ЛЮДМИЛА ЖУКОВА
КРЫЛЬЯ ДЕДАЛА
Фантастический рассказ
Почему мне припомнились сейчас эти стихи?
Жизнь медленная шла, как старая гадалка,
Таинственно шепча забытые слова...
Может, потому, что непривычно тихо, неспешно плывет над морем Сережин
цикложир "Лодыгин-2"? После стремительных водородолетов скорость у него
черепашья - сто пятьдесят километров в час. Да еще встречный поток воздуха
с юга... Если смотреть на морские волны, кажется: вовсе висим на месте.
Но что поделаешь с моим Сережей! Заладил: "Надо так жить, чтоб
чувствовать: позади - вечность, впереди - вечность. А в спешке прошлого
века человечество утратило это чувство".
Мы, земляне XXI века, восстанавливаем его в себе неспешным ритмом жизни,
народными спокойными песнями, тихоходным транспортом...
"Жизнь медленная шла..." - в неторопливом полете вспоминаются эти строки.
"Вздыхал о чем-то я. Чего-то было жалко. Какою-то мечтой пылала голова..."
Как дальше? Забыла. Всегда брала с собой на "Икарии" томик Блока, а тут,
узнав, что по решению Сергея впервые буду участвовать в них не как
дельтапланерист, а в качестве переводчицы, пришла в такое смятение, что
забыла любимую книгу.
"О чем-то..." "Чего-то..." "Какой-то..." Все так неопределенно и так ясно!
Жаль, что нельзя поговорить об этом с капитаном корабля: Сережа настоял на
том, чтобы в полете я не отвлекала его. Искоса поглядываю на его профиль:
губы, обрамленные русой бородкой, сжаты, светлая прядка прилипла ко лбу.
Поправить бы, так ведь рассердится. Вздыхаю, и снова взгляд ползет вниз, к
ярко-зеленому, как изумруд, морю.
Почему он не хочет, чтобы я летела на дельтаплане в этот раз? Потому что
не летит рядом, как раньше? Включен в состав жюри "Икарии-2050". Боится за
меня? Ну что со мной случится? Дельтапланы надежны, воздушная струя
веками, нет, тысячелетиями несется весной с юга на север, через Крит к
Малой Азии, и полет в ней - одна радость. Да и морские суда страхуют на
всем пути.
"Просто он боится соскучиться без меня", - решаю я и снова взглядываю на
этого деспота.
- Конечно, заскучаю, - ворчит он. - А волосы со лба убери, разрешаю.
- Нет, ты невозможный человек! - кричу я. - Ты читаешь мои мысли. Это
нескромно!
- Глупая! - терпеливо разъясняет он. - Я не читаю твои мысли, а просто
угадываю, предполагаю, о чем ты можешь думать. А теперь молчок. Впереди
Икарий.
- А я хочу облететь весь остров по кругу, - продолжаю я разговор мысленно,
исподтишка поглядывая на Сережу: угадал ли мое желание?
Цикложир действительно делает разворот и плывет по кругу. Готовый к
встрече икаров, остров так украшен транспарантами, реющими флагами,
мигающими рекламами, что с высоты нашего полета кажется пветомузыкальным
фонтаном. И музыка есть - рокот моря.
А где же памятник Икару? Сергей снижает машину, и я вижу... На поломанных
мраморных крыльях безжизненное тело мальчика, и только голова силится
приподняться. Взгляд - удивленный, растерянный - устремлен ввысь, к солнцу.
На Крите Икар не такой. Сережа угадывает мое желание поскорее попасть на
Крит и разворачивает машину навстречу могучему воздушному потоку.
С незапамятных времен этим потоком пользовались перелетные птицы,
возвращаясь домой, на Север. Потом о потоке догадался Икар. Вернее, его
отец, изобретатель. Этот воздушный поток помог им бежать из неволи. И
только через четыре тысячи лет догадались использовать его могучие силы
мы, дельтапланеристы.
Зная историю, согласишься с Сергеем: позади у нас - вечность, впереди -
вечность. И надо жить так, чтобы никогда не забывать об этом.
Ловлю благодарный взгляд Сергея. Опять прочел мысли? С деланным вниманием
оглядываю знакомую кабину: экран, показывающий положение машины в воздухе,
несколько приборов. Наверное, не таким представлял свое "воздушное судно
вертикального взлета" его творец - Александр Лодыгин, создатель
электролампочки. Должно оно было работать на электродвигателях. А Сергей
придумал оригинальные экономичные аккумуляторы. И цикложиры "Лодыгин-1", а
потом и "Лодыгин-2" поднялись в воздух - бесшумные и величественные.
Над смотровым окном висит мое фото. Глаза вытаращены - удивляюсь чему-то.
Веснушки на вздернутом носу. Такой я была в день знакомства с Сергеем,
после первого полета с Ай-Петри. А удивилась тому, что встретил меня
внизу, в Мисхоре... только что проводивший в полет инструктор! Оказалось,
он обогнал меня на какой-то странной машине - цикложире. С тех пор мы
вместе.
Вот и Крит - гряда синих гор среди голубого моря. Первое, что видишь, -
памятник на скале. Статный юноша с крыльями за спиной занес ногу над
бездной. Еще шаг - и поплывет по воздуху человек-птица.
До сих пор спорят, на каком острове памятник Икару лучше. А я часто думаю
о другом: почему памятники ставят только Икару, а не творцу крыльев
Дедалу, изобретателю и парусов, и многих инструментов, и клея? Почему
такой неблагодарностью платит человечество истинному творцу? Я часто
пересказываю мифы о Дедале Сереже. "Мечтательница! - смеется он. - Тебя
слушаешь, и кажется, что ты сама жила в XV веке до нашей эры, когда и
легендарный Дедал". "Не я, а наши предки, - парирую я. - Пеласги,
по-древнегречески "пеласгои", в разные времена живали и на Днепре, и в
Малой Азии, и в Греции, и в Италии... То менялся климат - в середине 2-го
тысячелетия до нашей эры на Днепре был долгий период страшных засух; то
приходили другие племена. В Причерноморье, где жили племена трипольской
культуры, во 2-м тысячелетии до нашей эры вторглись с юга носители ямной,
а потом и срубной культур. Многие трипольцы гибли в схватках или уходили в
другие края, а оставшиеся ассимилировались. Мешались языки, боги, менялись
названия народов... Оттого так много синонимов в нашем языке. Страшно
интересна древняя история, потому я и пошла на отделение древних языков
филологического факультета".
... Знакомый пятачок посадочной площадки запружен аппаратами вертикального
взлета, в основном геликоптерами, но есть и орнитоптеры. Какой-то
махолетчик парит в воздухе и кричит с выси:
"Сергей! Ольга! Чао!" Ну, ясно - Марсель. Отчаянный парень с усами
мушкетера. Первым перелетел Атлантику на орнитоптере собственной
конструкции.
Мы ждем, пока приземлится Марсель и, отстегнув крылья, подойдет к нам.
Обнявшись, идем втроем к столу жюри - беломраморному, треугольному, как
крыло дельтаплана.
- Наконец-то, - ворчливо встречает нас Ричард, председатель жюри,
экс-чемпион Европы. - Мы с Куртом уже заждались.
Он еще больше поседел, Ричард, за два года, что мы не виделись, а Курт все
такой же рыжий и конопатый мальчишка, хотя ему, должно быть, под сорок.
Марсель шутливо кланяется им в пояс, прося сменить гнев на милость, и
вместе с ним кланяется какой-то старичок с кифарой на груди, но кланяется
истово, всерьез, что-то невнятно и взволнованно бормоча и указывая на
фигуру шагающего в бездну Икара.
- Вы кто? - вопрошает Ричард. - Да перестаньте кланяться, черт подери!
Марсель открывает рот от удивления, замечая рядом странного старичка, и,
как девушка, всплескивает руками: "О ла-ла! Откуда это чучело? Оно тоже
хочет лететь?"
Старик махонький, как подросток, ветхий хитон пузырится на ветру, кажется,
легонькое, слабое тело вот-вот унесет в воздух.
Старик продолжает что-то бормотать, умоляюще глядя на Ричарда.
- Да на каком языке он говорит? - раздражается тот. - Сергей, включи свою
"Дружбу".
Сергей идет к аппаратуре, нажимает клавишу, а мы надеваем обручи с
наушниками: "Дружба" синхронно переводит с современного греческого на
большинство языков мира, а изобрел ее, между прочим, мой Сергей!
Но и в наушниках непонятный для всех говор. Я одна, наверное, понимаю, что
говорит старик, и это просто невероятно!
- Оля, на каком языке он говорит? - тихо спрашивает Сергей.
- На древнегреческом, эолийском, догомеровском. Он рассказывает о Дедале и
Икаре, о строительстве нового дворца в Кноссе, а это XV - XIV века до
нашей эры!
- Это остроумно! - хохочет Марсель, принимая слова старца за шутку. - А
нет ли за спиной старикашки прекрасной эллинки Елены или хотя бы ее
служанки?
- Прекрасная Елена и Троянская война были позже лет на двести, - уточняю
я. - Но, Сережа, кроме меня, рассказа старика никто не понимает!
- Аппаратуру можно настроить на древнегреческий, - решает Сергей.
- Айн момент, гроссфатер! - пытается объясниться с гостем из прошлого
Курт, помогая себе жестами и мимикой.
Тот кивает и с любопытством озирается. Долго смотрит на памятник Икару,
сокрушенно и жалостливо качая головой, потом обводит глазами членов жюри
за столом, Сережу и Курта, колдующих над "Дружбой", и оборачивается ко
мне. Ясный, проницательный взгляд изучает мое лицо, светлеет, будто старик
припоминает что-то.
- Ты Заряна? - спрашивает он, шагнув ко мне. - Ты Заряна! - утвердительно
повторяет он звонким голосом.
- Нет, я Ольга! - пугаюсь я и отступаю к Сереже.
- Ты Заряна! У тебя глаза, как тронутые осенью листья - зеленые, с карей
крапинкой в левом. Ты Заряна! Мне рассказывал о тебе Дедал.
- Я не знаю никакого Дедала! И вот мой муж! - кричу я и бросаюсь к Сергею,
хватаю его за руку.
Тот, обняв меня, объявляет:
- Готово! Попроси старика говорить.
- Дедал летел к тебе. Он искал тебя, а ты искала его, - звенит старик, и
эти слова уже понимают все. - Я спою тебе о Дедале, пусть слышат все! Я
расскажу все, как было.
Сережа удивленно взглядывает на меня, а я... я опускаюсь на траву у стола
жюри. Мое тело стало непомерно тяжелым, я вслушиваюсь в слова старика,
силясь вспомнить далекое, полететь туда... Как сквозь туман, вижу
убегающих жужелиц, сухую былинку, на которой качается кузнечик...
Тихий дребезжащий звук кифары раздается в тишине, перерастает в рокочущий
и величавый.
- Я расскажу вам, дети, правду о том, кто построил первые крылья. Это было
так давно, еще до осады Трои, и потому, видно, люди забыли того, кто так
много славного сделал для них, и несправедливо поют славу другому.
Сережа опускается на траву рядом, берет меня за руку. Зачем? Меня уже нет
здесь! Отпрянула. Отняла руку. Я словно падаю в пропасть - в вечность, что
позади.
Дедала разбудили звуки кифары во дворе: то юный аэд пробовал струны.
Полусонный взор скользнул по бревенчатым стенам и замер на падавшем в
отверстие крыши снопе света, в котором хороводились танцовщицы-пылинки. Их
пляска заставила вспомнить сон - он опять летал! Над морем. И опять, как и
в прошлые ночи, его догоняла черная хищная птица, больно клевала
обнаженное тело, а он не мог не то что ударить - отогнать, потому что
должен был махать крыльями, чтобы не упасть в море.
От птицы несло едким мышиным запахом, и это больше всего досаждало Дедалу.
Знакомый запах... Запах спальни Пасифаи под утро, ее огненно-красного
ночного хитона, ее смуглого ненасытного к ласкам тела.
...Вставать не хотелось. Он то зажмуривал глаза, решая снова пуститься в
путь - за другим, хорошим сном, то сквозь ресницы наблюдал пляску пылинок
в световом колодце.
Аэд, словно почувствовав, что Мастер проснулся, запел.
- Кто не знает великого Дедала из Афин?!
Дедала знают басилеи и фараоны, свободные граждане и рабы, потому что кто,
как не он, построил великолепные дворцы в Греции, Египте и теперь здесь,
на Крите! Кто, как не он, смастерил волшебные самодвижущиеся автоматы в
египетских храмах? Кто, как не он, изваял замечательные скульптуры!
Дедала знают мореходы и купцы, потому что кто, как не он, изобрел паруса и
мачты и теперь долгий путь к Данепру и дальше - к Гиперборейскому морю -
за желтым теплым янтарем стал короче!
Дедала знают атлеты, потому что кто, как не он, много раз первенствовал и
в состязаниях на колесницах, и в силовых упражнениях, вмиг переламывал,
как жерди, бронзовые мечи! Кто, как не он, мог на охоте ударом кулака в
голову свалить вепря!
Дедала знают строители всей Земли, потому что кто, как не он, изобрел
прекрасные инструменты - коловорот, который просверливает каменные глыбы,
и резец, что их обтачивает, и отвес, и рубанок, и набор топоров, а еще
пилы и долота... - продолжал петь аэд.
Дедал усмехнулся: пилы и долота изобрел не он, а его племянник и любимый
ученик Тал. Но что поделаешь с людской молвой? Во все времена приписывали
народным кумирам и чужие заслуги.
- Дедала знают и любят боги, - громче, чем раньше, зазвенел кифарой аэд,
готовя торжественный финал гимну, - потому что кто, как не он, уже при
жизни стал столь славным, столь знаменитым!
- Любят боги! - горько покачал головой Дедал. - Любят боги! Тогда почему
они допустили тот страшный роковой удар? И на Дедала - искусника и
изобретателя, ваятеля и зодчего - легла мрачная тень убийства?!
Он крепко зажмурился, отгоняя видение - любимый ученик в объятиях
кокетливой жены Дедала, его испуганное лицо и ее - насмешливое,
вызывающее... Он тогда ударил, ударил кулаком в лицо, и его рука,
привыкшая иметь дело с камнем, даже не ощутила боли. О, как зарыдал он
тогда, увидев бессильно упавшее тело любимого ученика! Как он хотел
вернуть назад ушедшее мгновенье...
Дедал застонал, стиснув лицо ладонями. Тогда он поддался животной ярости
только на миг, и вот удален на годы от родины, от друзей...
Звонкий голос аэда умолк. Видно, он ждал, что хозяин выйдет на крыльцо и
похвалит.
Длинный гимн сложил аэд во славу Дедала, но почему в нем не было ни слова
о том убийстве?
Обеспокоенный этой мыслью, Дедал вскочил с узкого ложа. Обнаженный,
вступил в столб света и тепла, стоял, раскачиваясь, высокий, статный,
тонкий в поясе - юноша, да и только, если бы не серебро в русых кудрях,
если бы не глубокие складки от крыльев носа к углам рта.
Почему аэд умолчал об убийстве? О нем же знают все... И Минос, давший ему
убежище, вволю наслушался укоров.
Накинув рабочий хитон, он звонко прошлепал по глиняному полу в завешенный
пологом угол. Там, на темном полу, распластались огромные пестрые крылья -
для Дедала и поменьше - для Икара.
Кожаные крепкие ремни плотно обхватили пояс и руки Дедала, он пошевелил
ими. Хорошо! Осталось закончить аппарат, который сможет поддерживать
крылья в струе воздуха, - и прощай, Минос! Прощай, Пасифая! Прощай,
неволя! Ах, Икар, если бы ты хоть чуточку был похож на искусника Тала!
Если б ты хоть чуточку мог помочь отцу! Давно были бы готовы крылья...
- Приветствую тебя, певец! - хрипло поздоровался Дедал и откашлялся, чтобы
показать - хрипит не от волнения, а от сна. Он стоял на резном деревянном
крыльце в запачканном клеем и глиной хитоне, подперев бока, и аэд, шагнув
ему навстречу из тени могучего тиса, восхищенно произнес:
- О, Мастер, если бы я был, как ты, ваятель, я бы воплотил тебя в камне,
но я аэд, и я пою о тебе.
Дедал поморщился, сбежал с крыльца. Словно стараясь скрыться от палящих
лучей весеннего солнца, быстрым шагом пересек двор, вошел в тень тиса, где
готовили утреннее застолье слуги, и пригласил:
- Садись, аэд, поешь, набирай силы.
Того не нужно было уговаривать: после долгого заточения в темницах Миноса
он испытывал волчий аппетит и лишь усилием воли заставлял себя есть
медленно, пристойно.
Овечий острый сыр, густая пшенная каша с молоком, жареная птица и блюдо
янтарного винограда с малым пифосом легкого вина - разве еда для двух
крепких мужчин? Вскоре стол был пуст, и слуга смел крошки с досок метелкой.
- Длинный гимн ты сложил в мою честь, спасибо, - начал Дедал и улыбнулся,
но серые глаза были невеселы, и аэд, заметив это, вскинул голову, отчего
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг