Слащева предотвратили эту опасность и позволили удержать Северную Таврию,
однако Каховский плацдарм ликвидировать не удалось. Бои за него
продолжались до конца октября, после чего началось последнее,
закончившееся взятием Крыма наступление Красной армии. Хрестоматийно, с
детства знакомо, читано в талантливых и бездарных повестях и романах,
изучалось на кафедрах тактики и военной истории. И совсем не так очевидно,
как принято считать.
Проиграв варианты на своем компьютере, Берестин поразился, насколько
близок был Слащев к победе и насколько осложнилось бы положение Советской
России, сумей он убедить Врангеля в необходимости перенести центр тяжести
летней кампании с Кубани на правобережье Днепра. Даже без вмешательства
потусторонних сил (к которым он относил себя) белые могли бы удерживать
фронт как минимум до весны, а за это время всякое могло бы случиться.
Достаточно вспомнить Кронштадтский мятеж, восстание Антонова,
Махновщину... Вечером 31 июля они со Слащевым объехали на двух "доджах"
расположение готовящихся к сражению войск.
Все, что видел Алексей, странным образом напомнило ему картины сорок
первого года. Измотанные в боях полки численностью от ста до трехсот
штыков, артиллерийские батареи с десятком снарядов на орудие, дивизии,
равные батальонам, растянутые на семидесятиверстном фронте, отсутствие
нормальной связи, абсолютно невыгодная местность. То есть воевать в таких
условиях как бы даже и нельзя, бессмысленно, тем более что у противника
огромный перевес в силе и, по идее, подавляющее моральное превосходство.
А вот Марков тогда же, но с другой стороны фронта, считал, что все
наоборот - белые сильны, отлично вооружены, от пуза накормлены и горят
жаждой перевешать всех рабочих и крестьян, вернуть себе дворцы и имения,
вновь посадить на трон царя.
Нет, боевой дух солдат и офицеров, с которыми успел перекинуться
парой слов Берестин, был высок на удивление. И еще он обратил внимание,
что вопреки распространенным, не без помощи пресловутого графа Алексея
Толстого, представлениям о белой армии, в некоторых полках офицеров не
было совсем - только унтер-офицеры, рядовые и вольноопределяющиеся из
гимназистов и студентов, кадеты и юнкера.
- Еще раз вас прошу, Яков Александрович, - сказал Слащеву Берестин,
когда они возвратились в Черную долину, где сосредоточивалась
предназначенная для нанесения главного удара Корниловская дивизия, -
выполняйте наш план с немецкой пунктуальностью. Упаси вас Бог поддаться
азарту. Нам нужно только одно - связать красных боем на намеченном рубеже,
удерживать позиции до сигнала, контратаки только имитировать, в случае
особенно сильного нажима - медленно отступать. И точно по моему сигналу
поднять в атаку корниловцев. На связь я не совсем полагаюсь - сигналом
будет серия ракет черного дыма с правого берега. Еще - старайтесь всемерно
беречь людей. Даже один к десяти - для нас неприемлемая цена...
- Будьте спокойны, Алексей Михайлович, это-то я сумею сделать. Лишь
бы у вас все получилось.
В голосе генерала Берестин уловил некоторое сомнение. Ударного
батальона Слащев в деле не видел и не знал, можно ли рассчитывать, что тот
успешно осуществит намеченное. Да и новоиспеченного коллегу он пока уважал
только как теоретика. Грамотного, несомненно, и с характером. Еще Слащев
оценил, что каким-то способом Берестин сумел раздобыть карту с полной
картиной расположения и численности красных войск на утро сегодняшнего
дня. На прямой вопрос тот ответил, что и у большевиков обычные люди
служат. Одни до сих пор прикидывают, как все повернется, а другие любят
деньги больше, чем коммунистическую идею...
У поваленной ограды заброшенного хутора немцев-колонистов их встретил
худой, высокий, в заломленной черно-красной фуражке генерал Скоблин.
Отрапортовал, подбросив к козырьку ладонь.
Корниловцы готовились к утреннему бою. От ближайшей железнодорожной
станции Шульгин пригнал колонну грузовиков с оружием. Вначале намечалось
вооружить ударный отряд карабинами "СКС", но в последний момент Алексей
передумал. Все-таки промежуточные патроны образца сорок третьего года
создавали дополнительные проблемы. В случае непредвиденного развития
событий войска могли в самый ответственный момент оказаться безоружными.
Остановились на винтовках "СВТ". Скорострельность и емкость магазинов
такая же, огневая мощь и дальнобойность выше, и всегда можно
воспользоваться трофейными патронами. Вдобавок в случае рукопашного боя
винтовка с длинным ножевым штыком куда удобнее карабина.
Ящики с винтовками выгружали с машин, разносили по ротам, и тут же
инструкторы из числа басмановских рейнджеров объясняли их устройство и
приемы обращения. Опытным солдатам требовалось пятнадцать-двадцать минут,
чтобы обучиться разборке, сборке и настройке газового регулятора. Со всех
сторон раздавался металлический лязг и щелчки затворов, голоса задающих
практические вопросы и обменивающихся мнениями людей.
Особого удивления новинка не вызвала, многие уже встречались с
самозарядными и автоматическими винтовками Манлихера, Маузера, Мондрагона
еще на мировой войне. Разве что обращали на себя внимание простота и
отработанность конструкции. И, может быть, количество полученного оружия.
Но это не те вопросы, которые могут взволновать людей накануне боя.
Преобладала радость, вернее - злорадство при мысли, как удивятся
"краснюки", попав под огонь, считай, что тысячи пулеметов сразу.
Берестин ходил между взводами и ротами, уже получившими оружие и
американские суточные рационы в картонных коробках, где, кроме
сбалансированного по жирам, белкам, углеводам и витаминам пайка в пять
тысяч калорий, имелась даже туалетная бумага защитного цвета, такие же
салфетки, по пачке сигарет "Лаки страйк" без фильтра и картонные спички.
Еще было выдано по бутылке водки на троих, чтобы снять усталость после
тридцативерстного марш-броска по выжженной солнцем пыльной степи.
Алексею казалось, что он попал в лагерь последних легионеров Рима.
Какого-нибудь V или VI века, когда варвары уже сокрушили империю и
разграбили Вечный город, когда неизвестно, есть ли вообще на престоле
император, и воевать уже не за что, но и бросить оружие тоже невозможно.
Составив новые винтовки в козлы, солдаты сидели у разожженных из
наскоро разломанных ружейных и патронных ящиков костров не ради тепла, а
чтобы вскипятить в помятых котелках чай и просто так, бездумно смотреть на
живой огонь.
Берестин не слышал разговоров о доме, семье, вообще о каких-то
посторонних по отношению к войне делах. Грубые, почти лишенные остроумия
шутки, воспоминания о боях, даты которых не имеют значения, все равно -
Перемышль ли четырнадцатого года, озеро Нарочь шестнадцатого или хутор
Верхнебаканский зимой двадцатого, вдруг всплывающие имена товарищей,
павших в боях или бесследно сгинувших в круговерти жизни и подвалах
губернских чрезвычаек.
Поношенное, разномастное обмундирование - редко на ком увидишь
пресловутую, столь любимую кинорежиссерами черную с красными кантами
форму, все больше добела выгоревшие и застиранные гимнастерки, кителя с
обтрепанными обшлагами, разбитые сапоги, нередко - самодельные погоны с
нарисованными химическим карандашом звездочками...
Ни на ком нет орденов - или потеряны, или спрятаны, завернутые в
тряпочку, на дне вещмешков.
Люди - так ощущал витающую над расположением корниловцев ауру
Берестин, - которые явно, решительно обрекли себя на смерть, давно
разочаровавшись в жизни. Неизвестно, остались ли среди них те, кто плакал
в восемнадцатом году над гробом генерала Корнилова, ужасался охватившему
обе сражающиеся стороны кровавому озверению, стрелялся от бессмысленности
происходящего, искал достойный выход из безвыходной ситуации... Алексею
казалось, что вряд ли. Этим - уже все равно. Они будут сражаться с
десяти-, стократно превосходящим противником, даже не надеясь на победу.
Судьба против них? Отечеству и Богу не нужен их подвиг? Тем хуже. Есть
какая-то извращенная радость - назло Року погибнуть за безнадежно
проигранное дело. Последние оставшиеся у них ценности - сознание своего
боевого мастерства, спокойный фатализм, чувство фронтового товарищества и
желание уничтожать врага, пока остаются силы и патроны в подсумках. Больше
ничего - ни надежды уцелеть, ни планов на мирную жизнь, ни страха ранения
и смерти.
Жутко... И вот что еще заметил Алексей, пройдя весь лагерь насквозь.
Его словно бы никто вообще не воспринял как живого человека. Как будто бы
и не было его здесь. Он останавливался возле офицерских бивуаков, слушал
их разговоры и песни, даже задавал кому-то вопросы, они на них отвечали -
и тут же переставали видеть и помнить нежданного гостя.
Берестин вернулся к машинам, где ждал его закончивший раздачу оружия
Шульгин. В небольшой ложбинке на склоне холма он разложил у задних колес
"урала" вынутые из кабины сиденья, открыл консервы, нарезал хлеб и
помидоры. В дорожном холодильнике, кроме водки и пива, у него были
припасены несколько бутылок "Боржоми", и Алексей долго и жадно пил ледяную
пузырящуюся воду.
Небо на западе еще отсвечивало нежным зеленовато-розовым тоном,
сильно пахло пылью, полынью, дымом костров и откуда-то, наверное с
недалеких населенных хуторов, коровьим навозом.
- А где Слащев? - спросил Шульгин, когда Алексей отбросил в траву
пустую бутылку и вытер губы, стряхнул капли воды с подбородка.
- Поехал на левый фланг. Обещал через час-полтора вернуться.
- Ну и как твои впечатления? - Шульгина, очевидно, занимали сейчас те
же мысли, что и Берестина. - Ты о Якове или вообще? - Вообще.
- Если вообще, то Каховку мы завтра возьмем. И отбросим противника
километров на пятьдесят, если не дальше. - Он непроизвольно избегал
употреблять термины "красные", "большевики" и им подобные, словно переводя
тем самым стоящую перед ним задачу в некую абстрактно-теоретическую
плоскость.
- Что касается остального... - Берестин передернул плечами. - Бойцы
они, конечно, запредельные. Я марковской памятью кое-что помню. Как такие
же, как эти, двумя ротами сутки держали кубанскую переправу против нашей
дивизии, притом неоднократно переходя в штыковые контратаки. Такой ерунды,
как в кино, чтобы парадными колоннами на пушки и пулеметы переть, себе не
позволяли. Так то же чужая память, а сейчас я наяву посмотрел. Что они
после войны делать будут?
- Да, может, и ничего особенно. Дальше в армии служить, водку пить, в
карты играть. Если победят - чего им горевать? Спасители отечества.
Вьетнамские и афганские синдромы обычно после проигранных войн
проявляются. Ты когда-нибудь слышал, чтобы у евреев после их войны что-то
такое случалось? - То шестидневная, а то шестилетняя... - Брось. - Шульгин
плеснул в серебряные стаканы водку. - Солнце село, теперь и выпить можно.
Что касается евреев, так они тоже больше тридцати лет воюют, и весьма
успешно. Четыре миллиона против ста миллионов окрестных мусульман. И
нормально себя чувствуют. Но я не об этом. Ты со Слащевым обо всем
договорился?
- Обо всем. Будешь при нем находиться, связь обеспечивать и следить,
чтобы никакой самодеятельности...
- Нормально. Комендантский взвод при мне имеется, БТР с пулеметами
тоже. И еще полмашины водки. Будет чем боевой порыв поддержать.
- Лишь бы у тебя получилось, - дословно повторил он пожелание
Слащева. Берестину отвечать не хотелось, вообще не хотелось говорить ни о
чем накануне решающего всю кампанию и вообще дальнейший ход здешней
истории сражения. Вечер был хорош, воздух тих, на небе загорелись первые
звезды, с корниловского бивуака донеслась негромкая песня. Голос певца
звучал чисто, но слов было не разобрать.
- Ты вздремнуть не хочешь? - угадал его настроение Шульгин. - Еще всю
ночь крутиться, и день будет долгим. - Не тянет. Разлей еще грамм по
сто.Так посидим, расслабимся. Похожая ночь вспоминается, на целине. Я еще
курсантом был. С одной девчонкой тоже так вот на кургане сидели. -Ну и?-с
интересом спросил Шульгин. - Ну и ничего. "Киндзмараули" из горлышка пили.
Его там в сельпо навалом было, и никто не брал.
Простившись с Сашкой и генералами, Берестин проехал более пятидесяти
километров на юг, вывел свою колонну в заранее намеченном месте на берег
Днепра. Грузовики оставили здесь, а четырьмя БТРами за три рейса на
правобережье переправились сто человек рейнджеров с необходимым
снаряжением.
За следующие полтора часа отряд поднялся на сорок километров к северу
и незадолго до рассвета занял позиции, господствующие как по отношению к
противоположному, низменному берегу Днепра, так и к тыловым позициям
красных войск.
Сражение началось в десять минут седьмого. День обещал быть жарким в
обоих смыслах.
В бледно-голубом утреннем небе лопнули, расплываясь желтоватыми
облачками, первые шрапнели. Затрещали далекие пулеметные очереди, по
огромной дуге боевого соприкосновения белых и красных частей хлопали
винтовочные выстрелы, гулко рвались снаряды полевых пушек.
По понтонной переправе двинулись на левый берег густые колонны
красной пехоты. Направление главного удара Эйдемана наметилось еще вчера -
силами четырех дивизий он начал наступление в районе Черненька - Большие
Маячки. Введя в бой свои главные силы, он вполне мог надеяться к исходу
дня сломить сопротивление Слащева, разрезать белый фронт надвое и выйти на
оперативный простор. От Перекопа и крымских перешейков их отделяло меньше
сотни верст. Жуткий соблазн для большевистского командования - в три дня
закончить невыносимо затянувшуюся войну.
Берестин продолжал наблюдать. Над его окопом была натянута
маскировочная сеть, подпоручик с радиостанцией ждал приказа. В соседней
ячейке устроился капитан Басманов, которому и предстояло начать акцию
реванша. Оттуда доносились обрывки слов, тоже посверкивали стекла оптики.
Сражение разворачивалось классически. Как в кино. Колонны красных
войск, силами не менее пятнадцати тысяч штыков, почти не встречая
сопротивления, быстрым шагом, иногда переходя на бег, продвигались вдоль
чаплинской дороги.
По самому шоссе пылили, угрожающе шевеля пулеметными стволами,
двухбашенные броневики, не меньше дивизиона, скакали на рысях конные
батареи, за ними телеги со снарядами. Фланги наступающих войск прикрывали
конные разъезды. Слева и справа от главных сил, теряясь в жаркой солнечной
дымке, веером расходились пешие и конные отряды. Совсем далеко, за
пределами видимости, все чаще и яростнее била артиллерия.
По всем теоретическим канонам, если исходить из численности и
дислокации войск, а особенно из справедливости того дела, за которое
сражались героические рабоче-крестьянские полки, белогвардейцам следовало
бы сейчас начать планомерное отступление, переходящее в паническое
бегство.
Очень это красиво смотрелось в свое время на цветном широком экране
(кажется, в 1962 году, в фильме "Хмурое утро"), когда белые офицеры,
непременно в новенькой, почти парадной форме, при орденах и с сигарами в
зубах (откуда же сразу сигар столько набрали?), попытавшись испугать
революционных бойцов психической атакой, вдруг попали под шквальный огонь
красных батарей и в панике разбегались по голой степи, сотнями падая в
красивых фонтанах взрывов. На самом же деле даже дураку, а не только
кадровому офицеру, должно было быть ясно, что единственный в подобном
случае тактически грамотный выход - развернуться в редкую цепь и взять
батарейцев на штык. И любой подпоручик знал это с первого курса училища.
Со ста или двухсот метров туг и делать нечего. Самая легкая пушка - не
пулемет, против отважной и обученной пехоты она беззащитна.
Но пацаны в зале кричали "ура", свистели в два и четыре пальца, а
потом расходились из кинотеатра, довольные торжеством справедливости. Ну,
Бог им судья, тем сценаристам и режиссерам. Сталинские и ленинские премии
дороже абстрактно понятой правды жизни. Хотя Берестину, как человеку,
самому не чуждому искусства, всегда было интересно- а вот Алексей Толстой,
граф и великий советский писатель, он как, искренне писал то, что написал,
или, наслаждаясь немыслимыми для других в советской стране благами жизни,
полученными от страшного режима, утонченно издевался над заказчиками и
потребителями своей эпопеи? Особенно Берестина занимала та сцена, где
сначала Рощин спасает переодетого в белогвардейскую форму Телегина, а
потом тот, в свою очередь, собирается сдать в ЧК Рощина, заподозрив в нем
белого шпиона. Так вот, искренне ли Толстой восхищался "новой моралью"
Телегина, или таким образом замаскировал свое к переметнувшимся на красную
сторону офицерам презрение?
Но сейчас обстановка на театре сражения выглядела несколько иначе.
Редкие цепи белых, отстреливаясь, отходили на заранее намеченные рубежи.
Несколько полевых батарей, оставленных для прикрытия, вели беглый огонь
картечью. Время от времени отступающие слащевские полки переходили в
контратаки, отбрасывали наиболее вырвавшиеся вперед красные части и снова
начинали медленное, планомерное отступление. Какие-то фазы боя Берестин
видел отчетливо сквозь стекла стереотрубы, какие-то просто угадывал в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг