- Обожди, спасены души! А как же они через Прорву прошли? И болотный засос
их за ноги не схватил?
- Мирские все могут! Им нечистик помогает. И снова замолчали, разглядывая
пленников кто испуганно, кто с отвращением, а кто просто с любопытством.
Глядели и пленники на стоявших кругом людей. Истые русские мужики суровой,
трудной жизни. Правда, все чуть скуластые, с чуть раскосыми глазами;
волосы у большинства черные, блестящие и жесткие. А мало ли в русской
крови всяких других кровей бродит и пенится? Одеты все бедно: толстое
домотканое сукно, самодельная пестрядь, крашеная посконь, холсты, дерюга,
пеньковое рядно. У нас из этого половики, конские попоны и мешки делают, а
здесь шьют кафтаны, зипуны, портки, рубахи, сарафаны. Покрой одежды
старинный, как на исторических картинах, все длиннополое, длиннорукавное.
2
Долгое напряженное молчание прервал веселый смех Птухи. Стоявшая в первых
рядах молодица, судорожно перебирая красные глиняные бусы, с испугом
смотрела на бритое лицо мичмана.
- Ишь как на меня глаза пучит! - усмехнулся Птуха я повел на молодицу
ласковым черным глазом. - Может, во сне меня видела, красавица?
- Ой, срамной какой! Лицо как коленка голое! - попятилась молодка. -
Свинья необрядная!
- Зачем ты его так, девка? - примирительно сказали и толпе. - Мирской аль
ново-китежский, родня мы.
- Знамо так! - дружно поддержали в толпе. - Василия Мирского, упокой
господи его душеньку, помните? Говорил же он, что и в миру наши земляки,
русичи, живут.
- Не земляки, а чужаки! Поганцы, чертово отродье, змеи шипящие!
. Это выкрикнул звонким горловым голосом высокий рыжебородый человек в
нарядном кафтане до пят, не из сермяги или дерюги, а из добротного сукна
ядовито-желтого цвета. Лицо его сплошь, кроме носа и узкой полоски лба,
заросло густыми рыжими волосами. В тусклых оловянных его глазах затаилось
зверино-злобное и рабски подлое. Нехорошее лицо, опасное!
- Прелестный голос! - поглядел Птуха на рыжебородого, - Удивлялось, почему
он в одесской опере не поет. А рыжебородый завопил кликушно:
- Антихристы!.. Сыны дьявола! У них на голове рога сатаны!
- Патрикей скажет, только слушай! - насмешливо протянули в толпе. - Где
они, рога-то?
- Под шапкой у них рога! - резко крикнул рыжебородый. - Сбей шапку,
пощупай!
- Тю! Зачем сбивать? - Птуха снял мичманку и наклонил голову. - Щупайте,
граждане! Какие же мы черти? И нас, как и вас, мама родила.
Ближний парень протянул руку, с опаской пощупал и крикнул радостно:
- Гладкая, как и у нас! Ей-бо, гладкая! Нет рогов!
Рыжебородый оттолкнул зло парня и пошел на мирских. Он остановился против
Сережи и взвизгнул:
- А где третий глаз во лбу? Открой третий глаз, .псёнок! У-у!.. Палачу бы
под топор тебя! Чтоб и семени вашего не осталось!
Рыжебородый тянулся руками к Сереже. Казалось, он сейчас бросится душить
мальчика. Сережа не отступил, не попятился, а ударил сильно по тянувшимся
к нему рукам и крикнул:
- Ты, рыжий, не очень!..
Рыжебородый сунулся было ближе к Сереже, но мичман незаметно двинул его
локтем в бок и сказал вежливо:
- Я, конечно, извиняюсь.
- Стрельцы, пошто мирским волю даете? - закричал слезливо рыжий, потирая
бок. - Бейте мирских нещадно!
В толпе нашлись у него единомышленники. Это были молодые, сытые и
мордастые парни. Их кафтаны, тоже из цветного хорошего сукна, были
подпоясаны туго и высоко, выше пояса, а рукава засучены. Так выходят
кулачные бойцы на "стенку".
- Бей мирских! - закричали мордастые парни. - Наш святой град пришли
разведать!
- От царишки московского подосланы!.. Бей!.. Но из толпы закричали и
другое:
- Не тронь мирских! Мы, может, тоже к миру тянемся!
- Мужики, помолчите! Орут как непоено стадо.
Это крикнула бабенка, коротенькая, но матёрая и крепкая, как грибок, с
властными, мужскими повадками. На животе ее висел лоток, а на нем, под
тряпицей, дымились горячие подовые пироги и калачи, густо обвалянные
мукой. Широкое, лукавое и умное ее лицо пылало гневом и брезгливой
ненавистью. Она встала против рыжего и сказала не громко, но сильно:
- Чо к младеню лезешь? Пошто на мирских народ натравляешь? Будь ты
трою-трижды на семи соборах проклят, Душан!
Рыжебородый опасливо попятился:
- Понесла без весла! Молчи, баба, когда мужики говорят.
- Сам молчи, шептун! Вцеплюсь, рыжий пес, ногтями в твое рыло, и женка
твоя не узнает, где что у тебя!
- Ах ты ведьма! - взревел рыжий, бросаясь на пирожницу.
Птуха шагнул было заступить ему дорогу, но не успел. Пирожница взмахнула
лотком и трахнула им рыжебородого по голове. Пироги брызнули во все
стороны воробьями. Толпа захохотала:
- Налетай, спасены души, на пироги! С горохом, с репой, с зайчатиной!
Рыжий плюнул остервенело и пошел прочь.
- Серьезная женщина! - засмеялся капитан.
- Грандиозная дама! - восхищенно согласился Птуха. - Красавица, теперь,
когда у вас на загривке шерсть опустилась, скажите, кто тот рыжий жлоб с
мордой в собачьем меху?
- Патрикей Душан, вьюн да шептун, главный подглядчик и доносчик детинский.
А мордастые парни, что в суконных кафтанах, тоже из его шайки. Тоже
посадничьи псы!
- Агентура, значит? Запомним! А какие ваши анкетные данные будут? Имя,
отчество, фамилия, девица, замужняя, вдовая?
- Дарёнка я. Вдова. На толчке в обжорном ряду пирогами торгую.
- Боже ж мой, и вдова и пирожница! Очень приятно! Тогда будем знакомы.
Разрешите представиться. - Мичман лихо козырнул, не сгибая ладони и высоко
подняв локоть. - Мичман Птуха, славного Тихоокеанского флота! А где вас,
Дарёночка, искать, если нужда будет?
- Ишь какой скорый! Вы, мирские, все такие? - оправляя холщовый сарафан,
улыбнулась Дарёнка и стрельнула глазами в мичмана.
У Птухи ёкнуло сердце. Ох и глаза же у пирожницы, черненькие, кругленькие,
как у соболюшки, а ласковые и развеселые!..
- Имею вам сказать пару слов, - нагнувшись к Дарёнке, тихо сказал мичман.
- Обожди, мирской. Никак, соль везут. Неужто у мужиков духу не хватит на
дуван соляной обоз пустить?
Она указала на большой обоз, втягивавшийся в улицу. Запаренные, исходившие
кислым паром лошади с трудом тащили по грязи тяжелые возы, укрытые
рогожами и увязанные волосяными веревками. По обе стороны обоза ехали
конные стрельцы. Капитана удивили глаза людей, смотревших на проезжающие
возы. В глазах этих блестела голодная жадность и нестерпимое желание:
броситься на возы, развалить, растащить их.
- Словно на золото смотрят, - сказал он вслух. А Птуха быстро выдвинулся к
возу, приподнял рогожу, потер ладонью туго набитый мешок, лизнул ладонь и
громко удивился:
- Соль, чтоб я так жил! А охраняют, как золото,
- Соль-то, она дороже золота. Без соли и хлебушек не сладок. А мы вот без
соли живем, - сказал невесело стоявший невдалеке мужичишка, встрепанный, и
сердитый.
- В дырявой рубахе, в коротких мохрастых портках был он похож на пастуха,
только что вырвавшегосяиз драки после хорошей встрепки. И зипун его из
дерюги был так перекошен в вороте, будто и за ворот его таскали и трепали
без милости. Бороденку словно ветром в сторону отнесло. Но лицо было
смелое, задиристое, готовое к новой драке.
- А почему же вы без соли живете? - спросил капитан.
- Видал, кака стража вокруг соли? Глядеть гляди, да кругом обходи! С
дрекольем бы навалиться, отбили бы сольцу-матушку!
- Ты чо, Псой, мак ел? Совсем ополоумел! Никогда мы за дреколье не
возьмемся, Мы по писанию живем, смирно живем, - покорно сказал стоявший
рядом с Псоем мужичок, тоже растерханный, похожий на растеребленный стожок
сена, но с лицом робким и кротким, с глазками лучистыми, добрыми и,
печальными.:
- Чистый Чарли Чаплин, - сказал мичман, глядя на робкого мужичка. - Только
.ребра, как у цыганской лошади, тарчат. Ты почему, браток, смотришь
грустно?
- Загрустишь! - задиристо ответил за робкого Псой. - Веселья не много,
коли дёсны без соли гниют. Соль всю верховники под себя погребли. А мы. не
солоно хлебаем!
- Интересуюсь знать, что за звери эти верховники? - спросил, Птуха.
- Люди владущие, сильные! - Псой, вытянул руку, в ту сторону, где над
избенками города высились на холме стены и башни Детинца. - Живут на
холме, наверху, потому и зовутся верхними людьми. Они в Детинце на полную
душу живут, а у нас видишь как? - указал он на покосившиеся избы. - Все
валится да гнется, скоро и затвориться нечем будет.
- А почему? Душа ни к чему не лежит, вот почему, - безнадежно проговорил
робкий мужичок.
- Что там блестит на солнце? - спросил капитан, глядя на Детинец.
- Терем златоверхий. Золотая голубятня! - ответил угрюмо Псой. - Только в
ней не голуби, а коршуны живут. Старица и посадник. Теребят нас,
посадчину, как коршун курчонка; Не принесешь в Детинец белое железо, и
соли тебе нет.
- Какое белое железо? - удивился Ратных. - Где бы его добываете?
- Сказал бы, да не ведено про белое железо говорить, - покосился Псой на
конвойных стрельцов. - Ничего, поживешь - узнаешь, может, сам косточки
сложишь на Ободранном Ложке, - со зловещим намеком проговорил Псой.
- Мне просто смешно! - сердито сказал Птуха. - Кошмар, до чего вы скучно
живете. Хуже некуда! Даже без соли кушаете.
- А чо делать? - по-петушиному покосился на него Псой.
- Научу. Слушайте в оба уха! Вы что, не можете показать этому Детинцу, где
раки зимуют? Пыль с них сдуть? Поворот все вдруг, и от Детинца только
дырка останется.
Кто-то, прячась в толпе, сказал с тоской.
- Так, може, на миру, на Руси, у вас бывает, а у нас...
- А что у вас? Ну, чего замолчал?
- Замолчишь, коли глотку заткнут. Пробовали мы пыль сдувать, так после
голов недосчитались! - снова крикнули из толпы.
А робкий мужичок вдруг придвинулся к Птухе и, оглядываясь опасливо на
стрельцов, спросил быстрым шепотом:
- Скажи, ради Христа, добрый человек, скажи по правде: ты не антихрист?
- Вот морока на мою голову! - вздохнул мичман. - Хочешь, командировочное
удостоверение покажу? Сам посуди, у антихристов командировочные со штампом
и печатью бывают?
- Врут, значит, наши попы, что на миру сплошь антихристы. Матерь божья,
хоть бы одним глазком на Русь глянуть! Омерзело здеся из тайги в небо, как
в дыру, глядеть!
- Так беги к нам!
- Попробуй! Так тебя и пустят!
- А кто не пускает? Да ты не бойся, выкладывай,
- Говорили же тебе... Да вот он тащится! Он и не пускает.
Из-за поворота выползла на улицу неуклюжая, скрипучая, без рессор
колымага, выкрашенная в ярко-красный цвет. Волокла ее четверка лошадей
цугом, в упряжи, увешанной бляхами, кистями и лисьими хвостами. В окно
колымаги видны были соболья шапка, тучная борода и опухшее от обжорства и
безделья лицо. Сзади, за колымагой, плелись два пеших стрельца с бердышами
на плечах. Люди испуганно расступились перед колымагой и не двинулись с
места, пока ее скрип не смолк вдали. Тогда послышались негромкие голоса:
- Куды это верховника понесло?
- На Ободранный Ложок, поди. Белое железо в мешок ссыпать.
- Самого его в мешок да в омут! - угрюмо сказал Псой.
- Суеслов, богу и верхним лучшим людям ты противник! Годи, дадут те таску!
- лениво, без злости пригрозил мужику стрелецкий десятник. И приказал
строго: - Двигай! Шагай ширше, мирские. Липнут всякие!
3
Улица пошла под уклон и, как река в бурливое озеро, влилась в базарную
площадь. Здесь, на свежем навозе и по колено в грязи, галдел, кипел
толчок. Торговали с рук, со скамей, с лотков, из бочек и кадушек; были и
палатки рогожные и тесовые. Над палатками висели на шестах то лапоть, то
лоскут сукна, сапог или шапка. Это были вывески. А мясной ряд можно было
угадать и без вывески - по стаям собак, с мордами, вымазанными в крови.
Мясники тут же на толчке резали скот, палками отгоняя собак, рвущихся к
окровавленному мясу. А для рыбного ряда вывеской была вонь такая мощная,
что мирские зажали носы.
- Что они, черти, тухлую рыбу, что ли, обожают? - вслух удивился мичман.
- Черти, може, и любят тухлую рыбу, а мы не любим, - откликнулся
встрепанный мужик Псой. Он и робкий, с добрыми глазами, шли за мирскими
как привязанные. - Рыба на тонях без соли гниет, у баб капуста без соли
воняет, мясо тухнет, сало червивеет. Истинно гибель без соли!
- Опять разговор о соли, - тихо сказал Виктор капитану.
- Дельный разговор! Он нам глаза на здешние порядки открывает, - ответил
довольно капитан.
Толчок шумел, свистел, пел, кричал. Как на цымбалах, играли гончары,
постукивая палочкой по звонкому своему товару. Котельники оглушительно
били в котлы и сковородки, сыромятники размахивали дублеными полушубками,
вымоченными в дубовых и еловых настоях и в квасах, пьяные орали песни,
нищие слезно ныли, ребятишки свистели и дудели на разные лады в глиняные
свистульки и дуды. Бабка, ворожея на бобах, пытаясь перекричать базарный
гвалт, гадала двум девушкам-подружкам, а те, затаив от страха дыхание,
глядели прямо в ее беззубый рот. Была на толчке и стригальня, где мужикам
и парням, сидевшим на пнях, стригли волосы, надев на голову глиняные
горшки. Земля здесь была покрыта, как кошмой, срезанными волосами.
А за стригальнями увидели мирские невысокий помост из досок, выкрашенный в
черный цвет. На нем лежал ворох соломы, подплывший кровью, стоял чурбан с
воткнутым в него широколезвым топором. Это была плаха. Рядом мрачно
чернела виселица. Ветер с озера тихо покачивал висевшего в петле со
связанными за спиной руками. На перекладине виселицы сидели тесно в ряд
вороны. Они нетерпеливо перепархивали и скрипуче каркали.
- Хорошую моду взяли - убивать живых людей! - пробормотал ошарашенно
мичман.
А Ратных ощутил холодок в сердце: "Плаха... Виселица... Время здесь
остановилось..."
Стрельцам пришлось задержаться. Вокруг плахи тесно стояли люди, весело и
довольно смотревшие на кнутобойную расправу. Палач, высокий, плечистый, но
с маленькой круглой кошачьей головой, осенил себя крестным знамением,
поплевал на руки и поднял длинный сыромятный кнут. На кобыле, толстой
доске с прорезями для рук, лежал тучный бородатый человек. При первом же
ударе он вскрикнул визгливым, бабьим голоском:
- Внемли гласу моления моего, Исусе Христе!
А люди, обступившие плаху, захохотали:
- Чай, спьяну накуролесил, поп Савва - худая слава!
- Известно! Он ковш пенника в один дых пьет!
- Эй, палач Суровец! Удара не слышно! Бей кутью крепче!
Но палач хлестал лениво, без злобы. Люди начали покрикивать раздраженно:
- Суровец, серчай! Сердито бей божью дудку!
- Сухо! Поповской кровушки не видно!
Палач хлестнул с замахом, и поп взмолился:
- Оле, мне грешному, оле, мне несчастному! - А потом заорал: - Полно
бить-то, душегуб! Сверх счету кладешь!
И вдруг зрители сразу отхлынули от плахи. В дальнем конце толчка закричали:
- Бирюч едет, спасены души! Новое мучительство выкрикнет!
Конный бирюч заколотил короткой плеткой в большой бубен, надел на длинный
шест свою шапку, поднял ее высоко и закричал:
- Слушайте все люди ново-китежские, от мала до велика!
- Ново-китежское радио! - покрутил головой Птуха. - Последние известия!
- Слушайте, спасены души! - кричал, натужась, бирюч. - Ее боголюбие
старица Нимфодора и его степенство государь-посадник Ждан Густомысл
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг