОНе20, на Соловках, еще и не
такое делали, - словно бы оправдываясь, сказал Косой. - Стукачей в
тумбочку засовывали и с Секирной горы по лестнице в свободный полет
пускали. Полтыщи ступенек, между прочим.
Или, еще забавнее, связать - и на бревнотаску кинуть. Пока до места
доедет - накричится вволю. А уж там или в шестеренки попадет, или в
затон, где баланы в три слоя плавают... - Затоптал в четыре затяжки
высмоленный бычок, повернулся к Власьеву: - Давай командуй, Леонид. -
Видно было, что он едва не подпрыгивает от внутреннего возбуждения. -
Что дальше требуется, какие планы? - Шестакова он как бы и не замечал,
считая просто пантелеевским ассистентом.
- А никаких. Сорваться бы отсюда, пока живы. Времени у нас совсем
нету... Те мужики, что с нами едут - кто?
- Да так. Серьезных деловых нет. Два паренька вот - мои. Взялись со
мной в стырщики податься, да сгорели сразу. А теперь под 58-ю хряют.
Брусы шпановые...
- Сейчас спросим, - вмешался в разговор Шестаков. - Эй, подходи по
одному...
Первый, человек лет сорока на вид, оказался инженером
гальванического цеха, арестованным за вредительство. Грозило ему по
максимуму десять лет, в Кольугине он имел собственный дом и жену с двумя
детьми, за которых очень переживал, поэтому честно заявил, что
предпочитает остаться здесь, глядишь, и зачтется ему правильное
поведение, и обвинение снимут...
- Не смею спорить, - вежливо наклонил голову Шестаков. - Может, и
так получиться. Но, как сказано в книге пророка Исайи, если не ошибаюсь,
лучше быть живой собакой, нежели мертвым львом. Сейчас я вам еще могу
предложить некоторые шансы, а через пару часов, вновь оказавшись в
камере, их у вас не будет. И, биясь головой о шконку вы,
наверное, пожалеете об утраченном миге свободы.
Потом поймал неприятно-тусклый взгляд собеседника и испытал острое
раздражение.
- Впрочем, к чему рабам ее плоды? Может, и так выйти, что мы через
час падем в перестрелке, а вы еще пару недель или пару десятков лет
проживете...
- Хватит болтать, Гриша, - одернул его Власьев. - Не хрен
проповедовать. Время поджимает.
Шестаков сам ощутил бессмысленность своих филиппик и без дальнейших
слов кивнул, отходя в сторону.
С остальными тоже разобрались быстро. Один из товарищей по
несчастью был арестован как ранее уже отсидевший "саботажник",
зарезавший во время коллективизации собственного бычка и двух свиней,
отбыл пять лет и все понимал правильно. Надеялся получить не более чем
ссылку, с беглецами ему было никак не по пути.
Третий, парнишка лет семнадцати, арестован был вообще за букву У.
Приписал ее для смеха в стенгазете к популярному лозунгу: "Жить стало
лучше, жить стало веселее! Сталин". Получилось - "Сталину". Сейчас
хлюпал носом и тоже надеялся, что в городе разберутся, пожурят и
отпустят.
- Эхе-хе, - вздохнул Шестаков и сказал неожиданно: - Смотри сам, -
парень. Году в пятьдесят третьем вспомнишь этот момент, если доживешь.
Почему он это сказал, почему вдруг назвал именно пятьдесят третий,
а не какой-нибудь более близкий год, он ответить даже сам себе не смог
бы.
А двое молодых, после всего происшедшего отчаянно настроенных воров
примкнули к обществу.
- Ладно, решили. И "патриотов" подцепим к охране, пусть крепят
нерушимую дружбу блока коммунистов и беспартийных, - с усмешкой сплюнул
под ноги Власьев, - а мы - поехали.
Шестаков удивился, насколько старший лейтенант удачно вписывается в
неожиданно придуманный образ. Откуда он вообще набрался уголовных манер?
Но не стал вникать в ненужные сейчас тонкости. Будет еще время
обменяться мнениями.
Крутанул ручкой не успевший остыть мотор, развернул в три приема
полуторку на узкой лесной дороге. - Ну, по машинам.
- Как это - по машинам? - вскинулся вдруг один из молодых воров. -
Вы, дяденька, отоварились, а мне? Вертухаи тут в тулупах и в валенках
париться будут, а я замерзай?
И тоже потащил белый, хотя и грязноватый романовский полушубок с
начальника караула.
- Эй, подожди, - слабо возразил тот, - ну будь человеком.
Мороз-то... Когда нас еще найдут?
- А мне по... Вы обо мне думали, когда трое суток в холодной камере
без одеяла и матраса держали? А в эту жестянку запихали в опорках на
босу ногу? Снимай, падла, и валенки снимай. Скажи спасибо - портянки не
забираю. На вон, подарок, - и сбросил перед начкаром свои действительно
хилые опорки и ватную стеганку.
- Замерзнешь - с кобелей своих можешь поснимать, - он указал на
рядовых конвоиров.
- Не, куда там, мне тоже холодно, - и второй сявка потянулся за
своей долей добычи.
- Хрен с вами, прибарахляйтесь, только этого мужика не трожьте, я
ему обещал...
Шестаков отвернулся. Сцена мародерства тоже выглядела неприятно, но
впрямую его не касалась.
Это были разборки внутри своеобразного мира, где роли якобы жестко
распределены, но вот же, могут иногда и переходить от одних актеров к
другим.
И еще он откуда-то знал, что теперь эти конвоиры, когда их найдут,
отправятся на их место. "Тут правило простое: головы зека
недосчитаешься, своей головой пополнишь".
Неизвестно, как пришла на ум эта фраза, но он ее точно раньше уже
слышал. Или читал.
Он ждал, что с ним в кабину сядет Власьев, однако ошибся.
- Давай ты сюда, - показал тот Косому на дверцу. - А я с парнями в
кузов. Если что - постреляем...
У них действительно на всю компанию было теперь две винтовки с
полсотней патронов на каждую, четыре отобранных у вохровцев "нагана",
плюс власьевский, который вез в полевой сумке начкар вместе с
сопроводиловкой в качестве вещественного доказательства, и еще "наган" и
"Вальтер" Шестакова. Стоя у машины, нарком сказал Власьеву:
- Смотри, Александрыч. В запасе у нас час-два, вряд ли больше. До
первой машины или саней, которые здесь проедут.
- Непременно. Только когда еще машина здесь появится и сколько им
до города добираться? А ты куда ехать собрался?
- Как куда? Выбора нет. Обратно до Кольчугина, а там на
Александров...
- Прости, Гриша, но что-то ослабел ты разумом. Утром, в самый
разгар людского движения, вздумал через город ехать, где каждая собака,
не считая милицию, эту машину навскидку знает? Тебе не наркомом, а
золотарем бы работать. Иди лучше ты в кузов. Я попробую другим путем
выбраться.
Увидел, что Шестаков насупился, подсластил пилюлю:
- Нет, я, правда, сейчас кое-что интереснее придумал. Да и с вором
поговорить надо. Не обижайся, сиди у окошка, смотри, чтоб погони не
было, но без крайней необходимости не стреляй.
Шестаков вдруг почувствовал, как и на флотской службе, что Власьев
в критических моментах умеет быть спокойнее и как бы мудрее его.
В кабине полуторки, которую Власьев вел неторопливо, но умело,
пошел другой разговор.
- Признаю, кореш, что ты с дружком - фасонные ребята. Таких побегов
на рывок и я не упомню. Наверно, правду говорили про Пантелеева, что он
и из Крестов умел уходить, и с Гороховой. А все ж не верится, чтобы
пятнадцать лет об тебе в законе ни слуху ни духу. Не бывает так,
понял...
И вдруг вновь перешел на сплошь блатную музыку и так зачастил, что
Власьев успевал выхватывать лишь отдельные знакомые слова.
Ответил несколькими тщательно сконструированными фразами, тоже по
фене, но исключительно царского времени и первых нэповских лет. Тут же
перешел на нормальный русский язык.
- Зря стараешься, кент. Я настоящим блатным и тогда не был. Может,
слышал, после революции в налетчики кто придется шел: гимназисты, бывшие
попы, офицеры... "Музыку" учить незачем было и некогда. Более того, у
нас, тогдашних уркаганов, природных, старорежимных воров совсем даже и
не почитали, ну, разве медвежатников со стажем. А так - портяночники,
одно слово.
При царе налетчиков вовсе ведь, почитай, не было.
Помолчал, будто раздумывая.
- Ладно, скажу - последние годы я совсем не в Совдепии прожил. Что
я тебе, дурак, из-под третьего расстрела сбежав, здесь оставаться? В
Финляндию ушел. Совсем недавно вернулся.
- Зачем? - жадно спросил вор.
- А так. Тоска по Родине заела, - откровенно заухмылялся Власьев.
Давая понять, что об истинных причинах своего отъезда из Финляндии и о
целях возвращения на Родину он говорить не намерен.
- Да вот, видишь, нюх чуток потерял. Попался по дурочке. Но тут же
взял и ушел. Подтвердил квалификацию?
Колян, похоже, впал в сомнение. Не подстава ли, мол, и не фигарь ли
(сиречь - стукач) этот, назвавший себя громким именем легендарного
налетчика?
- А человечек твой, с пушкой, откуда в "воронке" взялся?
- Да легавые и посадили. Специально для тебя. А сказать по-хорошему
- одолел ты своими вопросами. Ноги-руки я тебе ломать не стану, хоть и в
полном праве за твою трепотню язык вырвать. Знаешь, как оно бывает?
Хочешь - прямо сейчас прыгай и сваливай, приторможу из доброты душевной,
хочешь - по делу говори...
И Власьев демонстративно переключил рычаг на нейтраль, машина
начала останавливаться.
- Даже могу на прощание к одному "нагану" второй подкинуть. На...
Власьев выдернул револьвер из-за отворота полушубка, но протянул
его вору не рукояткой, а стволом вперед, и для слабонервного человека
это могло бы выглядеть двусмысленно.
- Ладно, Пантелей, - сказал вор, отстраняя от себя ствол. - Верю.
Прости за пустой базар. Но уж больно все хапово вышло.
ГЛАВА 27
Полученное письмо меняло очень и очень многое. Сильвия пока еще не
представляла до конца, к каким последствиям не только для нее лично, для
всей Галактической кампании может привести его появление. Нет, конечно,
не появление двух бумажных листков как таковых, а события, приведшие к
тому, что они появились на свет.
Поразмыслив как следует, взвесив изощренным, привычным к интригам
умом все "за" и "против", она решила просить личной беседы с Верховным
координатором проекта "Земля", которую знала под именем Дайяна. До этого
они беседовали с глазу на глаз всего два раза - перед выпуском из
спецшколы и накануне Мировой войны.
Сильвии было неизвестно, является ли эта, на вид сорокалетняя дама,
подлинной аггрианкой и лишь принимает человеческий облик по мере
необходимости, или они с ней равны по происхождению и отличаются лишь
ступенькой иерархической лестницы.
- Что у вас еще? - не слишком любезно осведомилась Дайяна, когда
Сильвия вновь вышла на связь. Как будто они расстались полчаса, а не
двадцать пять лет назад. "Ну да, она имеет в виду мой последний запрос,
очевидно, расцененный как неуместный", - подумала Сильвия, но отступать
было некуда.
Стараясь говорить как можно взвешенной и убедительней, она
доложила, что факт, по поводу которого она обращалась с запросом,
получил неожиданное продолжение. Весьма кратко передала содержание
письма и добавила, что имеет основания предполагать возникновение угрозы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг