Грезы": "В мире есть только одно знамя, под которым стоит сражаться и
умирать. Это Знамя III Интернационала! (Л. Троцкий)".
- Ну-ну, - сказал он с легкой иронией и, забывшись, вместо махорочной
самокрутки прикурил от латунного патрона-зажигалки "Кэмел". Не в тот
карман руку сунул. Но заметить этот анахронизм было некому. Впрочем, в
Москве двадцатого года курили и не такое.
...В самом центре города, между Солянкой и Покровским бульваром,
располагался знаменитый, прославленный в литературе и устном народном
творчестве Хитров рынок. Не просто рынок как место торговли
продовольственными и иными товарами, а гигантский общегородской притон,
неприступная крепость уголовного мира, где с удобствами, соответствующими
рангу, устроены все - от аристократии, вроде налетчиков, медвежатников и
иных классных специалистов, до последней шпаны и рвани. Десятки трактиров,
ночлежек, подпольных борделей и опиекурилен еще с середины прошлого века
располагались в лачугах и огромных доходных домах, самые знаменитые и
самые страшные из которых имели собственные имена - "Утюг" и "Сухой
овраг".
По словам поручика Рудникова, в царское время полиция там
предпочитала не появляться. И жили хитрованцы в свое удовольствие. За годы
мировой войны и революции Хитровка как бы пришла в упадок - закрылись
трактиры, угасла частная торговля. Большевики разом ограбили тех, кого
хитровские аборигены десятилетиями стригли, как рачительный овцевод свое
стадо. Но зато никогда в ее разрушающихся бастионах не собиралось такое
мощное и беспощадное воинство - кадровые уголовники, дезертиры из царской
и Красной армий, новые люмпены из бывших и такая мразь, которой даже в
новых совструктурах и прочих комбедах не нашлось места.
Да и милиция в первые три года советской власти, кроме отдельных, по
наводке надежных агентов, операций, никаких целенаправленных действий
против Хитровки не предпринимала. Ни сил, ни, похоже, желания у нее для
радикального решения вопроса не было. Тем более что в отличие от дворян и
интеллигентов, уголовники были официально объявлены "социально близкими",
сиречь - почти союзниками.
И человек, которому вдруг потребовалось бы бесследно затеряться в
столице, всегда имел такую возможность. Если он, конечно, не боялся при
этом сгинуть навеки в зловонных лабиринтах. Здесь, правда, имело значение
и то, на какое место в новой жизни он рассчитывал. Щель под нарами или
угол сырого подвала голому и босому находились всегда и практически даром.
А за право жить в тепле, есть сытно и пить пьяно принято было платить...
В десятом часу, когда пасмурный день сменился туманным, промозглым
вечером, а на столицу первого в мире государства рабочих и крестьян
опустилась глухая тьма, лишь кое-где пробиваемая мерцанием редких уличных
фонарей и красноватым светом керосиновых ламп и свечей за грязными
стеклами окон, четыре понурые фигуры брели от Политехнического музея через
слякотную площадь.
Сторожко озираясь, они направлялись к шестиэтажному, действительно
напоминающему утюг своим заостренным торцом домине.
Обойдя его справа, углубились в щель между рядом зловещих, зияющих
пустыми оконными проемами корпусов, темных и безмолвных, от которых на
много сажен тянуло мерзким смрадом. В кулаке идущего впереди на короткий
миг блеснул луч карманного фонаря. - Сюда...
По облепленным грязью ступеням спустились в полуподвал. Удушливая
темнота, настолько липкая, что хотелось туг же вытереть лицо, густо
пропитанная вонью махорки, прелых портянок, мочи и растоптанного дерьма,
охватила вошедших, будто они погрузились в некую жидкость, не такую
плотную, как вода, но намного концентрированнее обыкновенного воздуха.
Точнее всего было бы назвать эту субстанцию перенасыщенным гнилым
туманом.
А из невидимых дверей и просто из каких-то проломов и щелей в стенах
- дым, крики, многоэтажный мат, визг не то избиваемых, не то насилуемых
женщин, керосиновый чад коптилок. Где-то верещала терзаемая неумелой рукой
гармошка, где-то пели дурными голосами.
Проводник, все тот же поручик, вновь на мгновение включил фонарь.
Даже он, бывавший здесь неоднократно, в темноте дорогу найти был не в
состоянии.
- Гаси огонь, падаль, чего рассветился! - раздался из темноты голос,
одновременно гнусавый и шепелявый.
- Сгинь, паскуда, - в тон ему огрызнулся Рудников и прошел мимо,
предупредительно придержав под локоть Новикова, который думал только о
том, как бы не вляпаться сапогами в какую-нибудь мерзость. Брезгливость -
единственное чувство, которое он не научился подавлять волевым усилием.
Дважды спустившись и вновь поднявшись по скрипящим лестницам без
перил, сделав чуть ли не десяток поворотов, четверка разведчиков
добралась, наконец, до цели. Толкнув облупленную, но на удивление тяжелую
и крепкую дверь, они сначала оказались в просторной прихожей, а потом
вошли в большую, метров тридцати, комнату, разгороженную на две неравные
части бархатным театральным занавесом.
Здесь было намного чище и, главное, светлее, чем в подземных
переходах. Горели сразу три семилинейные лампы, освещая середину
помещения, где за облезлым, но все равно величественным овальным столом
выпивала, закусывала и резалась в карты компания человек в десять. Для
здешних мест если и колоритная, то как раз своим относительным
человекоподобием.
Примерно половина из них сильно напоминала марьинорощинскую шпану,
какой ее застал и запомнил с раннего детства Новиков, все в возрасте между
двадцатью и тридцатью годами. Среди остальных выделялись мордастый жлоб в
матросском бушлате и бескозырке без ленточек, франт с усиками а-ля Макс
Линдер в хорошем кремовом пальто и еще трое были облика неопределенного,
темными грубыми лицами похожие не то на мастеровых, не то на бывших
городовых с не самых центральных улиц.
На столе - сугубое для тогдашней голодающей столицы изобилие - белые
калачи, громадная чугунная сковорода, явно не с перловкой, миска соленых
огурцов, пара литровых штофов и стаканы.
Все это Новиков охватил единым взглядом и тут же прикинул, что ежели
Рудников не знает какого-нибудь пароля, то сговориться с такой компанией
будет трудновато. Тем более что поручик так и не раскрыл до конца свой
замысел, сказав только, что знает надежное место для предстоящего дела.
Кому и как себя вести, он тоже не объяснил. Оставалось полагаться на
универсальное правило: "там видно будет".
Еще Андрей отметил, что в буру резалась только молодежь, а левый край
стола с "матросом" во главе беседовал почти степенно, помаленьку при этом
выпивая.
Рудников, небритый и мрачный, с кривоватым носом и тяжелой нижней
челюстью, козырек надвинут на глаза, руки в карманах поддевки, очень, надо
сказать, подходящий по типажу к здешнему обществу, и не скажешь, что
человек образованный, а в офицерской форме даже и благообразный, вразвалку
направился к столу. Новиков и Шульгин с Басмановым остались у стены, почти
сливаясь с ней и с пляшущими изломанными тенями. Шульгин по пути сюда
перевернул свою кожанку наизнанку, бурой байковой подкладкой вверх,
отцепил звезду с фуражки, а маузер спрятал сзади под ремень и сейчас тоже
мог вполне сойти, скажем, за шофера, если бы не ухмылочка на губах, совсем
не свойственная в то время людям столь почтенной профессии.
- Здорово, народ честной! - сипло провозгласил поручик. - Пал Саввич
дома?
Картежники его как бы не заметили, а остальные ответили хмурыми
взглядами и недобрым молчанием, только из полутьмы по ту сторону стола
кто-то спросил высоким - то ли баба, то ли скопец - голосом: - А ты-то кто
будешь? И какого.... тебе надо?
- Не видишь - человек. А раз пришел - дело есть. К хозяину, не к
тебе. Покличь, что ли...
- Хозяев теперя нету. Теперя все хозяева. А что ты за человек, щас
позырим...
От стола отделились, бросив карты, безо всякой команды, двое плотных
парней, одетых по-фартовому, шагнули разом, потянулись руками - один к
мешку Рудникова, второй - чтобы обхлопать карманы.
Не слишком торопясь, поручик извлек из кармана тяжелый американский
"кольт" на плетеном кожаном шнуре (когда в пятнадцатом году стало не
хватать наганов, этими пистолетами вооружали на кавказском фронте
новопроизведенных офицеров, так с тех пор и сберег его Рудников) и почти
без замаха ударил подошедшего справа парня между глаз. А левого пнул
юфтевым, подкованным с носка сапогом. Блатной, захлебнувшись воем, упал и
скорчился. И тут же рванулись вперед Шульгин, Басманов и Новиков.
Драки не было, такой, как их любят снимать наши и заграничные
режиссеры в фильмах из бандитской жизни.
Успел вскочить и схватить штоф за горлышко "матрос" - Сашка снес его
подсечкой. Взвизгнул что-то матерное, чиркая крест-накрест перед собой
финкой золотушный шкет - его тычком ствола в зубы отбросил с дороги
Рудников, вывернул кому-то челюсть ребром ладони капитан Басманов.
Грохнул вдруг выстрел - усатый по-пижонски пальнул через карман
пальто, и на правой поле возникла дыра с обожженными краями.
Его пришлось успокоить Новикову броском десантного ножа. И все.
Непонятно даже, как это, по всему судя - опытные, битые воры отважились на
неподготовленную схватку с четырьмя незнакомыми, но никак не похожими на
фраеров мужиками. Впрочем, не все так просто оказалось. - Товарищи,
товарищи, не стреляйте, тут свои!.. - тем самым бабьим голосом вскрикнул
один из "мастеровых", введенный в заблуждение комиссарским нарядом
Шульгина.
И тут же его призыв перекрыл командирский рык забывшегося Басманова:
- Живьем брать, поручик!
Поняв свою ошибку, "мастеровой" на карачках метнулся к занавесу,
шмыгнул под его нижний, украшенный бахромой и кистями край, затопотал
ботинками по половицам, удаляясь.
Рудников, остановленный было криком Басманова, бросился следом,
наугад стреляя в темноту.
За ним, выхватив маузер, рванулся Шульгин. После шестого или седьмого
выстрела раздался отдаленный грохот. Потом - тишина. Андрей, подавив
желание бежать на помощь Сашке, стал вместе с Басмановым укладывать
уцелевших бандитов на пол, мордой вниз, руки за голову.
Шульгин, светя мощным галогеновым фонарем, догнал Рудникова в конце
длинного коридора. Поручик хладнокровно перезаряжал пистолет, а беглец
скорчился у его ног с разнесенным крупнокалиберной пулей затылком.
- Поспешил, Виктор Петрович, - упрекнул Сашка Рудникова.
- Никак нет. Едва успел. Смотрите-ка... Шульгин только сейчас, подняв
луч фонаря, увидел, что "мастеровой" едва не спасся. Бамбуковая этажерка,
стоявшая у стены, была повалена, по полу раскатились жестяные банки,
скорее всего - с краской, а рядом в стене зияла черная щель, откуда тянуло
сквозняком.
- Извольте. Я предполагал, что тут есть запасный выход, и, возможно,
не один...
- Молодец, поручик, четко соображаете! А что это он про своих кричал?
- Да как бы не агент ихнего сыскного, то есть утро по-нынешнему. Или
вообще все они тут "товарищи". Я слыхал еще в восемнадцатом, что есть у
них такие, под налетчиков работают.
Шульгин фыркнул. В свое время ему приходилось читать книжки из серии
"Подвиг" про бандитов, которые маскировались под чекистов, чтобы грабить
буржуев и разжигать ненависть к советской власти. Но если верна прямая
теорема, то так же верна и обратная... - Тогда нужно и остальных
поспрашивать. Сумеете? -Делов-то...
Знаток уголовного мира, поручик Рудников у Деникина служил в
контрразведке. Для допроса он отобрал троих. "Матроса" и двух других,
подходящих по внешности. Прочие у Рудникова интереса не вызвали.
"Раскололись" его пациенты быстро, ему даже бить как следует никого не
пришлось. Быстрота, агрессивный напор и тычки в зубы благоухающим свежим
дымом стволом.
В своей принадлежности к губрозыску признался только один, напарник
убитого, с которым они внедрились на Хитровку еще в прошлом году. Из
сбивчивых и путаных слов трудно было понять, чем они больше занимались,
"освещением" замыслов преступного мира или собственным обогащением.
"Матрос" и в самом деле был из гельсингфорсской братвы (одичавшей и
озверевшей от безделья на шестой год) стоящих без дела у стенки линкоров,
а третий - "мастеровой" - оказался бывшим приказчиком молочного магазина
Чикина, соблазненным возможностью широко пожить в голодное время под
надежной милицейской "крышей".
Они даже и не грабили по-настоящему, а просто выезжали на обыски по
добытым у наводчиков адресам и выгребали подчистую то, что состоятельным
людям удавалось укрыть от предыдущих изъятий и реквизиций. А заодно
распродавали и делили выручку за имущество того самого Пал Саввича, к
которому и шел Рудников. Сам же хозяин квартиры недавно умер.
- Все ясно, господа? - Шульгин сказал "господа", но смотрел только на
поручика, справедливо считая, что от гвардейца Басманова сейчас пользы
будет мало.
Рудников молча кивнул и указал "кольтом" в сторону коридора.
- Пошли, соколики. А ты со мной, Михаил Федорович, рядом постоишь,
мало ли что... Басманов без удовольствия, но понимая необходимость
происходящего, встал с табурета. Против ожидания Новикова никаких
неприятных сцен с мольбами о пощаде, паданием на колени и размазыванием
соплей по щекам не произошло. Смертники покорно, хотя и на подгибающихся
ногах, поплелись в указанном направлении. И вправду, к концу гражданской
войны жизнь человеческая сильно подешевела. И чужая и своя.
Выстрелы из подвала прозвучали едва слышно. Все это время Андрей,
оставаясь в передней комнате, держал под прицелом лежащих на полу воров.
Для них все происшедшее было не совсем уж неожиданным, к осложнениям в
трудной бандитской жизни тут все привыкли, но стремительность и
беспощадность пришельцев ошеломляли.
Все-таки в первых десятилетиях века темп жизни был значительно
медленнее. Но их еще ждала отдельная мизансцена. - Встать! Подойти к
стене! Мордой, мордой...Руками опереться, ноги подальше. Вот так... Ну,
шелупонь, кто тут у вас главный? - проверив карманы и загашники
хитрованцев на предмет оружия, спросил продолжающий играть роль пахана
новой банды Рудников. На него обыскиваемые смотрели со страхом и
почтением. Быстрота и жестокость расправы произвели должное впечатление.
Нынешнего, послереволюционного блатного языка поручик не знал и
настоящего вора разыгрывать не пытался, да и необходимости в том не было.
К уголовному миру за последнее время прибилось столько случайного люда, от
бывших гимназистов и офицеров до попов-расстриг и аптекарей, что все давно
смешалось, верх брал тот, кто "круче", невзирая на происхождение и стаж.
Ничего не поделаешь, здесь тоже вступили в свои права "либерте, эгалите,
фратирните".
- Вон наш главный лежит, "Хряк его звали, - указал один из парней на
незадачливого стрелка.
- Хряк! - презрительно сплюнул поручик. - На подсвинка не тянет, а
туда же... - Наклонился над убитым, перевернул на спину, без усилия
выдернул из-под ключицы нож. Вытер об его же пальто, протянул Новикову
рукояткой вперед.
На вид Хряку было лет двадцать пять, лицо почти интеллигентное,
особенно когда смерть стерла с него томно-наглое выражение. Откуда вдруг у
этого парня такая нелепая кличка?
В руке он сжимал никелированный пистолетик калибра 6, 35.
Действительно пижон, что тут скажешь.
- А по профессии вы кто здесь? - продолжал спрашивать Рудников. -
Портяночники все?
- Обижаешь, кореш, - прогудел дьяконский бас из середины строя. -
Домушники мы тут, природные. А тех и не знали почти, так уж не к ряду
вышло. Хабар толкнуть зашли, ну и обмыли чуть...
- Кореша твои в подвале валяются, - осадил фамильярность Рудников. И
повернулся к Новикову: - Покараульте их еще, а я тут осмотрюсь по
закоулкам, мало ли что...
Вернулся поручик минут через десять, обойдя все примыкающие комнаты,
коридоры и чуланы.
- Порядок. - И засунул свой устрашающего вида "кольт" под ремень. -
Однако загадили они квартиру и распотрошили все. Пал Саввич полвека
наживал, аккуратист был. Куда старика подевали, хевра, дядьку моего?
- Да не трогали мы его, ей-бо, вот те крест! - снова ответил
дьяконский голос. - Помер он, сам помер, от старости, скоро уж сороковины.
У Хряка с ним дела были, да у того, Копченого, что вы шлепнули, он вроде
как и наследство принял. Хабар стал скупать. Ну а наше дело какое - украл,
продал на блат, выпил, и вся радость...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг