лихорадкой, да с такой, что едва свела меня в могилу. Мать потом говорила
мне, что я не приходила в себя почти девять дней. Меня обкладывали льдом,
поили через соломинку, я так исхудала, что постельничий поднимал меня с
кровати чтобы перестелить простыни при помощи одной руки. Лекаря даже от
денег отказывались, лишь бы ко мне не подходить. Боялись заразиться
неведомо чем. А потом все вдруг прошло - никто уже не ожидал.
Поговаривали, что меня спас дед, барон Санкут. Но в чем заключалось это
спасение, мне до сих пор не известно. Вот тебе и прогулки в родном парке!
- Что же, рысь в конце концов, отступилась? Пожалела вас, госпожа Зверда?
- Где там! Рыси никогда никого не жалеют, разве что когда сытые до резей в
животе. Когда уже на закате с полей стали возвращаться косари, я начала
кричать и меня услышали. Мужики отогнали рысь и сняли меня с камня, он
назывался Друг Севера. Вышло, что вместо родных камней меня спасло наше
мужичье...
- Помилуйте, Зверда, но что могли сделать для вас эти камни!
Зверда повернулась и посмотрела на Эгина холодным, ищущим взглядом, словно
пытаясь разобраться можно ли доверять ему правду.
- Камни могли дать мне силу и мужество прогнать рысь, - ответила она сухо.
- Или хотя бы одно мужество.
- Разве камни могут дать столько силы, чтобы маленькая девочка могла
прогнать матерую рысь? - с теплой иронией возразил Эгин.
- Конечно могут! - возмутилась Зверда. - А зачем по-вашему их здесь
поставили?
- Вы же сами говорили, для красоты.
- Это рябины для красоты. А камни - должны собирать для нас, хозяев замка,
силу и мужество, что и делает их красивыми. Да и потом, зачем красота,
которая не дает мужества?
- Разве они их не собирают? Я чувствую даже некоторых прилив сил, - Эгин и
впрямь ощущал нечто вроде бодрости, но склонен был связывать это не с
парком, а с близостью хозяйки Маш-Магарта.
- Собирают. Но не для меня. Для Шоши, например, собирают. Для моей матери
и моего отца они тоже были друзьями. А для меня - нет, - Зверда обиженно
прикусила губу. - Что же тут удивительного, что я не люблю этот парк? Ведь
и парк не любит меня.
- А что это за кролики? Что за медведи с шарами? - попробовал переменить
тему Эгин и указал на ближайший валун с резьбой, аккуратно почищенной от
лишайника и мха.
- Это? М-м... - казалось Зверда снова колебалась отвечать или отмолчаться.
- Это просто... такой сюжет. Что-то взбрело голову резчику... По мотивам
сказок... Есть такая сказка, про то, как кролик обманул медведя и украл у
него золотой шар, который был душой медведя. К счастью, у медведя было две
души. И после того, как он лишился одной, он стал сильнее, решительнее. А
у кролика, у которого тоже были две души, появилась третья, и он стал
слабым, раздумчивым, медленным. А ведь когда-то кролик и медведь были
равными противниками. Но это просто сказка. Сказка - это не интересно.
Гораздо интересней почему некоторые вещи тебя любят, а некоторые нет.
- С людьми это тоже интересно. Некоторые люди тебя любят, а некоторые -
нет, - вздохнул Эгин. Этот вздох получился настолько многозначительным,
что ему стало немного неловко перед Звердой, будто он напрашивается на
расспросы.
- Я вижу, вы человек с прошлым, - усмехнулась баронесса.
Эгин кивнул. Продолжать тему ему не хотелось. Прошлое у него было таким,
что рассказать вежественной даме было особо нечего. Разве что про Овель.
Но говорить девушке, которую хочешь соблазнить, о своей любви - это уже
слишком, милостивые гиазиры!
- И в этом прошлом было много женщин, правда? - поинтересовалась Зверда с
улыбкой, в которой было нечто соревновательное.
- Не совсем правда.
- Ну, это уж смотря что понимать под словом "много", - не растерялась
Зверда.
- Что не понимай. Во время службы у меня не было на девушек времени, -
соврал Эгин.
- И все-таки, на новичка в этом деле вы не похожи, - о голубой метке,
которую Зверда сразу заметила между бровей Эгина, она решила промолчать.
- Благодарю, - усмехнулся Эгин, подавая Зверде руку, чтобы та могла
переправиться через ручей. Рука Зверды была холодной, почти ледяной, и
Эгин поймал себя на мысли, что не прочь согреть ее дыханием. Но, вопреки
доводам рассудка, который нашептывал ему разные разности о данном Адагару
обещании, он отогнал эту мысль прочь.
- Просто это сразу видно: любовные утехи вам надоели.
- По чему же это видно?
- Вот например, взять хотя бы меня. Я вам немного нравлюсь, совсем
чуть-чуть. Но вы не говорите двусмысленностями, не делаете мне скользких
комплиментов, не пытаетесь сделать так, чтобы я кокетничала. Это значит,
что все это вам уже надоело.
Эгин с трудом сдержал безразличный вид. Проницательность Зверды и ее
склонность к прямоговорению его поражали с каждой минутой все больше. И
даже иногда страшили. Как можно соблазнять женщину, которая чувствует
тоньше тебя? Которая все знает наперед? Которой наплевать на условности?
- Вы мне действительно нравитесь, - согласился Эгин, стараясь не
выказывать смущения, - нравитесь как человек.
- Ой ли! - Зверда зашлась в звонком хохоте. - Просто как человек и все?
- Ну не просто как человек. Как женщина вы тоже выше всяких похвал. Но
ведь я вам не нравлюсь. Почему же я должен говорить двусмысленностями?
Это, в первую очередь, не честно.
- А вот здесь вы ошибаетесь. Если бы вы мне совсем не нравились, я бы не
пришла к вам в тот вечер, когда вы приехали. Просто легла бы спать. А так
- пришла.
- Как, интересно, вы узнали, нравлюсь я вам или нет, если мы не виделись
до того вечера?
- Дворецкий вас просто обманул. Я с утра была в замке. Я видела, как вы
топчетесь у рва. Тогда я послала к вам дворецкого.
- Значит, про Уяз-Намарн вы тоже сочинили?
- Нет, не сочинила. И про два дня в седле тоже. И про Шошу, который
действительно остался в Уяз-Намарне.
- Вы любите своего мужа, госпожа Зверда? - этот вопрос стал сюрпризом не
только для Зверды, но и для самого Эгина.
- Гм... Шошу? Люблю. Хоть барон и похож иногда на индюка, который считает,
что повар кормит его потому, что уважает, хоть он и видит не дальше
собственного бородавчатого носа, но ведь другого мужа у меня нет и быть не
могло. Приходится любить его, а куда деваться?
- Звучит не очень романтично, - не удержался Эгин.
- Не очень. Но ведь люблю - это такое слово, все в него помещается: и
романтичное, и не очень. Я и на лодке кататься люблю, и смородину люблю
тоже. И Шошу люблю.
- А вы могли бы полюбить меня? - вдруг спросил Эгин.
Во рту у него пересохло от собственной дерзости. Да и от подлости тоже.
Зверда долго рассматривала его лицо, словно надеялась прочесть там
подсказку. Затем она положила чуткие пальцы обеих рук на плечи Эгину и
долго молчала, будто что-то измеряя. И наконец ответила, но теперь без
смешинки, как-то озабоченно:
- Не исключено. Очень не исключено, что я могу вас полюбить.
Зверда молчала и о чем-то напряженно размышляла. Эгин чувствовал
всевозрастающую неловкость. Он вдруг увидел себя бессовестным вруном,
провокатором, обманщиком. Узурпатором чужой роли.
Он бросил косой взгляд в сторону резких шпилей замка Маш-Магарт, таких
подлинных, таких невчерашних. И его слова, по контрасту со спокойной
правдой, которую источали камни, показались ему слащавей длинной тянучки с
тардерской площади Мясников. И Эгин сказал:
- Извините меня, госпожа Зверда. Я позволил себе лишнее. Пойдемте, нас уже
заждались к обеду.
- Пожалуй, и правда ждут, - неохотно отозвалась Зверда.
2
Весь следующий день Эгин не покидал своей комнаты. Завтрак и обед
дворецкий оставлял у него под дверью со словами "милостивый гиазир,
пропитание!". К еде Эгин не прикасался. Пропитанием ему служили
собственные невеселые мысли.
Хозяйка замка Маш-Магарт оказалась очень необычной девушкой. И хотя в
общем-то к этому он, Эгин, был готов еще от самого Тардера, а в некотором
смысле от самого Пиннарина, результат превзошел все самые смелые его
ожидания. Зверда была как пламя. Зверда была как снег.
Ни любви, ни равнодушия это существо - а о Зверде Эгину почему-то все
время хотелось сказать "существо" - вызывать не могло. И в то же время
Эгин чувствовал, что в его душе уже начинает бродить некая взрывоопасная
смесь из влюбленности и равнодушия.
"Хорош Адагар, маг прохиндействующий! Надо же было увлечься такой идеей!
Соблазнить Зверду! Да попробуй ее соблазни! Будь она недотрогой - была бы
хоть очевидна точка приложения усилий. Или точки. Будь она девушкой
широких взглядов наподобие барышни Ели - точки приложения усилий были бы
очевидны и подавно. А так - какие могут быть ухаживания? Какое может быть
притворство? Как можно притворяться со Звердой, которая фальшь чует за
версту? Если бы она была скучающей женой при дураке-муже, все было бы
просто..."
Об Адагаре ему было вспоминать неприятно. Потому что "Адагар" означал
"Лагха", "Лагха" означал - "сделанный человек", "сделанный человек" -
"данное обещание", а данное обещание означало, что надо выйти к ужину.
Из трапезной доносились звуки лютни и чье-то пение, мелодия была плачущей,
зовущей, с неустойчивым, но различимым рисунком, похожим на разводы инея
на стекле. Солировало уверенное меццо-сопрано, но на непонятном Эгину
языке. "Неужто наша баронесса еще и музицирует плюс ко всем своим
совершенствам? Надо будет сделать ей комплимент..."
И в этот момент окно резко распахнулось под порывом ветра, двойные рамы
звонко стукнулись о стены, но стекло уцелело. Эгина обдало холодным
воздухом. Пока он закрывал окно, сквозняк нахальничал в комнате.
"Фальмский Толковник", прошелестев страницами, свалился со стола на пол,
ваза с набухающей вербой опрокинулась. В эту самую секунду Эгин внезапно
принял решение.
Нет, он не выйдет к ужину. Следует признать, что баронесса Зверда ему не
по зубам. С такими женщинами мог водить шашни только Лагха Коалара, на то
он и гнорр. Он, Эгин, разучился иметь дело с женским полом. Зверда - не
Лорма Гутулан, и этим все сказано.
Поэтому он просто сейчас же уедет в Гинсавер, возьмет белый цветок и
скажет Адагару "извини, мне пора". Или ничего ему не скажет. Пусть
понимает как хочет. Ведь это Адагар загнал его, Эгина, в ситуацию, когда
выбирать приходится из двух подлостей.
"А как же Лагха?" - спросил себя Эгин. Но ответ нашелся сам собой. Не так
давно, немногим больше полутора лет назад, не кто иной как Лагха отдал
своему человеку приказ зарубить Эгина на месте. "Если, отдавая приказ о
моей казни, Лагха не колебался, почему я должен колебаться, принимая
решение об отсрочке его воплощения?"
Он быстро собрал свои вещи и поторопился вниз. Со Звердой он, во избежание
эксцессов, тоже решил не прощаться, хотя это было в высшей степени
невежливо.
Вдруг Эгину представилось, как будет славно почувствовать себя на борту
какого-нибудь судна, удаляющегося от Фальма на всех парусах, как это будет
славно - перепрыгивать с волны на волну, приближаясь к столице, к
Пиннарину. И это решило все.
Стараясь не наделать шуму, он выскользнул на лестницу, затем во двор,
подошел к конюшне и сам оседлал своего жеребца. Ему повезло - ни
дворецкого, ни знакомых слуг он на своем пути не встретил. Видимо, челядь
тоже ужинала или, как говорили в Маш-Магарте, вечеряла.
- Я уезжаю, - бросил он привратнику, что скучал у ворот.
- В добрый путь, барин - сказал тот и что было мочи навалился на кованые
створки ворот. Ворота заскрежетали, открывая Эгину путь к свободе,
откидной мост начал свое медленное падение над рвом.
Там, за мостом, освещенная молодой луной, змеилась узкая дорога - тракт,
соединяющий Гинсавер и Маш-Магарт.
Он проехал через парк с искалеченными рябинами. Кролики и медведи с
барельефов любопытно скосили в его сторону свои малахитовые глаза.
Проехал через безлюдную деревню баронессы Зверды, где пахло навозом и
отрубями, и в последний раз обернулся в сторону Маш-Магарта.
Замок на холме был мучительно прекрасен. От него, казалось, исходило
слабое оливково-зеленое сияние. Его шпили, украшенные золоченными
фигурками рыб, казалось, бросали вызов самому небу, так дерзко рвались они
в облака.
Эгин поймал себя на мысли, что готов стоять вот так и смотреть на обитель
баронов чуть ли не до завтрашнего утра. И, пожалуй, он простоял бы там еще
долго, если бы впереди на дороге не послышался стук копыт.
Эгину не хотелось случайных встреч. Но сворачивать с дороги и прятаться в
кустах казалось ему совсем глупым. Тем более, его уже заметили.
"Самое лучшее - сделать вид, что спешишь по свои делам", - решил Эгин и
хлестнул по крупу своего жеребца.
Всадник впереди несся во весь опор, его конь был в мыле. К счастью для
Эгина, это был не барон Шоша, парадный портрет которого он видел недавно в
библиотеке. И не дворецкий, что было тоже некстати. К нему приближался
слуга Вэль-Виры.
Его лицо было обезображено огромным темно-малиновым родимым пятном,
поросшим омерзительными курчавыми волосками, за что и звала его тугая на
выдумку гинсаверская челядь Уродом. Перепутать Урода с кем-то другим было
невозможно. Видимо, он тоже узнал Эгина. Не доезжая до него двух десятков
локтей, он резко натянул поводья и остановил коня.
- Вечер добрый, вельмишановный гиазир Эгин, - нараспев проговорил Урод,
скидывая шапку.
- Добрый и вам, - Эгин тоже притормозил, чтобы поприветствовать слугу.
Всем своим видом он, однако, давал понять, что останавливаться не
собирается.
- Как хорошо, что вы в мою сторону поехали! Не то мыкался бы по замку до
вечера. А ведь сказано: в руки передать!
- Что передать-то? - Эгину все-таки пришлось остановиться.
- Да листа вам гиазир Адагар передавал.
- Какого еще листа?
- Ну это... письмо!
"Этого еще мне только не хватало!" - взвыл Эгин.
- А что случилось-то?
- А ничего. На словах велели передать, что новостей от вас ожидают с
великим нетерпением.
- А как я эти новости... сообщу?
- А я на что? - возмутился Урод. - Со мной и передадите. Черкнете прямо
тут пару буков.
"Этот Адагар хуже столичного кредитора. Душу вымотает, зараза, а своего
добьется!" - вздохнул Эгин.
- Погоди-ка.
Эгин развернул письмо.
Он давно заметил, что, в отличие от Варана, подавляющая часть доверенных
слуг здесь, на Фальме, была неграмотна, причем своим убожеством не
тяготилась. В этом были и свои преимущества - например, можно было не
запечатывать послания. Да и о самих футлярах для посланий, не говоря уже о
почтовых печатях, на Фальме слыхом не слыхивали.
Адагар писал вычурно, разлаписто и уверено, как и пристало человеку,
чувствующему себя хозяином положения.
"Милостивый гиазир Эгин!
Довожу до Вашего сведения, что человек, о котором мы с Вами говорили, уже
почти готов порадовать Вас своим обществом. В свою очередь желал бы
узнать, как продвигается дело, о котором до сих пор вспоминает роща близ
Гинсавера. Между тем, имею честь сообщить, что в случае Вашего отказа от
оговоренного предприятия тот примечательный лотос, что Вы доверили мне
перед отбытием, уже никогда больше не повинуется Вашим словам, увы и еще
раз увы.
Низко кланяюсь,
с наилучшими пожеланиями,
Адагар Глиннардский."
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг