нахмурился.
- Не могу я это выносить!
На лице Брускина вновь появилось страдальческое выражение.
- Что делать, Иван Васильевич, что делать... Вы знаете, с моей бабушкой
было нечто подобное, когда папу отправили в пожизненную каторгу, а мама
умерла... И ничего, прошло... Главное - терпеть и не расстраивать ее. И
все образуется, я уверен!
Они часто спотыкались, потому что весь берег был в каких-то ямках.
Наталья оглянулась и нахмурила бровки. Брускин и Иван прибавили шагу.
На ровном, разглаженном песке было нарисовано основание церкви:
притвор, средняя, - а камнями были обозначены алтарь, солея, амвон. На
защитном пулеметном щитке был устроен иконостас: иконками служили
маленькие фотографии красноармейцев.
Наталья встала на камушек амвона и спросила нетерпеливо:
- Ну? Что же вы не заходите?
Брускин быстро перекрестился, поклонилс и вошел.
- А ты, Ваня?
Иван вздохнул и сделал то же самое, но на глазах Натальи мгновенно
выступили слезы.
- Где же ты идешь, тут же стена! - воскликнула она дрожащим голосом.
Иван еще раз вздохнул, неумело перекрестился и вошел там, где был
обозначен вход.
Они стояли перед Натальей опустив головы, как прихожане перед
священником. Наталья улыбалась.
- Гриша! - воскликнула она удивленно. - А где же мой крест?
Ты же обещал...
- Сейчас, Таличка, сейчас.
Брускин осторожно, чтобы не сломать, вытащил из-за пазухи осьмиконечный
крест, сделанный из связанных нитками пластин пальмового листа. Наталья
просияла от счастливого восторга.
- Ты хороший, Гриша, я тебя за это первого причащать стану. Целуй крест.
Брускин наклонился и поцеловал.
- И ручку! - неожиданно по-женски кокетливо-капризно потребовала
Наталья.
Брускин чмокнул тыльную сторону ее ладони. Иван безмолвно повторил те
же действия.
- Слава тебе, Боже! Слава тебе, Боже! Слава тебе, Бо-оже! - звонко и весело
пропела Наталья, наклонилась и взяла в одну руку кружку с морской водой, а
в другую слепленную из мокрого песка просфорку.
- Причащается раб Божий Гриша-анька! - объявила Наталья и дала Брускину
откусить от просфорки и запить водой.
- Причащается раб Божий Ива-анушка!
На скулах Ивана катнулись желваки, но он сделал то же. Песок застрял в
усах Новика, и он скрытно сплевывал его.
А детские глаза Натальи так и сияли счастьем интересной и удавшейся игры.
- А молитву Господню ты, Ваня, сегодня выучил?
Иван не слышал. Брускин толкнул его локтем.
- Молитву! - шепотом напомнил он. - Отче наш, иже еси на небесех...
- Отче наш, иже еси на небесех... - все больше мрачнея, стал повторять
Новик.
- Да святится имя Твое, - подсказывал Брускин, умоляюще и смятенно
глядя на Ивана.
Новик молчал.
- Ну что же вы, Иван Васильевич! - шептал Брускин. - Вместе ведь учили!
Да святится имя Твое...
Наталья часто-часто моргала.
- Да святится имя Твое, - глухо пробубнил Иван и вдруг заорал, не выдержав:
- Не могу больше! - И быстро пошел прочь, наступив сапогом на престол и
шагнув сквозь стену Натальиного храма.
- А-а-а-а! - по-детски громко и звонко заревела она за его спиной.
- Ну что же вы, Иван Васильевич!
- сам чуть не плача, воскликнул Брускин.
- Ты плохой, Ваня, плохой! - кричала, захлебываясь в рыданиях, Наталья. -
Ты моего деточку в землю спрятал, а место не показываешь! А я вот его
найду, он тебя побьет!
И, упав на колени, продолжа реветь, Наталья стала по-звериному рыть в
песке ямку.
- Таличка! Та-а-личка! - кричал вдалеке Брускин, бегая по берегу.
Иван присел на камень, стал развязывать забинтованный палец.
- Таличка! - передразнил он. - Сидит твоя Таличка где-нибудь в кустах,
смеется над нами.
Иван сплюнул в сторону и вдруг увидел торчащий из песка указательный
палец руки, словно зовущий его к себе. Иван растерянно посмотрел на свой
забинтованный палец и кинулся туда, упал на колени, стал разгребать песок.
Наталья закопала себ неглубоко. Ее открытые глаза и улыбающийся рот
были забиты песком. На груди лежал брускинский крест.
- Та-аличка!
Та-аличка! - кричал вдалеке Брускин.
Стянув с головы буденовку, Иван поднялся, скорбно и тупо глядя на
Наталью. Но его голова стала инстинктивно втягиваться, когда в воздухе
знакомо зазвучал вой приближающегося снаряда. Через мгновение донесся
хлопок орудийного выстрела. А еще через мгновение снаряд мощно взорвался
где-то посреди лагеря. Там заржали, заметались лошади, заметались,
закричали люди.
Иван взглянул на море. Сюда двигался корабль, и из дула его носового
орудия вырвался огонь нового выстрела. Иван перевел взгляд на Наталью.
- Прости, Наталья, если что не так... - тихо сказал он.
Новый взрыв взметнулся в лагере, а с другой стороны длинными слитными
очередями стали бить английские скорострельные пулеметы.
Иван опустился на колени и стал торопливо закапывать Наталью.
В ТОТ ДЕНЬ АНГЛИЧАНЕ НАЧАЛИ ЖЕСТКУЮ КАРАТЕЛЬНУЮ ОПЕРАЦИЮ
ПО ЛИКВИДАЦИИ НАШИХ В ИНДИИ.
Они забились в глубь тропических джунглей, восхитительно прекрасных,
если смотреть на них снаружи, и темных, мрачных, тягостных внутри. Иван
сидел на толстом стволе поваленного дерева. Он размотал свой указательный
палец и внимательно его рассматривал. Палец не только словно распух, но и
стал длиннее остальных, огрубел и почернел, на его тыльной стороне торчали
черные звериные щетинки, а вместо ногтя вырос длинный и острый черный
коготь. Иван пошевелил своим новым пальцем и посмотрел по сторонам. Вблизи
никого не было. Правда, к нему шел Брускин, разговаривающий сам с собой на
ходу, но он был еще далеко. Иван вытащил саблю, положил на ствол ладонь с
вытянутым новым пальцем и резко рубанул. Поморщившись и даже качнувшись от
боли, Иван коротко взглянул на валяющийся обрубок, подошвой сапога вдавил
его поглубже в мягкую, влажную землю и плюнул сверху.
Брускин приближался.
Иван стянул с головы буденовку и обернул рану, из которой хлестала
черна кровь.
Комиссар остановился рядом, внимательно и заботливо посмотрел в глаза
Ивана и спросил скороговоркой:
- У вас что-нибудь случилось?
- Да ничего, палец вот отрубил, - объяснил Иван.
- Почему? - живо поинтересовался Брускин.
- Да не нравился он мне.
- Понятно, - удовлетворилс ответом Брускин. - Товарищ Новиков, у меня к
вам очень важный разговор.
Мы должны установить красное знамя на вершине горы Нандадеви. Тогда-то
они нас заметят. Мы уже начали отбор добровольцев.
Новик помотал головой.
- Нет, Григорь Наумыч, я по горам не ходок. Да я еще пока и комдив.
- Что вы, товарищ Новиков, пойдут представители наших горских народов,
а к вам я...
- Это что же за знамя должно быть?
- с сомнением спросил Иван.
- Натуральный шелк, сто пятьдесят на сто, я посчитал.
- Чего?
- Разумеется метров.
- А древко?
- А вы видели гигантские пальмы? Товарищ Новиков, я к вам совсем по
другому вопросу. Дело в том, что, мне кажется, я оттуда уже не вернусь...
- Брускин опустил голову, справляясь со своей секундной слабостью. - И я
бы хотел, чтобы вы взяли мой дневник. Но чтобы никому-никому! А если вдруг
снова окажетесь в Москве, отдайте его моей бабушке...
- А если... я? - растерянно спросил Иван.
- Так вы же сто один год проживете! - засмеялся, блестя повлажневшими
глазами, комиссар.
И Иван засмеялся. И они обнялись.
Штат Хамагар-Прадеш. Город Химла.
5 января 1925 года.
В большой магазин, где торговали тканями, заскочили несколько человек,
одетых в индийское и европейское платье. Угрожая наганами перепуганным
продавцам и покупателям, они торопливо искали нужную им ткань.
Экспроприаторами были грузины, армяне, азербайджанцы, поэтому общались
между собой они на русском.
- Смотри, Георгий, такой ткань берем? - спрашивал один, вытаскивая из-под
прилавка штуку вишневого сукна.
Высокий красивый красноармеец пощупал ткань пальцами и вскинул руку с
поднятым вверх наганом.
- Слушай, ара, ты не понял? Шелк надо, натуральный шелк.
А из подсобки уже тащили именно то, что было нужно, - свитки алого
китайского шелка. Его концы ползли по полу, и все в магазине окрасилось в
красное.
Южное предгорье Гималаев.
12 февраля 1925 года.
Под навесом из сосновых веток стоял аэроплан, и летчик Курочкин возился
в моторе. Вокруг сидели местные жители и молитвенно смотрели на него.
- Товарищ Курочкин! - окликнул его Брускин.
Курочкин оглянулся и увидел наших.
Они стояли, вытянувшись, в две длинные шеренги: одна держала на плечах
скрученное и перевязанное знамя, другая - древко, ошкуренный ствол
гигантской пальмы. Во главе шеренги стояли улыбающиеся Брускин и Шведов.
Летчик вытер на ходу руки ветошью, приложил руку к виску и доложил:
- Произвожу текущий ремонт мотора.
Брускин указал взглядом на туземцев.
- Как вы думаете, они пойдут с нами?
- Конечно пойдут. Уж не знаю, за кого они меня принимают, но что ни
попрошу...
- Понятно за кого, - пожал плечами Брускин. - Вы ведь летаете...
Курочкин бросил печальный взгляд на свой аэроплан.
- Да вот не заводится он...
ЗАБЕГАЯ ДАЛЕКО ВПЕРЕД СКАЖЕМ, ЧТО АЭРОПЛАН ВСЕ-ТАКИ ЗАВЕЛСЯ,
И В 1973 ГОДУ ЛЕТЧИК КУРОЧКИН ПОЛЕТЕЛ НА РОДИНУ. НО НА ГРАНИЦЕ, ПРИНЯВ
ЗА НАРУШИТЕЛЯ, ЕГО ВСТРЕТИЛ НАШ МИГ. САМОНАВОДЯЩИЕСЯ РАКЕТЫ
НЕ НАВОДИЛИСЬ НА ОБТЯНУТУЮ ПЕРКАЛЕМ ФАНЕРУ, И ТОГДА БЫЛ ПРИМЕНЕН ТАРАН.
ОБА САМОЛЕТА УПАЛИ, И ОБА ЛЕТЧИКА ПОГИБЛИ. СООБЩЕНИЯ ОБ ЭТОМ БЫЛИ
НАПЕЧАТАНЫ
ВО ВСЕХ ЦЕНТРАЛЬНЫХ ГАЗЕТАХ, НО, РАЗУМЕЕТСЯ, НЕ БЫЛИ НАЗВАНЫ ФАМИЛИИ
ЛЕТЧИКОВ
И СТРАНА, ИЗ КОТОРОЙ ЛЕТЕЛ НАРУШИТЕЛЬ...
- Выше! Выше! Выше! - как заклинание повторял Брускин, глядя на вершину
Нандадеви.
Упорно поднималась в гору длинна вереница людей, неся на плечах великое
знамя и великое древко к нему.
Высота - 4000 метров.
Была ночь. Горели на снегу костры. Сидели вокруг них восходители.
Шведов мял ноющие ладони, всовывал их в огонь, морщился.
- Болят? - сочувственно спросил Брускин.
- Болят, будь они неладны, - смущенно отозвался Шведов. - Сколько ран
на теле, и ничего, а они... Дело-то как было... Брали мы Зимний...
Ворота закрыты, полезли мы их открывать, помните?
Брускин кивнул.
- И тут юнкера ударили...
Тот, кто выше меня залез, так и встал, прямо на руках у меня топчется,
испугался, видно. Я говорю: Что же ты, товарищ?...
Шведов вздохнул, махнул рукой. Брускин протянул ему варежки, связанные
Натальей.
- Возьмите, Артем.
- Да нет, что вы!
- Возьмите, возьмите.
Высота 5000 метров.
- Хетти! Хетти! - испуганно и возбужденно говорили туземцы, указывая на
разбросанные по снегу человеческие черепа и кости, а также на идущие от
них следы босых ног.
- Что это значит, Григорий Наумович? - не понимал Шведов.
- Это значит, что мифы становятся реальностью, - задумчиво глядя на кости,
ответил Брускин. - Только скверно, что они - людоеды.
- Они уходят, Григорь Наумыч! - оторвал его от размышлений Шведов.
Туземцы не шли, бежали вниз. Шведов вытащил из кобуры маузер.
- Может, остановить?
- Пусть уходят, - меланхолично произнес Брускин и вдруг сорвался,
закричал убегающим в спины, размахивая кулаком: - Проклятая Вандея!
Ренегаты!
Иуды!
Высота 5500 метров.
Восходители окружили то место, где спал Брускин. От него осталась
буденовка и раздавленные очки. На снегу хорошо были видны следы босых ног.
- Хетти комисал слопал, - убежденно сказал китаец Сунь и прибавил: -
Сунь знает.
- Что делать будем, товарищ Шведов? - жалобно спросил один из
восходителей.
- Как что? - удивился Шведов. - Выше пойдем!
Высота 6000 метров.
Впереди стояло что-то вроде сложенного из плоских камней крохотного
домика, и в сгущающихся сумерках из его щелей сочился золотисто-розовый
свет.
В домике в позе лотос сидел индиец в одной набедренной повязке, и тело
его, а особенно голова, излучало тот самый свет. Вблизи он был таким
ярким, что было больно смотреть глазам, и настолько теплым, что
восходители снаружи грели о камни замерзшие ладони.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг