складывать свитки). Некий намек, который можно было бы усмотреть в их
местоположении - дескать, проходить дальше нежелательно, - я счел
правильным проигнорировать и, скорее по привычке, нежели за определенной
надобностью заглянул в ту комнату, где ещё недавно находилась клетка. Её
там не оказалось, что, между прочим, было вполне логично. Однако там
оказался сергамена. У меня похолодело внутри от предположения, что он
сбежал - будь это правдой, сложно было бы предугадать и малую долю тех
неприятных событий, неприятных смещений среди понятий, мнящихся
незыблемыми, которые поспешили бы последовать за таким побегом в будущем.
Приветственно заурчав, сергамена повернул ко мне морду. Насколько я мог
об этом судить, он был доволен и умиротворен, что сразу же насторожило
меня, близко знакомого с особенностями его конституции - даже самое вялое,
самое кратковременное, вынужденное движение повергало зверя в пучину
бессилия, вызывало в нем размягчающую слабость, если не головокружение, а
сергамена, притихший у окна, был обычен; нет, не бодр, не активен, а
попросту спокоен. Его размеренное, ровное дыхание не давало оснований для
предположений о борьбе с толстыми прутьями клетки, о беге, о попадании на
чердак дома, выросшего из земли на четыре немыслимых этажа; словом, так
выглядел бы сергамена, не менявший положения тела несколько часов кряду.
Скользнув взглядом по комнате, я обнаружил, что единственное её окно
заперто изнутри - так были отсечены последние сомнения по поводу
возможности его побега (так как дверь - второй путь на чердак для
сбежавшего дорогой и возвратившегося назад зверя - была заколочена,
очевидно, по недосмотру, ведь внутри оставались мои книги, что, впрочем,
не столь существенно). "Они отчего-то вернулись. Может быть, господина
наместника отговорили от его затеи, уж не знаю кто, и он приказал привезти
сергамену обратно", - рассудил я, но отсутствие клетки, и, главное,
уведомления о таком распоряжении насчет зверя, которое я непременно
получил бы первым в подобных обстоятельствах, плохо вязалось со
спасительными для логики догадками.
Я потрепал сергамену по плечу, он фыркнул (так происходило каждый раз,
когда я навещал его). Ни щетки, ни ведерка для воды, обычно бывших под
рукой (ведь на мне лежала и уход за зверем) найти не удалось, что лишь
укрепило во мне подозрение: "Сергамену здесь не ждали".
"Спуститься к господину наместнику", - таким было единственное
пришедшее мне на ум решение.
Если бы я вполне отдавал себе отчет в происшедшем, взвинченность,
неизбежно сопряженная с уязвляющими рассудок открытиями и издерганность
лекаря наверняка привлекла бы внимание, но я, старательно подавляя
саднящее в душе ощущение ирреальности, рожденное соприкосновением с
реальностью находившегося на чердаке сергамены, все же сумел проявить
требуемое присутствие духа.
"Прекрасные новости! - залопотал господин наместник, - мой подарочек
уже преодолел четверть пути до столицы. Умопомрачительное везение!".
"Еще говорят, паршивая зверюга ничегошеньки не ест. Хоть бы не издохла
раньше времени", - вставила Амела. "Она и здесь не очень-то
аппетитничала", - приструнил её казначей, которому спускали более, чем
другим. "А-а, - протянул господин наместник, - Аваллис ещё не знает!" (его
смутила моя немота, которую он принял за следствие тугодумия,
свойственного присутствующим при разговоре, чья тема ещё не превратилась в
их восприятии в тему как таковую). "Не знаете?" - переспросил казначей.
"Нет", - солгал и не солгал я. "Прибыл гонец, сопровождавший сергамену.
Докладывал. За истекший день они сделали добрых сто..." - начал объяснение
господин наместник. "Скучно! Мне скучно!" - заныла Амела, как бы невзначай
перебив мужа. "Отчего же скучно, сиятельная Амела?! Напротив, именно вас,
с вашим отточенным в общении с господином наместником умом, и должна
занимать судьба такого изысканного, такого изысканного подарка. Смею
думать, только вы и могли склонить господина наместника к столь мудрому
решению", - выпалил я, силясь сдержать беседу в рамках волнующего меня
вопроса.
Амела расплылась в счастливой улыбке. Удивительно, но она, всё еще не
свыкшаяся с ливнями придворной лести, восприняла этот пустой, беспочвенный
и даже нагловатый комплимент, выказав тщеславие сельской простушки, чьи
кулинарные таланты впервые удостоились похвалы и, откинувшись на подушки
(слабость спины, жалобами на которую она изматывала меня в начале зимы, не
позволяла ей подолгу сидеть на скамье выпрямившись), благостно произнесла:
"Ах, Аваллис, вы, как обычно, правы!" "Так вот, гонцы... да что,
собственно, гонцы..." - безразлично бросил господин наместник. "Сдается
мне, Амела непременно заскучает, если мы снова примемся обсуждать разное
там зверьё, - поддержал его интонацию казначей, - едет - и пусть себе
едет, не жрет - и пусть. Через день они прибудут ко Двору, и тогда вести
будут куда более.. м-м..." Покуда он подбирал подходящее слово, я,
набравшись храбрости, осведомился: "Не сбежит ли ненароком сергамена?
Хороша ли стража?" "А-а, - пропел господин наместник, как видно, вовсе
охладевший к обсуждаемому, - двадцать человек, или что-то вроде того."
Если бы услышанное не так меня взволновало, я бы, пожалуй, не стал
возвращаться на чердак, хотя бы из соображений личной безопасности - кто
знает, каковы были бы последствия столь необдуманного поступка, но тогда я
только что не взлетел по ступеням, забыв о возрасте и даже не потрудившись
сочинить хоть сколько-нибудь правдоподобное оправдание своему порыву. Я
внутри. Сергамены нет. "Нет и быть не может", - попытался отрезвить себя
я, припоминая все известное по роду занятий о видениях и снах наяву. И все
же сергамена был там.
Устроившись за отворотом съехавшего со стены гобелена, он, вкрадчивый и
жеманный, величавый и осторожный, дожидался меня, вывернув передние лапы
наружу так, словно это были ладони; подушечки на них, пухлые, розоватые,
круглые, как монеты, были слегка измазаны известкой - стало ясно, он скреб
когтями стену, что ему строжайше воспрещалось, но что он продолжал
проделывать, находясь в недосягаемости от моего наблюдения, умело утаивая
нелепые следы безобразий. И тем более странной выглядела эта его выходка,
эта его поза, открывавшая на всеобщее обозрение улику, подразумевающую
наказание. Я, не притронувшись к своим вещам, поторопился уйти - вид
сергамены, виноватый, и в то же время торжествующий, был мне нестерпим.
Мой путь домой пролегал через гудящую разноголосицу базарной площади и
я, заткнув уши и полузакрыв глаза, влился в меняющую, бранящуюся,
торгующую толпу, согреваясь мечтами о непроницаемой тишине кабинета.
"Какое мне дело, - размышлял я, - до того, как сергамена очутился на
чердаке. Если я не буду впредь появляться там (а это самое разумное!)
можно будет попробовать и вовсе о нем забыть и даже постараться убедить
себя, будто со дня отправки зверя в столицу ни разу на чердак не
подымался; тогда можно будет полагать, будто другого сергамены вовсе не
существует - а, похоже, он и не существует; я слишком стар, слишком
циничен и приземлен, чтобы уверовать в его раздвоение.
"Эгей!" - воскликнул некто, проведя рукой по моей лопатке.
Если бы я не воспроизводил многократно облик Радзамтала в своих мыслях,
я бы, конечно, не узнал его - иноземные одежды, медно-рыжая горшкообразная
шапка, богатая, пышная и при том довольно ухоженная борода (были все
основания предположить, что бритва не касалась его скул с той самой
аудиенции у господина наместника, когда привезли сергамену, иначе волосам
было бы не покрыть немалой для них дистанции от подбородка до груди) - но
нет! Я, не позволив застать себя врасплох, поздоровался первым.
Из вежливости и пространности ответной речи легко было заключить, что
Радзамтал так же, как и я (если не лучше!) осведомлен о том, кого
повстречал на рыночной площади. "Как я вас ждал!", - такая вот банальность
вертелась у меня на языке, но я удержался от необдуманных реплик, каковому
принципу усердно следовал на протяжении всей состоявшейся беседы.
- В добром ли здравии ваш сергамена? - спросил Радзамтал.
- Сетовать не на что.
- Не дурно ли ему? Хорошо ли спит? Знаете ли, мне выдавался случай
познакомиться с причудами и нравом зверя когда я караулил его в те
времена, когда им тешился мой господин.
- Раз так, я вряд ли сумею позабавить вас какой-нибудь новостью, тем
паче что уже два дня, как его здесь нет. Господин наместник из самых
верноподданнических соображений отправил зверя в столицу - вам, должно
быть, понятно, кто удостоился такой милости.
- Да-да. Понятно - император. Но, как нам обоим хорошо известно, это
никак не оправдывает выражения "Его здесь нет". Не так ли?
- Если вам угодно - извольте: он здесь. Я, к несчастью, посредственный
лжец.
- И это понятно. И первое. И второе.
- В таком случае, чего вам от меня нужно?
- Слов.
- Простите, каких же слов ? - недоумевал и негодовал я.
- Скажите мне, что сергамена - всего лишь искусно сделанная
механическая кукла. Скажите, что это подделка, имитация зверя. Или,
например, скажите: "У него есть сердце" или "Он спит и ест" (вы же
лекарь!) или "Сергамена - омерзительная и тупая тварь". Скажите, наконец,
что сейчас, вот именно сейчас, его нет в тех комнатах, где он ранее
обитал. Скажите и сделайте так, чтобы я поверил сказанному.
Если вам это удастся, или удастся хотя бы наполовину, на треть, я
отплачу вам так, как вы того пожелаете. Я состоятелен. Знатен. Вы будете
вправе распоряжаться моими женами, детьми, слугами. Я и сам отдамся во
власть ваших капризов и велений, если вы это сделаете. Вы сможете убить
меня, если, разумеется, захотите, сможете помыкать мной, если вам это
удастся - удастся доказать мне то, что я страстно желаю увидеть
доказанным. Согласны?
Если бы все произошло не так, как произошло, я, возможно, поступил бы
по-другому. Но тогда я, не изменившись в лице, вынул из камзола узкую
матовую спицу, подобную тем, какими извлекают из горла несчастного обжоры
застрявшую там рыбью кость, конец которой был отточен и смазан сильнейшим
ядом (я слишком стар для того, чтобы позволить себе в когтях опасности
уповать на кинжал и сродственные с ним орудия - это привилегия отчаянной и
преисполненной храбрости молодежи) и проткнул его тело чуть пониже печени.
Увы! Какого же еще обращения заслужил человек, неспособный смириться с
очевидным: есть вещи, не допускающие лжи, ибо ложь святотатственна.
1994 (c) Александр Зорич
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг