виднее...
Анна неизменно сопровождала его на правом сиденье "доджа", являя
собой воплощенную фурию контрреволюции, своеобразный антипод пресловутой
женщины-комиссара из "Оптимистической трагедии". Правда, пистолета ей
Шульгин не давал, несмотря на просьбы.
И откровенно торжествовал полковник Басманов, возведенный в ранг
командира спецотряда ВЧК.
- Изумительно, Александр Иванович. Никогда не думал, что доживу до
такого. Мотаемся по Москве, арестовываем коммунистов, делаем, что хотим, и
все без стрельбы, без потерь... Гениально. Видели бы это друзья, умиравшие
в Кубанских степях зимой восемнадцатого! Никогда бы не поверил, что такое
возможно...
- Все нормально, Михаил Федорович. Как раз так все и делается.
Переворот семнадцатого года в Питере никто и не заметил. Власть большевики
взяли тихо. А вот когда толпы на улицы выходят, демонстрации всякие
устраивают, флагами машут, стреляют без толку - дело проиграно - как в
Будапеште в пятьдесят... Тьфу, в смысле - в девятнадцатом году. Сейчас
только вы да я знаем, что на самом деле происходит. Оно и к лучшему. В
нужное время сообщим кое-что в газетах, и ладно... Народу слухами даже
интереснее обходиться.
Однако Новиков все равно вынужден был сделать Сашке внушение.
- Ты, брат, слишком увлекся. К чему вся эта показуха? Не дразни
гусей. А то какой-нибудь дурак невзначай опомнится раньше времени. Когда
заканчивать думаешь?
- Да мы и закончили уже. По спискам все намеченные изолированы. И на
самом деле почти никто ничего не заметил. Мало ли в Москве облав было? То
бандитов ловили, то заговорщиков, то просто заложников брали. Все путем...
Тут утром сценка была, лично наблюдал. Вроде забавная, а то и плакать
хочется. Послушай для разрядки. ...Во внутреннюю тюрьму на Лубянке
привезли очередную партию арестованных. Послали за комендантом, в ожидании
его Шульгин с Басмановым, случайно оказавшиеся в одно время в одном месте,
закурили, присев на подножке автобуса.
Комендант появился и с ходу начал протестовать, заявляя, что у него
все камеры переполнены и новых арестантов принимать некуда. Везите, мол, в
Бутырки. Заранее надо было предупреждать, тогда он расчистил бы площади.
- Иди-ка сюда, дорогой товарищ, - ласково улыбаясь, сказал Басманов.
- А что там у тебя за клиентура сейчас сидит?
- Нормальная клиентура. Какую привозили, такая и сидит...
- Ну, неси нам списки. Тех, что до вчерашнего дня посадили...
- А кто ты такой, чтобы мне приказывать? Я, может, только товарищу
Менжинскому подчиняюсь... - коротконогий рыжий комендант только что на
носочки не привстал, чтобы выглядеть достойно против высокого, пока еще
сдерживающего злость, но уже начавшего раздраженно втягивать воздух сквозь
сжатые зубы Басманова.
- Кэт-то я тебе сейчас обозначу, кто я есть... - Рука в лайковой
перчатке сжалась в кулак.
- Спокойнее, Михаил Федорович, - предостерег его Шульгин. - Товарища
пока не поставили в известность. Тебя, товарищ комендант, эта бумага
устроит или вправду за Менжинским послать? - Он протянул ему
соответствующий мандат, подписанный Аграновым.
- Уяснил, товарищ? Врубайся дальше. Операция настолько ответственная,
что придется всех твоих предыдущих клиентов выпустить. До следующего раза.
Кроме уголовников. Уголовники есть?
- Откуда? - обиделся комендант. - Только контра... И заложники, само
собой.
- Вот, значит, контру пока выпускай. Потребуется - еще раз наловим. -
Басманов явно упивался своей новой ролью.
Комендант пребывал в тяжком раздумье. - А оформлять как будем? -
наконец спросил он. - Я же тебе человеческим языком сказал - неси списки
или что там у тебя есть. Напишу распоряжение, поставлю дату - и адью. Что
тебе еще надо, мать твою через семь гробов с присвистом в центр мирового
равновесия...
- Интересно выражаешься, товарищ, - с уважением сказал комендант. -
Боцманом на флоте служил? - Ага. На самоходном пароме товарища Харона. -
Как же, слышал...
Из открытых дверей тюрьмы плотно повалил арестантский люд. По
стандартному советскому обычаю не проинформированный ни о чем, кроме
двусмысленного "выходи с вещами".
Квадрат двора-колодца, низкое небо с быстро летящими серыми тучами,
автобусы у ворот, цепь вооруженных людей - о чем может подумать проведший
в лубянских застенках несколько месяцев нормальный человек?
Из плотной массы арестантов выбился, расталкивая их плечами, худой,
обросший седеющей бородой мужчина в потрепанной офицерской шинели.
- Басманов, сволочь, ты тоже с ними?! Стрелять нас будешь? Ну,
стреляй, иуда...
Шульгин на секунду растерялся, а Басманов - нет. Схватил человека за
борт шинели, рывком подтянул к себе.
- Заткнись, дурак. Стой здесь, смотри! Офицеры басмановского отряда,
оттеснив охранников ВЧК, распахнули ворота. Ошеломленная, не верящая в
свое счастье толпа хлынула на волю.
- Капитан барон фон Лемке-второй, - шепотом представил Басманов
Шульгину узника, похожего на Эдмона Дантеса. - Вместе служили в гвардии.
Ты как, Генрих, сюда-то попал?
- Как все, - отмахнулся барон. - Объясни лучше, что здесь происходит,
да ты сам-то сейчас кто?
- Кто был, тот и есть. Будешь с нами порядок наводить? Или отдых
требуется?
Шульгину не то, чтобы интересно было смотреть на происходящее,
сказать так было бы кощунством, он испытывал сочувствие и даже некоторую
зависть к людям, которые переживали момент исполнения самых сокровенных и
невероятных желаний. Хотел бы он на минутку оказаться в положении этого
барона...
Комендант тюрьмы чувствовал нутром, что происходит нечто
неправильное. И лица одетых в новую красноармейскую форму людей,
оккупировавших святую святых Лубянки, внушали ему классовую неприязнь. Уж
слишком они были непереносимо породистыми. В подвалах их место, а не на
воле с оружием. Настоящий красноармеец должен быть в меру бестолковым,
исполнять команды с длительной выдержкой, хлопая глазами и мучительно
пытаясь понять, что следует делать, а эти - как на пружинах. И уже почти
собрался комендант бежать к телефону, как особенно неприятный ему человек,
прикинувшийся революционным боцманом, сам поманил его пальцем.
- Ты, товарищ, не знаю, как тебя, рассади тех, что в автобусах, по
камерам, а потом поднимись к Ягоде. Спросишь, что с кем делать. Мы еще
сейчас привезем, так разберитесь, кого сразу в распыл, а кого и подержать.
И распишись, что принял. Сто двадцать голов... Пусть Генрих Григорьевич,
против кого нужно, кресты поставит. А уж за нами не заржавеет... Отошли к
воротам. У барона тряслись руки. - Миша, так что это? Вы что, Москву
взяли? Почему тогда стрельбы даже не было и в тюрьме все тихо? Они же нас
расстрелять должны были при вашем приближении. Или как?
- Успокойся, Гена. Водки хочешь? Я тебе потом все объясню.
Контрреволюция, которой так долго боялись большевики, совершилась. Ты уже
и историю забыл? Все настоящие крепости берутся именно изнутри. И высший
шик - чтобы защитники этого даже не поняли. А ты давно здесь сидишь?
- Полгода, не меньше. Два раза на расстрел выводили, да почему-то
передумывали... Дай мне хоть наган, Миша, я их видеть не могу...
- Что, господин полковник, - повернулся Басманов к Шульгину, - может,
назначим барона комендантом тюрьмы? Вот уж потешится. Пойдешь, Гена?
- Ты что, ты что, Михаил? - Фон Лемке словно испугался предложения.
Взял протянутую ему флягу, дважды глотнул. - И покурить, покурить дай, а?
Задохнулся крепкой папиросой. - Я, наверное, там одурел. Ничего не
понимаю.
Мысли пугаются. - Ноги у офицера подкосились, Басманов его поддержал,
посадил на цементное ограждение подвального окна.
- Видите, Александр Иванович, что с людьми сделали... Барон,
отдышавшись, встал.
- Мне бы поспать пару часиков, Миша, и можешь на меня рассчитывать.
Хоть ротным возьми, хоть рядовым. Господи, дожил все-таки...
...Шульгин закончил рассказ, и Новиков с удивлением увидел, что глаза
у Сашки как бы даже увлажнились. Это у Шульгина-то, который всю жизнь
демонстративно избегал любых проявлений слабости духа.
- Так это же всего один человек из ихних застенков, которого я лично
вблизи увидел, а сколько их...
Операция закончилась. Ко всеобщему удовольствию (за исключением тех,
кто оказался в числе "изъятых"). Как-то так интересно получилось, что
компьютер Берестина отобрал жертвами данного переворота как раз тех, кто
восемь лет спустя оказался главной опорой Сталина в его "Великом
переломе", а потом все равно получил свое. Все эти молотовы, шверники,
шкирятовы, ярославские, постышевы, косиоры, чубари и прочие эйхе.
Зиновьев, Каменев, Троцкий, Рыков, Бухарин были не лучше, конечно, но в
них просматривалась хоть какая-то человеческая индивидуальность.
Ленин после смерти Дзержинского впал в прострацию. Он, как известно,
был довольно трусливым человеком, лишенным вдобавок способности адекватно
реагировать на сложности реальной жизни. Не зря комфортно чувствовал себя
только в эмиграции. А в июле семнадцатого сбежал в Разлив, где Зиновьев
утешал его и успокаивал. В течение восемнадцатого года он тоже несколько
раз порывался бросить все и рвануть в Финляндию или Германию. Когда бандит
Кошельков остановил на улице его автомобиль, покорно отдал тому и
удостоверение, и пистолет, и машину, истерически предупреждая шофера и
охранника, чтобы не вздумали сопротивляться. А при первом же намеке на
мозговой удар отъехал в Горки и, окруженный заграничными профессорами,
просидел там до самой смерти, которой тоже панически боялся. Там он то
просил у Сталина яду, то тоскливо выл на луну от страха перед неизбежным
концом.
Зато Лев Давыдович блаженствовал. Что бы о нем ни говорили, человек
он был талантливый, созданный как раз для острых ситуаций. "Нужно - значит
возможно", - любил повторять Лев Давыдович. Неизвестно, насколько он
доверял чекистам, но все их действия принимал как должное.
Обеспечив, правда, Кремль надежной, по его мнению, системой обороны.
Пригласив к себе Менжинского, долго слушал его путаные объяснения и
понимал, что с таким начальником ВЧК каши не сваришь. Интеллигентен, знает
семь языков, но и ничего больше... Никого из евреев, окопавшихся на
Лубянке, Троцкий тем более не хотел видеть в этой роли. Лев Давыдович был
истинным интернационалистом, брал пример с Багратиона, считавшего себя не
грузинским князем, а русским генералом. Его бы больше устроил обрусевший
швейцарец Артузов или лишенный национальных предрассудков Петерс. Но это
дело будущего - переставлять кадры в ВЧК и на местах. Пока же все шло так,
как надо.
Новиков был с ним согласен. Все выходило более чем великолепно.
Господин Ленин и его ближайшие "твердокаменные товарищи" (почему-то у них
такое считалось комплиментом) сделали все для запуска процесса негативного
отбора в РКП(б), ВЧК. и республике в целом. Желаемого результата они
добились. Теперь их, без всякого личного сопротивления и без протестов со
стороны пока еще занимающих значительные посты соратников, начнут гноить в
камерах, выбивать из них никому, по большому счету, не нужные показания, а
потом на основании четко выраженной воли партии приводить в исполнение
приговоры, соответствующие потребностям текущего момента.
- Что же ты делаешь, Андрей? - спросил его вдруг совершенно
аполитичный, но чуткий ко всяким намекам на классовые и клановые интересы
капитан "Валгаллы" Дмитрий Воронцов. - Кого ты наверх тянешь? Троцкий же,
он негодяй и мерзавец хуже всех прочих. Расстрелы он придумал, особые
отделы, борьбу с линией партии и космополитизм. Меня от одного его имени
дрожь прошибает. Историю КПСС я наизусть знаю: "Троцкий опять навязал
партии дискуссию", - глава восьмая, страница триста шестьдесят шестая. А
ты собрался ему верховную власть в России отдать, помимо нашего любимого
Ильича...
Воронцов был слишком умный человек, даже с точки зрения Новикова, и
невозможно было сообразить с достоверностью, ерничает ли он или выражает
свою мировоззренческую позицию. Имя Троцкого и у самого Андрея вызывало
привычную идеосинкразию, но путем изучения архивов он постепенно понял,
что проблема стоит несколько шире.
Это романтик революции Ленин и жесткий термидорианец Сталин склонны
были сражаться до последнего солдата, но не поступиться принципами (каждый
- своими), а с Львом Давыдовичем можно было иметь дело, договориться на
определенных условиях, минуя очередное кровопролитие.
Обстановка в Москве на вечер описываемого дня стороннему наблюдателю
представилась бы парадоксальной.
Власть уже фактически перешла в другие, контрреволюционные руки, но
внешне все оставалось так, как надо. В Кремле заседал ЦК, отшлифовывая
последние резолюции съезда, по-прежнему призывали к немедленной победе над
Врангелем "Окна РОСТА". Вооруженные патрули контролировали улицы, не
подозревая, чем они занимаются на самом деле.
В бывшем "Метрополе" размещались по комнатам прибывающие с фронтов и
из провинций делегаты съезда.
...Перед решающими событиями все снова собрались на "Валгалле".
Шульгин привел с собой Анну. Познакомившись с ней поближе, он решил,
что уже можно раскрыть ей кое-какие тайны, для начала - возможность
внепространственных переходов.
Пришлось, конечно, провести подготовительную работу, путем долгих и
нарочито туманных разговоров о грандиозных достижениях современной науки,
сотворившей не только радиосвязь, кинематограф и летательные аппараты
тяжелее воздуха. И девушка в результате действительно почти не удивилась,
из квартиры на Столешниковом перенесясь в один из салонов корабля, где
Левашов развернул приемный терминал СПБ.
Гораздо сильнее ее потрясла невиданная ранее роскошь и гигантские
размеры "Валгаллы". До этого она всего раз в жизни прокатилась с
родителями на колесном пароходике по Волге до Нижнего Новгорода.
И еще - великолепные, царственно красивые дамы, с которыми ее
познакомил Александр Иванович. Рядом с ними она показалась себе жалкой
замарашкой, очередным воплощением Золушки. Впрочем, по просьбе Шульгина
женщины приняли ее со всем возможным радушием. Им и самим было забавно
повозиться с юной девушкой из нынешних времен. Особенное участие в Анне
приняли Наташа с Ларисой, давно мечтавшие о подобной роли. Правда, они
планировали помочь с устройством судьбы Берестину, а получилось наоборот.
Алексей утешился с Сильвией, зато невеста-аборигенка объявилась у
Шульгина.
Часа три, а то и больше дамы потратили на то, чтобы с применением
самых эффективных и ароматных шампуней отмыть гостью в турецких банях,
сделать ей маникюр, изготовить подходящую прическу, благо волосы у нее
были густые и пышные. Разложили перед ней полсотни комплектов современного
им белья и иных необходимых в женской жизни аксессуаров, объяснили, как
всем этим пользоваться. В гардеробной подобрали элегантные и подходящие к
ее типу внешности платья, туфли, украшения и в заключение нанесли на лицо
легчайший дневной макияж.
Анна взглянула в огромное, занимающее всю стену зеркало и задохнулась
от восторга. Пока любезные, веселые дамы, обмениваясь непонятными
выражениями, хлопотали вокруг нее, она не могла представить, что именно
они делают, теперь она увидела результат.
Тонкая девушка, с пышной гривой платиновых волос, огромными,
оттененными краской и накладными ресницами глазами, лаково поблескивающими
бледно-алыми губами, одетая в невесомое светло-сиреневое платье,
отражалась в волшебном зеркале, и потребовалось усилие воображения, чтобы
понять, что это она так выглядит теперь. Сказка Гауфа или из "Тысячи и
одной ночи"!
Только вот открытые выше колен ноги ее ужасно смущали. Да и там, где
их прикрывал короткий подол, они все равно бесстыдно просвечивали сквозь
тонкую ткань. Почти то же самое, что появиться в обществе в одних
панталонах. Здесь-то на нее смотрят только женщины, а показаться в таком
виде перед мужчинами...
Но почти сразу же Анна успокоилась. Если Наталья Андреевна, явно дама
из высшего света и лет на десять ее старше, отнюдь не стесняется своей еще
более короткой юбки и блузки, вообще ничего не скрывающих, так о чем
говорить? Значит, здесь принято одеваться именно так. Наподобие Древней
Греции. Скромная девушка еще не догадывалась, насколько она близка к
истине и какие увлекательные открытия ее ждут.
Шульгин, увидев результат трудов Наташи и Ларисы, только развел
руками и закатил в немом восхищении глаза.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг