На Лида внезапно нахлынула злость. А, будь что будет! Он тоже может себе
позволить маленькое безумие в духе барона Шоши.
- Помогите мне, сотник, - приказал Лид.
Вновь оказавшись в седле, Лид воочию убедился, что сотник не ошибается.
Засека была даже внушительней, чем он поначалу вообразил. Уходящие в лес
отсечные бревна, закрепленные вбитыми со стороны неприятеля рогатинами
свидетельствовали о том, что засека имеет поперечную перевязь и способна
выдержать даже натиск харренских осадных катков.
У Лида промелькнула диковатая мысль, что с таким расчетом засеку и
строили, словно бы здесь, на Фальме, была некая сила, способная развить
мощь осадного катка...
Внимательно приглядевшись, Лид различил и защитников засеки. То здесь, то
там в лесу среди сугробов можно было заметить едва уловимое движение белых
охотничьих шапочек из кожи, снятой с козьей головы. Это были пресловутые
пластуны Вэль-Виры, которые скорее всего и разделались с конными
разведчиками.
Однако пластуны - это полбеды. Их совсем мало, не больше сотни, они не
могут быть достаточным гарнизоном для такого капитального сооружения, как
эта засека. Скорее всего, где-то за непроницаемым плетением обледеневших
еловых ветвей и стволов стоит сейчас готовая к бою колонна тяжелой пехоты
барона.
- Ла-аге-рем становись! - приказал Лид, снимая шубу и препоручая ее
сотнику. - Десять пикинеров из восьмой сотни ко мне!
4
Зрелище было невеселым, хотя Шошу, наверное, смогло бы рассмешить.
К засеке, не смущаясь нацеленными на него неприятельскими стрелами,
направлялся Лид верхом на коне. Грудь коня, его бока, а также ноги Лида
прикрывали приподнятыми щитами пикинеры. В руке Лид держал вертикально
восставленную совну, к которой был прикреплен за неимением лучшего длинный
кусок серого холста из обоза.
На Севере, в отличие, например, от княжества Варан, парламентерским цветом
был белый.
Лид очень надеялся, что серая холстина сможет выразить его основную мысль:
"Стрелять не надо, хочу переговорить".
Пока что в него действительно не стреляли. На расстоянии тридцати саженей
от засеки Лид остановил коня.
- Мое имя Лид, кто еще не узнал меня по доспехам! Почти все вы помните
меня по осеннему делу в Урочище Серых Дроздов! Тогда мы сражались плечом к
плечу, теперь можем перебить друг друга на радость сотинальму. Я хочу
переговорить с бароном Вэль-Вирой или его доверенным лицом!
Настороженное молчание. Низкое солнце истязает глаза и высекает искры из
глубин нежного снега.
Сергамена появился бесшумно и легко, и так же быстро исчез. Два-три
грациозных изгиба позвоночника, не имеющего позвонков, пять-шесть
пульсаций источника жизненной силы, не имеющего ничего общего с сердцем.
Только и всего. А на том месте, где только что был Лид, билась в истерике
ужаса сбитая мягким ударом с ног лошадь, вминая в снег оброненную совну с
серой парламентерской холстиной.
Трудно было на глаз определить размеры сергамены.
Одному из пикинеров, которого сергамена сшиб с ног заодно с лошадью Лида,
показалось, что сергамена по размерам никак не уступит быку. Другой мог
поклясться, что сергамена не больше лесной кошки, однако как такому
небольшому существу удается тащить в зубах взрослого мужчину в доспехах,
он был объяснить не в силах.
Сергамена серой молнией метнулся в лес, волоча Лида за широкий и прочный
кожаный пояс, главную составную часть оружейной перевязи.
К чести Лида, он не хлопнулся в обморок от ужаса и, извиваясь всем телом,
исхитрился вытянуть из ножен дагу, двухладонный клинок левой руки.
Проносясь с захватывающей дух скоростью на расстоянии в толщину волоса от
ветвей, каждая из которых могла размозжить ему голову, Лид нанес сергамене
подряд несколько ударов в основание шеи.
Шерсть сергамены пружинила, как чешуи двойного панциря - в точности по
описаниям Аваллиса. Самым страшным и необъяснимым было то, что острие даги
отчего-то не могло раздвинуть эти чудесные шерстинки, доискаться плоти
сергамены и войти в нее хотя бы на сколько.
Сергамена не проявил особой обеспокоенности.
Просто во время очередного прыжка левая рука Лида отчего-то повстречалась
с вылетевшим из строя своих собратьев стволом дуба. Еще прыжок - и Лид
кубарем покатился по снегу. Сергамена приземлился на снег рядом с Лидом,
опустил тому на грудь передние лапы и его змеистые зрачки-черточки
повстречались с расширившимися во всю радужку зрачками военного советника.
- Гамэри! - невидимый строй за засекой взорвался восторгом. - Гамэри!
Это был уже второй След Зверя, виденный в тот день воинами обеих
враждующих сторон. Но торжествовал на этот раз служилый люд Вэль-Виры.
Лид не слышал их воплей. Тело его находилось в двух лигах от засеки, у
самого подножия горы Вермаут. А сознание временно расторгло счастливый
брак с органами чувств. Сознание Лида, как и сергамена, гуляло само по
себе.
ГЛАВА 2. РАСЦЕНКИ НА ЗИМНЮЮ НАВИГАЦИЮ
"Ненастье и штормы в холодное время года делают море Савват практически
непригодным для плавания."
Лоция Южных Морей
1
- Опасно пускаться в плавание по такой погоде, гиазир Эгин.
- Это я знаю.
- Неужели никак невозможно дождаться конца месяца?
- Невозможно. Мне нужно быть в столице.
- Ну я, допустим, ладно. Я, допустим, согласен. Но капитан будет против.
Он свободный человек, между прочим.
- То есть вы даете свое согласие?
- Кто вам это сказал?
- Ну вы же сами только что сказали, что "ладно". Вы же градоправитель,
Вица! А не девка с Угольной Пристани.
- Я градоправитель, да... Но капитан будет против. Вы же знаете, матросы
тоже будут возражать.
- Я дам им денег.
Градоправитель посмотрел на Эгина опасливо, но не без иронии. Еще с
прежних времен, когда Эгин был тайным советником на Медовом Берегу, Вица
побаивался его. Но с недавних времен он стал позволять себе в отношении
Эгина иронию, плавно переходящую в презрение и обратно.
Дело в том, что у Эгина не было денег. То есть денег в том количестве,
которые, собственно, и называются этим словом - "деньги". А уважать
человека просто так, за порядочность, благородство или находчивость Вица
не умел и не тщился научиться. С тех пор, как Эгин перестал быть аррумом
всемогущего Свода Равновесия, при одном упоминании которого у
градоправителей слабели колени, причин к тому, чтобы бояться Эгина, тоже
особенно не осталось.
- Вот вы говорите "дам денег". Но позвольте, гиазир Эгин, разве у вас есть
деньги? - с сомнением поинтересовался Вица.
- У меня их нет.
По лицу Вицы пробежала тень торжества.
"То-то и оно!" - хотел брякнуть Вица, но все-таки сдержался. Гиазир Эгин -
бывший аррум. Он может наслать порчу или как там это у них в Своде
по-научному называется. Злить его не стоит.
- У меня нет денег, - повторил Эгин. - Но человек, к которому я еду -
правая рука гнорра Свода Равновесия. Он оплатит услуги моряков по
утроенному тарифу.
Вица мысленно взвесил последний аргумент Эгина. Видимо, тот оказался не
особенно весомым.
- А вдруг нет?
- Что "нет"?
- Вдруг не оплатит?
- Разве в прошлом я давал поводы сомневаться в правдивости собственных
слов? - с нажимом спросил Эгин.
- Не давали... но как енто говорится... "доверяй, но проверяй"! Мало ли
что?
Эгин вздохнул. Разумеется, он - хоть и бывший, но аррум Свода Равновесия -
умел гипнотизировать человеческих кроликов.
Приложив совсем немного стараний, он мог бы заставить Вицу сплясать
фривольный танец на обеденном столе, размахивая над головой портками
(четыре года каторжных работ по Уложениям Жезла и Браслета).
Мог бы заставить его, куражу ради, продекламировать анонимные стишки о
сиятельной княгине Сайле (шесть лет каторжных работ).
Всему этому Эгина учили во время подготовки ко Второму Посвящению. Однако
с некоторых пор он старался жить так, чтобы знания, вынесенные из
Четвертого Поместья, никогда не шли в ход. Жить, пока не случатся
чрезвычайные обстоятельства.
И вот они, чрезвычайные обстоятельства. Значит ли это, что следует
вспоминать забытое? Похоже, что да.
Правда, ни фривольный танец, ни анонимные стишки были Эгину ни к чему. Ему
нужно было в Пиннарин. А для этого ему требовалось судно, которое довезет
его до Нового Ордоса.
- Послушайте, Вица... - начал Эгин, понизив голос до по полушепота.
Зрачки его впились Вице прямехонько в левый глаз. Большой и указательный
пальцы левой руки Эгина были сомкнуты в кольцо, в то время как пальцы
правой, сложенные щепотью, исподволь приблизились к самому носу Вицы.
- ...Это совершенно неотложное дело. Такой патриот как вы должен это
понимать. Что деньги? Гря-азь... Патриотизм выше денег...
Эгин говорил нараспев. Его левая рука сейчас оттягивала на себя хилую волю
Вицы, правая - владела поводьями сознания.
- Да и потом, всякий патриот понимает, что гиазиры из столицы прямо-таки
швыряются деньгами. Им некуда девать деньги. Вы же сами видели, сколько
мотов в Пиннарине. Каждый нужник в столице отделан чистым золотом. Каждому
матросу гиазир из столицы даст втрое от обычного, если "Гордость Тамаев"
отвезет гиазира Эгина в Новый Ордос. Это же очевидно...
- Очевидно, это совершенно очевидно, - повторил Вица.
- И капитан получит богатые подарки. Вы ведь ручаетесь за честность
столичного гиазира и гиазира Эгина. Вы - патриот, вы ручаетесь...
- Я патриот... я ручаюсь, - ручной обезьянкой кивал Вица.
- В том письме, что принес сегодня почтовый альбатрос из Пиннарина, так и
было сказано: тройное жалование. Вы ведь сами видели это письмо... -
продолжал Эгин, создавая мыслеобраз футляра для писем.
- Видел... конечно видел... своими глазами... тройное жалование...
- И вас прямо-таки распирает от нетерпения пойти и сообщить это все
экипажу "Гордости Тамаев". Прямо-таки распирает, - голубые глаза Эгина
были прозрачны как воздух, в мозгу у Вицы было так же прозрачно и светло.
Прозрачно и светло.
- Меня распирает... - Вица расстегнул тесный ворот камзола. - Меня
совершенно распирает...
2
Гордиться Тамаям было особенно нечем.
"Гордость Тамаев" была судном новым, что в кораблестроительном деле Варана
отнюдь не всегда являлось достоинством. Сработанным из поганого вайского
дерева. Паруса были скроены из обносков аютского флота, каюты - тесны,
необшитое медью днище успело зарасти раковинами.
Команда и капитан были наемниками города Вая, частично оплачиваемыми из
скудной городской казны, а частично пребывавшими на самоокупаемости.
Когда два года назад город оказался под угрозой нападения "костеруких" и
Эгин (тогда - тайный советник уезда) объявил срочную эвакуацию, оказалось,
что все плавсредства вместе взятые в состоянии принять от силы половину
населения.
Урок был жестоким, но полезным.
После резни насмерть перепуганному городишке во что бы то ни стало
захотелось иметь свой собственный корабль. Хоть бы и плохонький, но свой -
чтобы в любой момент погрузить пожитки и сбежать от очередной напасти в
Новый Ордос. Вая получила разрешение у Гиэннеры и таки построила корабль -
плохонький, зато свой.
Если б не "Гордость Тамаев", выбраться с Медового Берега можно было бы
только посуху, попытавшись преодолеть заваленные снегом перевалы Большого
Суингона. Подобное предприятие и среди оседлых вайских жителей, и среди
кочевых горцев вполне заслуженно считалось равнозначным самоубийству.
Другие варанские корабли заходили в Ваю ровно четыре раза в год. Причем
все четыре раза приходились отнюдь не на зиму.
Эгин об этом помнил. И потому относился к матросам, в половине из которых
можно было по ухваткам и лексикону узнать беглых каторжан, с должным
снисхождением. А к капитану он даже заходил иногда поболтать.
Правда, болтать с человеком, каждая реплика которого начиналась словом
"думается", Эгину было решительно не о чем. Но он чувствовал себя в
некотором смысле обязанным. Ведь денег капитан пока что не получил ни
авра, а четвертая часть пути до Нового Ордоса уже была позади. Вица
отлично выполнил свою роль патриота, знатока столичных мотов и поручителя.
Кстати говоря, письмо из столицы у Эгина действительно было.
Написал его действительно весьма влиятельный человек. Звали этого человека
Альсимом и был он приятелем Эгина со времен мятежа Норо окс Шина. А заодно
и пар-арценцем Опоры Вещей, то есть птицей весьма высокого полета.
Эгину вспомнилось, что, останься он в Своде после заварухи на Медовом
Берегу, тоже был бы теперь, пожалуй, пар-арценцем. Или первым заместителем
пар-арценца.
Но сердце его не затрепетало от осознания этого факта, как затрепетало бы
у девяносто девяти из ста служак Свода. Эгину было решительно все равно.
Стал бы, да не стал.
А Альсим стал. И был ревностным служителем Князя и Истины. Настолько
ревностным, что пошел против Уложений Свода, послав Эгину письмо.
Направлять частным лицам почту при помощи ученых альбатросов офицерам
Свода было категорически запрещено. И кому, как не Альсиму, было об этом
не знать! Никто столь не уязвим для всепроницающих очей упырей из Опоры
Единства, как высшие чины Свода. Альсим фактически рисковал не только
должностью, но и жизнью, отправляя Эгину сверхсрочную корреспонденцию.
Что же писал Эгину Альсим?
"Любезный друг Эгин,
Смею думать, ты в добром здравии. Пиннарин сходит с ума. Очень неладно с
Небесным Гиазиром. Мое слово, рассчитываю только на твое присутствие.
Промедление хуже смерти.
Во имя Князя и Истины!
Кланяюсь, А."
Разумеется, ни о каком тройном жаловании матросам и подарках капитану речь
в письме не шла. О такой ерунде, как финансирование морского путешествия
Эгина в Новый Ордос, а затем сухопутного - в Пиннарин, Альсим, разумеется,
не вспомнил.
Скорее всего, дело здесь было даже не в том, что сытый голодному не
товарищ. И не в том, что Альсим, живущий на всем готовом и не испытывающий
нужды в деньгах, просто не знал о скудости доходов Эгина, который два года
назад добился беспрецедентного увольнения из рядов Свода (откуда по
традиции уходили только вперед ногами) и не получил никакой пенсии. А в
том, что у Альсима от неких загадочных событий чрезвычайной важности мозги
разжижились и стекли в сапоги.
Об этом свидетельствовало соседство светского "кланяюсь" с официальной
формулой "Во имя Князя и Истины", которую обычно помещали в конце
дипломатических нот и важных циркуляров.
В пользу этого говорила и фраза "промедление хуже смерти". Что может быть
хуже смерти? Ну уж не так называемое "бесчестие", как полагают некоторые
идиоты. Офицеры Свода это знают. Хуже смерти может быть только смерть в
Жерле Серебряной Чистоты. Если речь идет об этом, то чем здесь может
помочь он, Эгин?
"Рассчитываю только на твое присутствие", - писал Альсим.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг