рынок на пересечении Садового кольца, Сретенки и Первой Мещанской, у
подножия одноименной башни, где торговали всем на свете, от скверных
спичек и армейских револьверов до сахарина и поддельных бриллиантов из
императорской короны.
Слухи по этому стихийному средоточию экономической жизни столицы
РСФСР и так давно уже ходили самые разные: что большевиков бьют на всех
фронтах и они стремительно откатываются к Москве, что армии Буденного и
Тухачевского не просто отступают, а наголову разбиты поляками, хуже, чем
Самсонов в четырнадцатом, что сам Буденный застрелился, а Тухачевский
бежал в Германию, что Антанта и финны не сегодня-завтра возьмут Петроград,
что в тамбовских лесах появился какой-то Антонов, не то бывший большевик,
обиженный Троцким и поднявший двести тысяч мужиков против Советов, не то
засланный из-за границы новый Лжедмитрий...
Как и полагается, интенсивность и содержание слухов немедленно нашли
свое отражение в финансовой сфере - вторую неделю, как пошел вверх курс
царских денег, особенно пятисотрублевых "Петров" и сторублевых
"Катеринок". За "Петра" сегодняшним утром просили четыре миллиона
совзнаками, а теперь, конечно, запросят еще больше.
Невольно приосанились бывшие офицеры, ухитрившиеся избегнуть
мобилизации или расстрела, а ныне перебивающиеся случайными заработками, и
так же дружно приуныли их коллеги, оказавшиеся на советской службе.
Они-то лучше других знали реальную обстановку и догадывались, чем
может грозить им лично дальнейшее развитие событий.
По рукам образованной части населения ходили вырванные из школьных
атласов и томов Брокгауза и Ефрона карты европейской части России с "самой
точной" линией фронта. В зависимости от степени информированности и
оптимизма владельца карты она проходила то где-то между Харьковом и
Курском, а то и прямо через Тулу.
"Только вчера приехавший (бежавший) оттуда" зять, брат, свояк, в
самом сдержанном варианте - "один знакомый" рассказывал якобы, какую
огромную помощь получил от Антанты Врангель, что белые войска, словно и не
было столько тяжелых поражений, бьются отчаянно и беспощадно, а у красных,
наоборот, "лопнула становая жила" и что даже вольный батька Махно
перекинулся "на ту сторону" и буквально вчера взял Киев!
Как бы там ни было на самом деле, общественное мнение сходилось на
мысли, что на сей раз Врангель взялся за дело всерьез, о чем
свидетельствовало сравнительно медленное, но планомерно-неудержимое
продвижение его войск на север и по Украине, ничуть не похожее на
отчаянный, закончившийся новороссийской катастрофой прошлогодний рывок к
Москве Деникина. И что большевикам, уж на этот-то раз, наступает
непременный конец!
Газеты "Правда" и "Известия" писали о положении на фронтах глухо,
стараясь не упоминать конкретные географические пункты, а больше напирали
на примеры массового героизма красноармейцев и неизбежность восстания
европейского пролетариата. Верили им, разумеется, мало. Русский народ
стремительно постигал науку чтения между строк.
Стало известно об экстренном прибытии в Москву Троцкого с двумя
эшелонами охраны из мадьяр и китайцев и еще одним эшелоном, груженным
краденым церковным золотом, о том, что ЦК заседает непрерывно и
обсуждается отъезд правительства не то в Кострому, не то в Вологду,
поближе к морю и пароходам.
Чрезвычайка свирепствовала, как никогда. Прокатилась очередная волна
облав на заложников, все больше из семей военспецов, даже тех, кто служил
большевикам не за страх, а за совесть...
И вот теперь появился аэроплан. Знающие люди тут же принялись
объяснять всем желающим, что фронт, получается, совсем уже рядом. Верст
двести, не больше. Аэроплану больше не пролететь.
...Новиков, заросший трехдневной щетиной, в стоптанных и сто лет не
чищенных солдатских сапогах, в суконном бушлате и картузе с треснувшим
козырьком сидел на ступеньках проходного подъезда углового дома, через
который в случае внезапной облавы легко было скрыться в лабиринте дворов
между тремя Мещанскими улицами. Рядом примостился Басманов и еще один
офицер, поручик Рудников, до войны служивший репортером по уголовным делам
в "Ведомостях московского градоначальства" и знавший город не хуже самого
Гиляровского.
Они закусывали ржаным хлебом, салом и печеными яйцами, скучающе
озирая раскинувшуюся перед ними панораму Сухаревки. Даже появление
аэроплана, неведомо что предвещавшее, не вывело троицу... не то
дезертиров, не то мешочников средней руки из сосредоточенного процесса
насыщения. И не такое, мол, видали...
И действительно. Они сами принимали участие в подготовке "Ильи
Муромца" к полету. На старом бомбардировщике заменили двигатели на куда
более легкие и мощные "М-17", полотняную обшивку - на кевларовую,
проволочные растяжки - на титановые трубчатые стойки, и в итоге получилась
совсем другая машина.
Пилотировал ее прославленный ас первой мировой и этой войн, лично
сбивший восемнадцать немецких и тринадцать красных самолетов, поручик
Владимир Губанов по прозвищу Кот. Происходило ли это прозвище от
изображаемого на борту каждого очередного самолета черного зверя с
выгнутой спиной и свирепо встопорщенными усами или, наоборот, - не знал
никто из ныне живущих.
- Кремль бомбить прилетел! - пронеслась неизвестно кем пущенная
догадка, и в толпе началось возвратно-поступательное движение. Часть ее
устремилась в сторону центра - посмотреть, как это будет, а часть, из тех,
кто поосторожнее, потянулась от греха подальше, под прикрытие глубоких
подворотен.
"Илья Муромец" тем временем завершил свой первый медленный круг над
ржавыми крышами и облупленным золотом куполов московских "сорока сороков".
Со стороны Кремля действительно загремели нестройные винтовочные
выстрелы, несколько очередей с Никольской башни дал в сторону аэроплана
пулемет. Скорее со злости, нежели надеясь попасть.
...Новиков с группой из пятнадцати прошедших специальную подготовку
офицеров появился в городе утром, в районе Павелецкого вокзала. Все они
были одеты разнообразно и пестро - в домотканые поддевки, старые шинели и
ватники, с расчетом ничем не выделяться из общей массы, и изображали кто
огородников из ближних сел, доставивших на рынки свою продукцию, кто
артель плотников или печников, кто пильщиков дров с козлами на плечах и
завернутым в тряпки инструментом. Замаскировавшись таким образом, каждый,
не привлекая внимания заградотрядников, нес под видом невинного груза по
паре пудов необходимого снаряжения.
Одновременно с ними в Москву просочились еще две аналогичные группы,
одной из которых командовал Шульгин, а другой - коренной москвич
штабс-капитан Мальцев.
Заранее поделенные на пятерки и тройки, каждая с хорошо знающим город
офицером во главе, рейнджеры рассеялись по дворам и улицам, имея все
необходимые инструкции и постоянно включенные на прием рации. Детального
плана действий у Новикова пока не было, все зависело от конкретной
обстановки. Решающий ход был сделан самим фактом этой экспедиции, теперь
нужно было ждать ответного.
Берестин назвал их рейд разведкой боем. А Андрей добавил, что,
возможно, правильней будет - "Вызываем огонь на себя". ...Снизившись до
трехсот сажен так, что отчетливо стали видны фигуры пилотов в застекленной
носовой кабине, оглушая москвичей ревом моторов, бомбардировщик пронесся
над самым центром барахолки и выбросил из брюха облако похожих на пух из
распоротой перины листовок.
Вторую серию он сыпанул прямо внутрь кремлевской ограды.
Переглянувшись, Новиков с товарищами не спеша завернули в не слишком
чистые тряпицы остатки своей трапезы, затянули шнурки вещмешков, разом
поднялись.
Кружась и колыхаясь в потоках нагретого многочисленной толпой
воздуха, листовки, может быть, несколько быстрее, чем следует, опускались
в гущу людского моря, на плечи и головы продающих и покупающих, на
мостовую, на ветки деревьев и крыши окрестных домов.
Первый листок достиг земли, и тут произошло непонятное. Гражданин в
поношенной темно-серой паре и не идущей к костюму шляпе-канотье,
любопытствуя, поймал спланировавшую прямо в руки бумажку, скользнул по ней
без особого интереса глазами. И вдруг рот его полуоткрылся, глаза странным
образом округлились...
Неуловимым движением он сунул смятый в кулаке листок в карман и
метнулся вперед, расталкивая окружающих.
Листовки этот странный гражданин, через секунду потерявший свое
канотье, хватал обеими руками, пихал их в карманы и за пазуху,
подпрыгивал, чтобы поймать очередную бумажку на лету, припадал к земле,
лягался и яростно работал локтями.
Пока растерявшийся народ с изумлением наблюдал за хрестоматийной
картиной внезапного помешательства, "несчастный" успел ухватить никак не
меньше двух десятков листовок.
И тут неподалеку раздался вопль, еще один, еще. По толпе прокатился
слитный гул, сквозь который то там, то тут прорезались отдельные, наиболее
пронзительные крики и возгласы - яростные, испуганные,
истерически-отчаянные.
Сухаревка забурлила. Такое обычно случалось здесь лишь во время
устраиваемых чекистами массовых облав.
Толпа кружилась и раскачивалась, в ней возникали водовороты и
разрежения, народ то сбивался в кучу там, где листовки ложились гуще, то
бросался в стороны.
Приливная волна выкатилась на тротуар - часть листовок нанесло на
стены окружающих площадь зданий, и они тихо, как осенние листья,
скользили, прижимаемые ветром к облупленной штукатурке, вниз, к сотням
рук, жадно протянутых навстречу, застревали на карнизах и подоконниках,
попадали в водосточные желоба.
Трое разведчиков отступили в глубь подъезда. Смешиваться с теряющей
человеческий облик толпой им было явно не с руки. А неподалеку вдобавок
вспыхнула свирепая потасовка.
Хорошо еще, что почти никто из торгующих не раскладывал свои товары
на земле, иначе в возникшей сутолоке не обошлось бы без жертв. Но драки
тем не менее вспыхивали теперь уже повсеместно - все за те же листки
бумаги. Еще миг - и наиболее проворные и сообразительные кинулись в
окрестные дворы, оттуда по пожарным и внутренним лестницам - на крыши.
А в небе наконец появились два красных "фармана". Можно представить,
сколько криков и ругани по начальственным телефонам их появлению
предшествовало!
Отпугивая истребители огнем из всех своих восьми пулеметов (да не
каких-нибудь старомодных "льюисов", а надежных скорострельных "ПКТ") -
малиновые огоньки трассеров были снизу хорошо видны, - "Илья Муромец"
круто пошел вверх, причем настолько быстро, что "фарманы" сразу начали
отставать. Само по себе это было невероятно. Истребитель, даже с
изношенным мотором и на плохом горючем, должен превосходить устаревший
бомбардировщик по скорости километров на сто в час. Разве что красные
летчики сознательно не хотели лезть под пули, из страха или по идейным
соображениям. Они ведь наверняка видели знаменитую эмблему на борту "Ильи
Муромца" и знали, что сулит встреча с обладателем этого "рыцарского
герба".
Поднявшись версты на полторы, белый аэроплан высыпал над
Замоскворечьем третью порцию листовок и, покачав крыльями, еще прибавил
газу. Под самой кромкой облаков развернулся на юго-запад, блеснул на
прощание серебристыми ореолами винтов и исчез, растворяясь в густеющей
дымке.
"Фарманы", поняв бессмысленность преследования, с раздраженным
жужжанием тоже повернули восвояси.
Новиков, Басманов и Рудников, закурив "козьи ножки", с видом людей
степенных и на всякую ерунду не падких, наблюдали за овладевшим москвичами
психозом, изредка обмениваясь мнениями о действиях охотников за
листовками. Пока наконец один, самый азартный, стараясь дотянуться до
повисшего в раструбе водосточной трубы листка, сорвался, мелькнул со
сдавленным вскриком вдоль краснокирпичного брандмауэра и исчез за крышами
дровяных сараев.
- Кхм! - подавился дымом Басманов. - Это уже и лишнее.
- Жадность фраера сгубила, - не согласился с его мнением Рудников.
- Что уж тут... Глупо, конечно. Так черт ли его понес? - Новиков
раздраженно дернул щекой и отвел глаза. - А вы могли бы предложить лучший
способ?
Басманов пожал плечами и ничего не ответил. А Новиков в очередной раз
удивился странной чувствительности прошедшего все круги гражданской войны
капитана. Но, может, потому он и капитан, когда люди младше его по выпуску
уже и генеральские погоны носят?
- Это еще что, - ухмыльнулся Рудников. - Подождите, скоро по второму
разу дележка пойдет, вот тогда... С треском распахнулась перекошенная
балконная дверь на третьем этаже, и краснорожий дебелый мужик заорал
дворнику, который ручкой метлы гнал перед собой прошмыгнувших в щель под
запертыми воротами беспризорников:
- Никитич, какого... они там с ума посходили? Чего с крыш сигают?
Дворник, изгнав посягнувшего на его законную добычу врага, ответил, с
трудом сдерживая торжество, поскольку карманы его фартука оттопыривались:
- Да вот слышь, листки с неба падали... А на каж-ном листке десятка
николаевская пришпандорена. Не иначе клеем столярным, не оторвешь! - Да
ну? Врешь небось. Я сбегаю сейчас, погляжу-ко! Дверь так и осталась
открытой, а мужик исчез. - Поглядишь, поглядишь... Хрен в сумке ты
поглядишь... - пробурчал дворник с отчетливым владимирским выговором,
скрываясь в свою нору слева от подворотни. Слышно было, как лязгнул
наброшенный крюк.
...Идея принадлежала как раз Новикову. Это он придумал таким способом
отвлечь внимание ВЧК и милиции от движущихся сейчас по городу разведгрупп.
Наверняка все наличные силы будут немедленно брошены сюда, в центр, на
охоту за счастливыми обладателями листовок с врангелевским подарком.
Ну а вдобавок не вызовет излишнего внимания и то золото, которое
завтра же появится в Москве уже по другим каналам. Андрей собирался
использовать его широко - в целях подкупа должностных лиц, для
финансирования нужных людей и просто для дезорганизации красного тыла.
Заодно и создать в обнищавшем за три года до последней крайности
городе нужное настроение тоже следовало. Как любил повторять к месту и не
к месту В. И. Ульянов-Ленин: "Коль воевать, так по-военному".
Кстати, листовки, сброшенные на Кремль, золотого обеспечения не
имели. Тоже с психологической целью. ...Попозже, когда "золотая лихорадка"
стихла, поскольку в радиусе двух километров не осталось ни одной, хоть раз
не подхваченной с земли дрожащими руками самой замызганной бумажки,
врангелевские листовки, пусть далеко и не все, были заодно и прочитаны.
Подкрепленное, словно гербовой печатью, монетой с царским курносым
профилем, содержание отпечатанных изящным шрифтом лазерного принтера
листков чересчур уж сенсационным не было, но кривотолкам конец положило.
Прежде всего в них сообщалось, что линия фронта проходит сейчас от
Ростова до Одессы через Курск. Взятие Москвы обещалось к исходу следующей
недели. Экономическое и военное положение "Свободной России" было названо
блестящим, что подтверждалось Указом Верховного правителя о восстановлении
отмененного в четырнадцатом году размена на золото билетов
Государственного банка и приравненных к ним денежных знаков правительства
Юга России.
Врангель, сочувствуя бедственному положению москвичей, счел возможным
накануне освобождения послать эту небольшую денежную помощь в надежде, что
хоть какая-то ее часть дойдет до истинно нуждающихся. Для сведения
остальных было сказано, что гарантируется поставка ста тысяч пудов
продовольствия на следующий же день после установления в Москве
надлежащего порядка, участвовать в чем призывалось все законопослушное и
здравомыслящее население. Также было обещано немедленное возобновление
свободной торговли без каких-либо налогов и сборов.
Особо обращаясь к служащему у большевиков офицерству,
генерал-лейтенант Врангель гарантировал полную амнистию всем, кто с сего
дня перестанет исполнять приказы кремлевских узурпаторов. Остальных ждал
суд, скорый, но справедливый...
Неизвестно, какое число жителей Москвы в те дни искренне поддерживало
большевиков, но вряд ли больше десяти-пятнадцати процентов. Если уж в
пролетарском Петрограде то и дело вспыхивали волнения и забастовки,
подавлявшиеся со всей возможной свирепостью, и совсем немного времени
оставалось до Кронштадского восстания, то мещанская и купеческая Москва
тем более не имела оснований любить бессмысленно жестокую власть. Ее лишь
терпели от безысходности, считая непреодолимым злом и Божьим наказанием,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг