поскорее! - потер Птуха довольно руки и запел, изображая корабельный горн
на обед:
Бери ложку, бери бак, Выходи на полубак!..
- Перекрестил бы лучше лоб перед едой! - сердито покосился на него поп.
2
Ели из одной деревянной чашки, черпая по очереди. Квас был нестерпимо
кислый, хлеб колючий, с мякиной.
- Скажите, Савва, Прорва, про которую мы уже много наслушались, в самом
деле непроходимая? - осторожно спросил капитан.
- Тухлой воды мерцание! Болотных трав стена! Чавкает, пузырится трясина
бездонная! А на кочке зеленый болотный черт с лягушачьими глазами сидит.
Вот какая Прорва! - ответил поп. - Пойдешь - и утопнешь в зыбунах да
прососах, а не утопнешь - мошке да пиявицам на корм угодишь. Землю
ново-китежскую Прорва кругом облегла. Нет прохода!
- И зимой не замерзает?
- Никак! Родники подземные горячие Прорву греют. Над ней зимой пар столбом
стоит. Издаля видно, - недобро ложились слова попа. - Так-то, мирские!
Уйти и не думайте.
Сережа посмотрел испуганно на попа и опустил голову, пряча страх в глазах.
Савва погладил его по голове.
- Обвыкай, отроче, обвыкай. - В голосе его было не участие, а издевка. -
Руки грызи, не уйдешь!
- Не трогайте мальчика, Савва! - резко сказал Косаговский. - А ты, Сережа,
подтяни гайку! Дорогу домой мы найдем. Верь мне.
Сережа шмыгнул громко носом, поднял голову и улыбнулся несмело.
- Ты, батя, тралю-валю нам не пой1 - бросил ложку Птуха. - А галоши
ленинградские, рубаха японская, будильник московский? А зонтик, а веер
старухин - это откуда? Из-за Прорвы? Или как?
Савва не донес ложку до рта и, глядя в ложку, ответил:
- А ты спроси об этом старицу и посадника. Спроси! Так ответят, что голова
напрочь отлетит!
Мичман раздраженно отмахнулся и прислонился к стене, устало прикрыв глаза.
Капитан молчал. Две морщинки поперек лба придавали его лицу вид хмурый,
озабоченный.
- Истома, а как предки ваши перешли Прорву? - обернулся он к юноше. - Не
двое, не пятеро их было, а не одна сотня, наверное. Не слышали вы об этом
рассказов, преданий, песен, былин?
- Вела их преподобная старица Анна, а ей ангел господен путь указывал, -
важно сказал поп.
- Дед, расскажи мирским поведание о граде нашем, - обратился к нему
Истома. - Всю досюлыцину древнюю поведай. Ты летописатель. Иди-ка сюда,
мирской, - позвал он капитана и подвел к вделанному в стену шкафчику. -
Вынимай, смотри.
Капитан вытащил из шкафчика книгу, огромную, как столешница, в деревянном
переплете, обтянутом кожей. Это был, скорее, сундук, а не книга.
Подошедший Виктор постучал по деревянному переплету:
- Теперь я понял, почему говорят: прочитал книгу от доски до доски,
Ратных раскрыл книгу. На первом листе была искусная заставка в черную и
красную краски. Он взялся за край страницы, чтобы перевернуть, и, не
поверив, пощупал еще раз. Нет, не бумага это была, а обработанная
неизвестным способом березовая кора. Вот почему книга была такая толстая!
- Берестяная книга! - удивленно сказал капитан. - Вот чудо! Правда, слышал
я, будто в одном таежном селе в церкви были берестяные книги. Узнали об
этом музейные работники, примчались туда, а книг нет уже. Псаломщик их на
растопку пустил. А ваша книга давно написана? О чем она говорит?
- На берестех сих вся история Ново-Китежа написана. При старице Анне ее
начало. Века три, почитай, ей будет. - Истома раскрыл книгу на титульном
листе и прочитал: - "Поведание о достославных предках наших и како, по
изволению божьему, русские люди срубили в дебрях да раменях град
Ново-Китеж, како живяху там".
- Ново-китежская летопись! - Капитан осторожно, с уважением перекладывал
толстые, закапанные воском листы, исписанные крупным, тщательно выведенным
уставом*. И время, как пучина, сомкнулось над его головой. Древние
коричневатые чернила из дубовых орешков уже выцвели. Клякса! Двести лет
этой кляксе! Писал летописец, задумался, дрогнуло гусиное перо, и вот!.. О
чем повествовал он, не мудрствуя лукаво, словами простыми и скупыми? Какие
события могли быть в этом глухом медвежьем углу?.. "В сем году злой мороз
ржицу озимую побил, а летом и яровые без дождя сгорели. И в граде
Ново-Китеже, до нового хлебушка, и конину, и собак, и всяку нечисть
едяху..."
* Устав - почерк старинных русских летописей.
- Это древняя книга, - сказал Истома, - она в соборе нашем хранится. Дед
ее на дом взял, чтоб подновить. Выцвело письмо. А писали ее прежние
летописцы: поп Никодим, поп Сильвестр, поп Мокий и другие. А это книга
новая, - вытащил Истома второй том.
- В нее напишу я завтра, как в град наш, попущением божьим, мирские люди
пробрались. О вас напишу, - важничал поп. - Все сугубое должен я
записывать.
- Теперь дед летописец ново-китежский. Опять поп. За это ему кормы и питие
от старицы положены, - объяснил Истома.
- А гостей редькой угощаешь. Эх, батя! - упрекнул попа мичман.
- Хоть и пьет дед до изумления, - продолжал Истома, - а грамматик он зело
ученый, грамоту многу познал и книжному урядству вельми обучен. Дед,
расскажи мирским поведание. Ты всю летопись прочитал и всю дивно помнишь.
- Что разглядят они, неверы, в сумраке времен старопрежних? - задрал Савва
нос-пуговку. - Душа у них темная.
- Я тебе за это братину полугару поставлю.
- А деньги у тя есть? - покосился недоверчиво поп.
- Алтын да два гроша.
- Тогда лучше пенника, чтоб язык мой развязать. Прилепе язык к гортани
моей... Бежи скорее, Истома!
Глава 5 НАПИСАНО НА БЕРЕСТЕХ
Книга "Исход"*
Ведет дорога длинная Туда, где быть должна Муравия старинная, Муравская
страна.
И едет, едет, едет он,
Дорога далека.
Свет белый с четырех сторон,
И сверху облака.
А. Твардовский, "Страна Мураиия"
1
Братина, деревянная полуведерная посудина с носиком, шибала в нос спиртным
духом. Ее, полную пенником, принес из кабака Истома.
* "Исход", затем "Б ы т и е" (см. главу 6) - две книги Библии.
Поп Савва раскладывал по столу цветные камешки, гальку с берегов озера
Светлояра.
- Этот, пестренький, - нашего града основание. Беленький - белого железа
отыскание. Желтый - народа ново-китежского угасание и желтолицых людей
пришествие. Зеленый - дыры в мир ототкнутие. Красный - зарево пожара, бунт
народный и веча конец. Теперь не собьюсь я...
Он сделал глоток из кружки.
- Красноглаголиво, произощренно, витийственно слагали прадеды наши
поведание сие. Словесный мед и пища для души! А я, бедным и грешным языком
моим, поведаю как могу...
Поп сделал еще глоток, побольше, и торжественно сказал:
- А начало всему в году от сотворения мира семь тысящ сто осьмидесятом*...
* По старому летосчислению. По новому - 1671 год.
Ратных сидел в углу, откинувшись к стене и закрыв глаза, чтобы
сосредоточиться на рассказе попа. Савва, бражник и подлая душа, был
красноречив, талантлив, как древний летописец. И вставали перед глазами
капитана яркие картины народного восстания.
...Последние отряды Степана Разина изнемогали и таяли в неравных боях с
царскими воеводами, бросались отчаянно на бердыши и копья царских
стрельцов и рейтаров.
- И были средь воинства Степанушкина два лихих полка, - мерно вел рассказ
Савва. - Что два волка грызли и рвали они царские дружины, щелкали бояр,
как семя, и кормили раков боярской свежинкой. Были были, и бояре волками
выли! У баб, известно, души нет, у них вместо души лапоть, а вот поди же
ты, начальствовала над теми полками баба, старица Анна* крестьянского
рода, вдовой постриженная в монахини. А сражалась старица, аки лев!..
* История сохраняла имя сподвижницы Разина, старицы Алены. Захваченная в
плен Юрием Долгоруким, сожжена заживо. Умерла без единой жалобы и стона,
проклиная бояр.
Одолевала царская и боярская Москва разинскую рать. Как огонь по пороховой
нитке, летела страшная весть: схвачен атаман Разин, и в Москве, на Лобном
месте, скатилась с плеч его голова.
- С горя такого поневоле выпьешь! - сделал Савва звучный глоток.
...Смятение и ужас, вопли и плач были на улицах и в домах городка, куда
пришла старица Анна со своими полками. Подходили царские
стрельцы-каратели, вел их князь-пес Юрка Долгорукий. Зарево сжигаемых
деревень уже освещало ночью улицы городка. Жители готовились к смерти, ибо
многие и многие из них в разински.х полках с Москвой сражались.
- И средь воплей и скрежета зубовного тако рече всеблагая старица. - Савва
поднял обе руки, словно он сам обращался к народу со словами надежды: -
Людие, векую мятетися? Смерти не бойтесь, уйдем мы от нее. Поведу я вас в
страну заветную, где нет ни пиявок в пруду, ни бояр на горбу. Трудись да
песни пой!
- Правильная установочка! - похвалил Птуха; - А курс какой на ту заветную
страну?
- Налей мне, Истома, еще кружку, а я сейчас мирским все обскажу. Текут,
слышь, в той стране реки молочные да медовые с берегами кисельными. Дожди
там теплые, а зимы никогда не бывает. Тулупы да валенцы не нужны. Рожь там
растет семиколосная, белые калачи на березах висят, бабы соболей
коромыслом бьют, на осётрах сидя белье полоскают и на звезды, как на
гвозди, сушить вешают. А зовется та страна Беловодье. И в песнях про нее
поют, и в сказках сказывают, а про дорогу в нее ни единого слова не
сказано. То будто она в русских пределах, то будто под богдоцарем* она. А
вернее, ничье Беловодье, земля необтоптанная. Божья земля1 А безгрешной
старице путь в Беловодье господь указал. И побрели встречь солнцу предки
наши, дома свои оставя впусте. Мужики, бабы, дети! Истинный исход, бегство
Израиля от фараона, именуемого царем московским Алексеем**.
* Богдоцарь (старославянск.) - богдыхан - титул китайского императора
(ист.).
** Царь Алексей Михайлович.
2
- Минуточку, батя! Получается, что вы, новокитежане, правнуки разинских
бойцов? Или как? - заинтересованно спросил мичман.
- Выходит, так! - ответил поп. - Настоящих мы разинских кровей. Да ты
слушай дале!
- Слушаю, слушаю.
- Путь был труден и прискорбен зело. Тяжела путина, да душа едина. Страх в
спину толкал! - продолжал поп, снова промочив горло. - Шли сходцы путем
через-каменным, через Урал-батюшку, а когда исчез он, растаял на окоёме,
начались степи земли Сибирстей. Торных дорог опасались, шли напрямик,
сакмой, что кочуй наследили. А кругом травостой невиданный, росы обильные.
Зипуны, коими предки наши на ночь укрывались, от той росы тяжелыми
становились...
- Я, когда романы читаю, эти описания природы пропускаю, - вмешался вдруг
Сережа.
- Критиковать после будешь, - засмеялся-тихо Виктор. - Молчи, Серега, не
мешай.
Почасту пригубливая кружку, поп Савва неторопливо рассказывал, как шли
впереди-.подвод с рогатиной на плече, с топором за поясом лапотники,
осатаневшие от голода, страха, тяжелой дороги, а рядом с возами шагали
женщины, раскосмаченные, со свисающими прядями пыльных волос, с черными
провалами глазниц. С возов, из-под рогожных навесов, выглядывали
изможденные,, почерневшие дети, голодно косясь на кули с мучицей, крупой,
толокном, сухарями. За возами плелись отощавшие коровы и шатающиеся овцы.
А вскорости коровы и овечки легли, не смогли дальше брести. Съели их
сходцы, а бабы вой подняли. Бабам без буренушки и жизнь не в жизнь. И все
были охвачены цепким страхом, все то и дело оглядывались назад,
высматривая неумолимую погоню.
И не раз приходилось сходцам схватываться с врагами, и саблями махать, и
пищалями хлопать. Отбивались сходцы и от лихих разбойных людей, и от
сибирских воевод, и от кочуев степных. Пробивали себе дорогу наторелые в
боях разинские бойцы, и дальше шла беглая, разбившая свои оковы Русь,
обставляя дорогу деревянными крестами, под которыми тлели мужицкие кости.
Кроме провианта, везли сходцы на возу пушчонку, со старинным названием
"Единорог", и три сорокаведерные бочки медных и серебряных денег. Но самой
дорогой поклажей были два колокола, снятые с собора родного города.
Сколько мук натерпелись с ними! Застревали они в болотах, в сугробах, в
таежных чащах; в горах сорвались в пропасть, увлекая лошадей и людей.
Вытащили чудом уцелевшие, неразбившиеся колокола и поволокли дальше.
Верили утеклецы, пока с ними "Благовестник" и "Лебедь", колокола родного
города, не погибнут они и не будут рассеяны.
Упрямо и споро шли сходцы, но нагнала их зима. Снега сибирские - коням по
ноздрю. Зимовали в землянках и немудреных срубах. Лошадей еле сберегли,
ломали для них веники из тоненьких веточек с деревьев. Но легли наконец
теплые туманы, подъели снега. Застучала капель, зашумели ручьи, запела
синичка, разбрызгивая серебряные трели.
- И опять пошли страдальцы паши встречь солнцу, - прйгорюнясь, подперев
толстую щеку рукой, печально рассказывал поп. - А потом на полдень
повернули. И с каждым их шагом ласковее становились ветры, дни ярче, а
ночи теплее. А на переднем возу с раскрытым медным складнем в руках,
подняв личико к небу, у бога дорогу спрашивая, ехала старица Анна. У иных
маловеров уныние холодным камнем ложилось на сердце и, поглядывая на спину
старицы и духом пав, думали они:
"Не пора ли остановиться? Где же оно, Беловодье?.." А старица не
останавливалась...
Савва припал к кружке и, задрав голову, вытянул ее до конца.
- Ты, дедка, к кружке не столь часто прикладывайся! - недовольно сказал
Истома. - Этак ты нас и до Беловодья не доведешь.
Савва молча погрозил внуку пальцем.
- Два года шли наши прадеды, - продолжал он. - Все на них изветшало, и
едевом подбились. Хлебный вкус забыли! Были, правда, на возах мешки с
зерном, но старица на них строгий запрет наложила. То зерно для посева:
будут ведь они сеять когда-нибудь. Перебивались кое-как, прошлогоднюю
клюкру сосали, кисленькой травкой - заячьей капусткой - питались. Слабым
духом горячее варево чудилось, мясной пар в ноздри бил. Мученье! А тут
горы начались, горная тайга, места пустые, зверопаственные. Ни следу
человечьего, ни копытни лошадиной, ни покату тележного. Шли родимые через
ветровалы и буреломы, лазом медвежьим да тропой волчьей. Из оврагов и чащ
звериным духом тянуло, в малиннике медведица с медвежатами резвилась, рысь
с ветвей щурилась, - дети жались к кострам, бабы испуганно крестились, а
мужики ночью вскакивали очумело, спросонья хватались за топоры и снова
падали в сон.
И забрели наши сходцы в такие дебри, где сорока кашу варила, где журавли
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг