пышных бород, толстых рож, сколько бархата, шелка, атласа и мехов самых
дорогих. Когда установились верховники, чинные, важные, могутные, колокол
смолк, и наступила выжидательная тишина.
- К стенам нас подзывают, - догадались наконец посадские. - Указы-грамоты
начнут нам читать иль слово увещевательное говорить будут. Всю ночь, чай,
Верхняя Дума совещалась.
Так и вышло, по догадке. На вислое крыльцо* воротной башни вышел
стрелецкий голова. Остафий снял атласную, с бобром шапку и поклонился
народу на три стороны.
* Вислое крыльцо - балкон.
- Гляди, вежливый какой стал! - засмеялись в толпе.
- Слушайте, люди ново-китежские, грамоту старицы и посадника! - зычно, на
всю площадь, крикнул он. Подняв высоко длинный свиток бересты, он начал
читать: - "Всем людям посадским, и деревенским, и прочим жителям
богоспасаемой земли ново-китежской, иде же истинное православие сияет, яко
светило. Пожелав вам душевного просветления, вкупе же и телесно здравия,
обращаемся к вам, людие, мы, высокие владыки. Во-перве, ее боголюбие
старица Нимфодора, златое правило Христовой веры, церкви бодрое око, уста
немолчные сладковещательные, преподобная мудрая наставница и владычица, и
прочая, и прочая. А рядом с нею государь владыка посадник ново-китежский
Ждан Густомысл..."
- Не приемлем! - заревела толпа, услышав имя посадника. - Не желаем про
Ждана слышать!..
- Чего галдите? Дайте грамоту дочесть! - пытался голова перекричать людей.
- А ну вас к дьяволу! Меня не слушали, так старицу Нимфодору небось
выслушаете!
При имени старицы площадь начала затихать. На стене посветлело.
Монахини-старухи вынесли толстые церковные свечи и фонари, иконы, кресты,
хоругви. Люди на площади закрестились, сломались в поклонах. И вдруг
чей-то звонкий голос крикнул:
- Гля-кось, и поп Савва - худая слава к святости примазался!
Поп Савва, важный и суровый, выпятил брюхо и упер в него большой
деревянный крест. Он не вытерпел и погрозил крестом, как дубиной, стоявшим
внизу посадским.
Старухи монахини визгливо запели молитву, и под пение дворовые парни
вынесли на стену в кресле старицу. На площади попадали на колени, и вверх,
к, ней, протянулись мозолистые земляные, корявые ладони, прося
благословения. Нимфодора встала с кресла и, подойдя к перилам балкона,
широкими взмахами руки перекрестила народ. Ее глаза старой хитрой бестии
торжествующе поблескивали. Не вышли из ее воли люди, на колени попадали!
- Спасены души, пошто лики злые являете? - заговорила Нимфодора сильным и
звучным голосом. - Пошто слушаете злокозненные советы проклятых богом
мирских людей? Людие, воззрите на главу мою, иже денно и нощно о вас
печаль имеет!
Старица сняла монашеский клобук и поклонилась народу.
Седые реденькие волосы ее смешно разлохматились на ветру.
Женский жалостливый, со слезами голос крикнул из толпы:
- Шапочку надень, матушка. Головушку старую застудишь.
- Размирье наше кончать надобе. На что сменять хотите жизнь
ново-китежскую, кроткую да утешную? - ласково, увещевательно продолжала
старица. - На жизнь мирскую, на злую царскую неволю? Опомнитесь! Миром
прошу!
- Ты, преподобная, со святыми ангелами гуторь, а с нами, грешными, теперя
не договоришься! - вскинулся из толпы веселый голос.
Второй голос крикнул насмешливо:
- Ты, милостивая, не слова нам кидай, а ситчику мирского кинь!
Его догнал злой и резкий вскрик:
- Вставай с колен, хрешшоны! На коленях не бунтуют!
Люди поднялись с колен, тихо, но недобро переговариваясь.
Старица почувствовала перемену в настроении толпы и закликушествовала,
посыпала проклинающими словами:
- Стыд и обык забыли, богом проклятые! Проклинаю вас до третьего колена!
Анафема вам! Огонь и железо на вас пошлю! Да не простит вас бог! Анафема
вам! Анафема!
Будимир улыбнулся одними губами, невесело и раздраженно:
- Всегда она против народа, хлебна муха! Мудрая наставница, уста
сладковещательные, а для нас у нее иных слов, кроме угрозных и
хулительных, нет. Змея старая!
Взлохмаченную, обозленную Нимфодору уволокли старухи.
Вислое крыльцо опустело.
Толпа негодующе и гневно гудела.
Глава 4 ПОБЕГ
В тюрьме крепк" в дверях замки
И стены высоки.
За жизнью узника следят
Холодные зрачки.
О. Уайльд, "Баллада о Рэдингскэй тюрьме"
I
Ветер размел облака, и поднялась в небе большая желтая луна. Над всей
необъятной Сибирью полыхала, наверное, эта зловеще желтая луна.
Осадный табор понемногу затихал после вызова под детинские стены, после
сердитого разговора восставших со старицей. Атаман и есаулы стояли около
штабного шатра, договариваясь, кому с какими посадами идти завтра на штурм
Детинца. Здесь и заметил Будимир молодого парнишку, шедшего как-то
неуверенно, то и дело оглядываясь и всматриваясь в лица попадавшихся людей.
- Стой-ка! - схватил его сзади за плечо Будимир. - А я, кажись, тебя знаю.
Паренек испуганно оглянулся, но, посмотрев на Повалу, улыбнулся:
- И я тебя знаю, дядя Будимир.
- Ты из Детинца, парень! Коней к нам приводил ковать.
- Из Детинца. Конюх я с посадничьей конюшни.
- А как сюда попал? - двинулся на парня: Птуха.
- По веревке меня со стены спустили.
- Зачем? - с угрозой спросил мичман.
- Грамотку я мирским принес.
- От кого?
- Читай, узнаешь. Видать, ты мирской и будешь? А приказано передать
грамотку набольшему из мирских, он же атаман заворохи сёднешней бунтовской;
- Я атаман. Давай грамотку, - сказал капитан. Оробевший парень передал ему
письмо. Сердце капитана сжало недоброе предчувствие: письмо было на
мирской бумаге из блокнота, с зубчиками по верхнему краю.
- Голова стрелецкий Остафий, когда спускал меня со стены, кричал вслед,
что мирские, мол, наградят тебя. Полтины две, мол, огребешь! Весточку зело
радошную несешь! - стеснительно поглядывая на есаулов, говорил детинский
посланец.
Капитан подошел к костру и быстро прочитал, видимо, очень коротенькое
послание. Письмо выпало из его рук, и он опустился обессиленно на лежавшую
около костра колоду, закрыв ладонями лицо.
Мичман поднял выпавшее из рук капитана письмо и вслух прочитал:
- "Капитан! К рассвету шайки бунтовщиков должны быть отведены от Детинца в
посады. В противном случае с первыми солнечными лучами летчик Косаговский
и его брат будут повешены на стенах Детинца".
Подписи не было.
- Вона какую весточку я принес, - оробел конюх. - Такое дело плахой
пахнет, а не полтиной!
Капитан отвел от лица ладони и встал. Лицо его было бледно. На него
смотрел с невыразимой, жалостью Истома, казалось готовый заплакать.
- Решайте, товарищи и братья, - тихо, надломленно сказал Ратных. - Я не
знаю, как поступить. Е.саулы молчали, опустив глаза в землю.
- Решайте же! И будет по-вашему! - крикнул с болью капитан.
- Не в праве мы такое дело решать! - Будимир беспомощно развел руки. -
Всем народом такое дело решается, отойти нам в посады иль в облоге стоять
и на приступ идти. Бейте тревогу, братья есаулы, созывайте народ на сходку!
- Смотрите на него, он собирается в посады вернуться! - блеснул мичман
цыганскими белками. - Отойдем мы в посады, ладно! Ну и что? Поможет это,
как пилюля от землетрясения! Отпустят они наших пленников за такую твою
услугу, Будимир? И дыру в мир откроют для народа?
- А что .вы предлагаете, мичман? - посмотрел на него Ратных.
Птуха глубоко .вздохнул, и поднял кулак, собираясь крикнуть что-то
решительное, окончательное, но кулак его опустился, и, понурившись, он
сказал растерянно:
- Ничего я не предлагаю.
Вдруг на дальнем конце стены что-то сверкнуло огненно, и долетело хриплое
гарканье выстрела.
- Из "тюфяков" стреляют, - посмотрел в ту сторону Волкорез.
Все молчали, прислушиваясь и вглядываясь. Рядом с капитаном тяжело дышал
мичман. На дальней стене ударило во второй раз и в третий. Видны были
выхлопы пламени из стволов. На стене взметнулись смоляные факелы
- С Пытошной башни стреляют! - крикнул отчаянно Истома и побежал.
Его обогнали Будимир, Волкорез, Птуха. Капитан тоже побежал под стеной
Детинца.
- Не пойму, что там случилось, - пробормотал он и остановился, пораженный.
До него долетел голос Истомы:
- Радуша ты моя, Сереженька!
А затем закричал и мичман:
- Виктор Дмитриевич!.. Дайте обниму!.. Ну, теперь мы опять на ровный киль
встали!
- Живы, здоровы, целёшеньки? - закричал и капитан, бросаясь на веселые
голоса.
- И живы, и здоровы, и целёшеньки! - выдвинулся под свет факелов
улыбающийся летчик.
А вместе с ним подошел и Сережа. Капитан схватил его и бурно поцеловал.
Посадские, обступившие мирских, радостно переговаривались.
- Как же вы освободились из башни? - спросил капитан.
Лучась мальчишеским задором, Сережа пренебрежительно выпятил нижнюю губу:
- Чихали мы со свистом на ихние башни! Целое приключение у нас было. На
краю смерти были. Не верите?
- Верю, верю! - засмеялся капитан. - А все же рассказывает пусть брат.
Давайте, Виктор Дмитриевич, по порядку.
- Мальчишки, Сережкины футболисты, помогли. Мальчишки все могут! - сказал
Виктор и улыбнулся озорной улыбкой,
2
В который уже раз осмотрел Виктор волоковое окно, выходившее на дощатый
желоб, подергал толстые горбыли, потом ощупал дверь каморы. Она была сбита
из дубовых досок и закрыта снаружи на засов. Положим, каким-то чудом они
откроют эту дверь, а что толку? Попадут в нижний ярус Пыточной башни, а
оттуда ход только на посадничий двор. Тотчас схватят их стрельцы и отведут
к Памфилу-Быку. А дальше и подумать страшно!..
- Это не дело, Витя. Сидим сложа руки. Бежать надо! - заговорил вдруг
Сережа. В голосе его были укор и суровое осуждение.
- А как бежать? Ну, например? - озадаченно спросил Виктор.
- По-разному можно. Вот, например, как Том Сойер бежал...
- От тети Полли? Но для этого надо два раза тихо мяукнуть и спрыгнуть с
крыши на землю, где тебя ждет Гек Финн с дохлой кошкой в руках.
- Ну не так, конечно! Давай все осмотрим еще раз: окно, стены, дверь.
- Смотрели уже...
Но Сережа подошел к окну и прильнул к щели между горбылями, которую
заметил еще днем.
Вдруг откуда-то донесся тихий, но ясный голос:
- Серьга!
- Надо же! Юрята! - оторопело прошептал Сережа.
Виктор, сидевший на соломе, вскинулся.
- Серьга, ты меня слышишь? - снова тихо проговорили совсем рядом.
Сережа снова припал к щели.
- Юрятка, это ты? - крикнул он.
- Я самый. Ты тише говори. Стерегут вас строго. Стрельцы-караульщики по
стенам ходят.
- Мы их шаги слышим. А ты как подобрался?
- Как стрельцы пройдут обходом Пытошную - мы сюда!.. Мы здесь всей
ватагой. На-ка вот, держи.
Юрята сунул что-то в щель, протолкнул. На пол каморы упал Сережин нож.
- Стрельцы идут1 - шепнул испуганно Юрята. - Прощай пока.
По желобу прошумело и стихло.
- Смотри, Витя, мой ножичек! - Сережа нажал кнопку и взмахнул клинком.
Виктор взял нож из рук брата, нахмурился, соображая. Потом огорченно
сказал:
- Чтобы эти засовы взломать, топор добрый нужен.
- Топор в башне есть, я видел. Им палач Суровей головы рубит бунтовщикам.
- В башне есть топор? - замирающим голосом спросил летчик.
Сорвавшись с места, он подбежал к двери каморы, вонзил Б доски нож и
азартно принялся за работу: резал, ковырял, сверлил. Летели щепки,
трухлявая, прогнившая от старости дверь подавалась легко.
Виктор спешил, отбрасывая со лба волосы, и отчаянно ругался шепотом.
Сережа стоял рядом и вздрагивал от волнения.
Наконец в двери образовалась дыра, в которую с трудом пролезала рука
Сережи. Он нащупал засов, попытался его отодвинуть, но не сумел. Спеша и
обливаясь лотом, Виктор стал расширять отверстие. Прошел еще час, а может,
и больше, когда он наконец, обдирая об острые края тесного отверстия руку,
отодвинул засов. Дверь, скрипнув, открылась.
- Где топор? - спросил Виктор. В башне было темно.
- Прямо иди, к стене. Там ищи, он в бревно воткнут.
Сережа остался на пороге. Идти в застенок, да еще в темноте, у него не
хватило духа. Виктор вскоре вернулся в камору, взвешивая в руке тяжелый
палаческий топор с широким лезвием. Он подсунул топор под конец прибитого
горбыля и с силой нажал. Заскрежетали, выдираясь, грубо выкованные
огромные костыли; Сережа прислушивался, готовый предупредить о приближении
стрелецкого караула. Косаговский ухватился за отодравшийся конец горбыля,
вцепился в него и Сережа.
- Ра-азом, взяли! - скомандовал Виктор.
С треском, похожим на выстрел, горбыль оторвался от окна.
- Чертова музыка! - прошептал летчик.
Братья прислушались. Наверху было тихо. Ухватились за второй горбыль,
рванули. Он отодрался с таким же треском. В дыре чернела ночь.
- Я первый, - сказал Виктор.
Он взял топор, высунул голову в дыру, огляделся и одним прыжком вылетел из
каморы на желоб, тут же ухватившись за края, чтобы не соскользнуть.
- Давай быстро! - истово шепнул он из темноты.
Сережа выкинулся из окна. Они скатились по желобу на землю и побежали. И
тогда со стены заорали:
- Стой!.. Стой, говорю!..
А они бежали. Надо было пересечь широкую улицу и спрятаться за домами. Но
со стены грохнул выстрел. Картечь просвистела над головой. А улица,
проклятая, не кончалась. На стене суматошно кричали стрельцы. Снова
выстрел. Третий. Следующий будет без промаха, следующий срежет их и уложит
на землю.
Вдруг на стене раздался высокий девичий голос:
- Стрельцы, не стреляйте, богом молю!.. Приказ мой вам, не стреляйте!..
Стало тихо. Выстрелов не было. Пленники достигли первой избы. Обежав ее,
они остановились, привалившись измученно к стене.
- Еще чуть - и гроб был бы! - тяжело дыша, сказал Виктор. - А ты слышал
Анфису?
Ответить Сережа не успел. На него налетело, едва не сбив с ног, что-то
косматое, визжащее и горячо лизнуло в лицо. Это был обезумевший от счастья
Женька. Он: скакал, вертелся, катался по земле, тявкал и хохотал,
по-собачьи. А потом, рыча свирепо и ласково, схватил Виктора за носок
ботинка и не отпускал.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг