жадными глазами я осматриваю набор закусок в витрине холодильника, Костя
сказал:
- Рекомендую ограничиться стаканом молока Матильды и еще каким-нибудь
соком. Придется снова болтаться в воде...
Я без особого удовольствия, как лекарство, выпил густое, теплое молоко
и с наслаждением осушил стакан ананасного коктейля.
- По калорийности это не уступает... - начал было Костя, но,
встретившись со мной взглядом, сказал: - Думаешь, мне есть не хочется? Я
готов грызть акулью кожу.
- Ну, пошли. Скоро вернемся, и тогда... Фу, какая бурда!.. Но зато
сок... Восхитительный напиток!
Нам было лет по десять, когда мы поклялись всегда приходить друг другу
на помощь. Без единого вопроса. Надо только сказать: "Ты мне очень нужен", и
все, магическая фраза отдавала одного из нас в полное подчинение другому. И
вот что странно: никогда еще эта просьба-приказ не была неожиданной.
Наверное, мы научились читать мысли друг друга, отгадывать желания. Если
Костя врывался ко мне во время каникул, то я уже знал в общих чертах маршрут
и цель нашего похода: мой бесхитростный друг еще за несколько дней своей
таинственной сосредоточенностью настораживал и подготовлял меня к
"неожиданности".
Сейчас я тоже догадывался о его сумасбродной затее, и меня вдруг
охватила тревога, когда я представил себе возможные последствия.
Я спросил:
- Ты все обдумал?
- Да.
- Уверен, что они тихо уйдут из лагуны?
- Как Матильда с подругами после дойки.
- Когда ты успел с ними договориться?
- Не улыбайся так иронически, я все предусмотрел. Протей возглавит
отряды копьеносцев. Они преградят путь в лагуну. Косатки сейчас еще под
действием наркотика. Ты видел, они совсем инертны.
- Думаешь, что Джек спокойно нырнет под остров?
- Да. Как первая беглянка. У них тщательно разработан маршрут. Я
уверен. Все будет о'кей! - -заключил он далеко не уверенным тоном.
Несколько шагов мы прошли молча. Короткая заря угасла. Затеплились
диски искусственных лун. В шум волн вплетался хрустальный перезвон, словно
звенели елочные новогодние колокольчики. На днях нам прислали несколько
сотен певчих цикад, выведенных японскими селекционерами. У них необыкновенно
нежные голоса разной тональности. Трудно представить себе, что предки этих
нежноголосых созданий те самые лупоглазые насекомые, что и по сей день
терзают слух своими оглушительными концертами. Хотя многим нравится их
металлический гомон...
Я спросил:
- А Совет? Как посмотрит Совет?
- Видишь ли... я уже разговаривал с Нильсеном.
- Ну?
Костя остановился:
- Знаешь, Ив, я освобождаю тебя от... от данного слова. Возможно, ты
прав. Спокойной ночи. - Он круто повернулся и побежал к лагуне.
Что мне оставалось делать, как не припустить за ним следом! Я бежал и с
тоской думал: вот сейчас надену маску, возьму лазер, прыгну в лагуну и
открою ворота косаткам. Потом буду стоять перед осуждающими взглядами членов
Совета. Завтра нас, наверное, "спишут" с острова. Не закончив практики,
бросив на половине работу, мы полетим за новым назначением и снова
предстанем перед Советом, теперь уже университета. Преподавателей вызовут со
всех континентов... Как они будут благодарны, что их оторвали от
исследований ради двух недисциплинированных сентиментальных студентов!
Думая так, я чувствовал, что Костя все-таки прав. Прав той высокой
правдой, что всегда шла наперекор установившимся правилам и законам и
которая в конце концов признавалась всеми и сама становилась законом.
Лаборатория на берегу океанариума светилась, как гигантский японский
фонарь. Архитекторы очень точно скопировали этот древнейший светильник.
Костя уже находился в "фонаре". Повеселевшими глазами он смотрел на Павла
Мефодьевича, восседающего в кресле перед гидрофоном. Из аппарата вырывались
скрежещущие звуки.
- И ты пожаловал? - спросил учитель. - Садись и слушай внимательно. Не
каждому удается услышать такое. - Голос его приобрел торжественность, совсем
не гармонирующую со скрежетом, вдруг перешедшим в раздирающий слух вой.
Костя спросил с подозрительной серьезностью:
- Что это, концерт или деловое совещание Джека с его свитой?
- Нравится?
- Жуткая вещь!
Павел Мефодьевич убавил силу звучания.
- Для слуха, особенно недостаточно тренированного, тяжеловато. Не
совсем обычная форма эмоционального воздействия. Кроме того, надо учитывать
несовершенство прибора, передающего только грубую схему языка приматов. Если
бы мы могли воспринимать ультразвуки да к тому же еще знали их язык,
впечатление было бы гораздо сильнее. Теперь же мы можем только понять всю
трагедию, переживаемую сейчас там! - Павел Мефодьевич встал и быстро
отбросил руку к стене и вниз. - Кто-то из них, может быть ваш Джек, поет
свою последнюю, предсмертную песню.
- Однажды они уже ее пели, - сказал Костя. - Я вам передал запись.
Помните, когда Джек хотел протаранить ракету. Вот это были гонки!
- Не путай два разных понятия. То была "песня смерти", воинственная
песня, обрекающая на смерть врагов, сейчас совсем другая песня. Песня
прощания с жизнью, когда нет другого выхода. Владыки океана не могут
смириться с неволей, пусть временной. На них удручающее впечатление
произвело обращение тихоокеанских косаток. Их родичи поделились с ними своим
опытом, как говорили в прежние времена, разъясняли им, насколько выгодно
мирное сосуществование и даже содружество с приматами, населяющими по
преимуществу сушу. Но наши косатки начисто отвергли всякие сделки. Гордый
народ!
Тихий скрежет, доносившийся из гидрофона, стал прерывистым. Павел
Мефодьевич повернул усилитель громкости. "Фонарь" завибрировал от
душераздирающего вопля, который неожиданно оборвался.
Костя прошептал, с осуждением глядя на Павла Мефодьевича:
- Все! Джек умер!.. Нет, я никогда не прощу себе, что допустил его
гибель!
- И мне? - спросил учитель. - Ты предупреждал меня и весь Совет. Да?
- Да!
- Ты прав. Абсолютно прав. Никогда не прощай несправедливость,
допущенную к любому живому существу, стоящему даже на самой низкой ступени
лестницы жизни.
- Вы противоречите себе! - Глаза Кости сверкнули. - Это... это...
- ...гадко и подло! - добавил учитель, улыбаясь. - Но мне удалось
убедить Совет и кое-что взять на свою ответственность и спасти вашего Джека.
- Но он же...
- Жив курилка! Ваши друзья уже подбросили в эту лужицу новое снадобье.
Препарат специально рассчитан на подавление агрессивных действий у китов. А
вот и один из усмирителей буйного нрава пленников.
В дверях стоял, улыбаясь, Петя Самойлов.
Петя Самойлов включил все светильники в бортах океанариума, и весь он
превратился в прозрачную чашу. Косатки сонно двигались по самой поверхности.
Несколько из них лежали на дне без всяких признаков жизни.
Петя сказал:
- Сейчас мы их поднимем и отправим на дно лагуны, а затем Ки подойдет
на "скорой помощи", и мы вывезем их в море.
Костя сказал:
- Пока мы ужинали, умерло четверо.
- Шесть, - поправил Петя. - Две лежат в дальнем углу. Через час-полтора
они бы все умерли.
Костя спросил:
- Ты слышал их предсмертную песню?
- Да. Краем уха. Нам с Ки было некогда. А вот и Черный Джек! Привет!
В изумрудно-зеленой воде вождь косаток выглядел очень эффектно. Ленивым
движением он прикоснулся к шероховатой стенке и отошел, подняв над водой
свой полутораметровый спинной плавник.
Петя пояснял:
- Новый препарат очень своеобразно действует на психику. Видите?
Натолкнулся на стаю сонных тунцов и с презрением прошел мимо. Даже не
взглянул на них. Препарат создает ощущение сытости. Может быть, даже
вызывает отвращение к пище и подавляет центр агрессии. Сейчас у Джека
впервые в жизни благодушно-созерцательное настроение. Ему кажется, что он
бесконечно будет вот так пребывать в состоянии нирваны, плавая в зеленой
воде...
Подошел Павел Мефодьевич. Костя спросил у него:
- Что, если попробовать их перевоспитать, держа подольше под действием
наркотика?
- Кардашев, изобретатель зелья, пишет, что подобное возможно только с
молодыми особями. Привычки консервативны. Как бы мне хотелось знать, о чем
сейчас думает этот хвостатый парень! И, конечно, он не погружен в нирвану. О
нет! Он, по всей вероятности, анализирует причины неудач последних дней и
придумывает способы оставить этот "зеленый рай".
. К сетке медленно подходила "скорая помощь" - мощная ракета с
резервуаром для перевозки китов - в окружении многочисленного отряда
дельфинов-копьеносцев. Все, кроме Кости, направились к воротам. Неожиданно у
нас за спиной раздался плеск. Мой друг вынырнул и плыл прямо к Джеку. Павел
Мефодьевич издал звук, похожий на рычание, и остановил нас жестом.
Действительно, было бесполезно просить Костю вернуться. Поднятый нами шум
мог вызвать непредвиденную реакцию у косаток.
- Безумец! - прошептал Петя Самойлов.
- Долго я буду ожидать? - пропел в мегафон Ки. - Открывайте... - Но и
он увидел плывущего Костю и не докончил фразы.
Костя подплыл к Джеку и дотронулся до его бока. Джек не реагировал на
такую фамильярность.
- Назад! - не выдержал Петя.
- Тише! - Павел Мефодьевич поднял палец. - Не надо шуметь. Этот
сумасброд сейчас вернется, и мы ему всыплем.
Но сумасброд и не думал возвращаться. Он лег на спину Джека. Сел. Потом
встал, держась за спинной плавник, и Джек вздрогнул, но остался на месте.
Костя начал что-то поспешно прилаживать к плавнику.
Павел Мефодьевич проворчал:
- Ишь ты! Пришло же в голову! Совсем неплохая мысль.
По телу Джека пробежала такая дрожь, что от его боков пошли мелкие
волны. Затем под наше дружное "ах" Костя взмыл метра на четыре и, описав
дугу, красиво вошел в воду. Вынырнув, поплыл великолепным кролем. Джек,
будто израсходовав последние силы, так и остался на прежнем месте.
Учитель, не спуская с Кости глаз, ворчал:
- Этого молодца ничему не научила езда на усатом ките! Захотелось
погарцевать на зубатом! - Он крикнул: - Держи правей! До стенки рукой
подать.
Только к четырем часам мы отвезли последних косаток за сорок миль от
острова, выпустили их на свободу и отправились домой. Санитарная ракета еле
плелась: вышел из строя локатор, а курс лежал через китовые пастбища.
Киты спали. Их глянцевитые громады часто попадали в луч прожектора.
Киты просыпались от яркого света, растерянно таращили крохотные глазки и
старались развернуться к нам хвостом. Все это делалось так медлительно,
сонно, что никто из них не успевал повернуться на 180 градусов, пока ракета
проплывала мимо и кит, издавая тяжелый, долгий вздох, снова погружался в
прерванный сон.
Все устали. Петя Самойлов спал, примостившись на узком диване. Костя
дремал в кресле рядом с Ки, который, что-то мурлыча себе под нос, вел
ракету. Я, чтобы скоротать время, разговаривал через гидрофон с Тави. Он
плыл где-то возле борта. Тави сказал, что никто из его друзей не одобряет
освобождение "убийц". Я долго пытался втолковать ему мотивы наших высоких
гуманных побуждений.
- У тридакны каменная кожа.
Этим он дал понять, что только такой гигантский моллюск с невероятно
прочной раковиной да еще человек, плавающий в "железных раковинах", могут
позволить себе такие глупости.
Незаметно я задремал и проснулся, слетев с кресла. Оказалось, что уснул
наш кормчий и, несмотря на предупреждения дельфинов, мы все-таки задели
одного из китов.
БИТВА ТИТАНОВ
Вера несколько раз прилетала к нам с рейсовыми гидролетами, иногда на
два-три часа, а то и на целые сутки. И всегда в короткие периоды затишья.
- Мне необычайно не везет, - говорила она, - даже Атиллу я застала уже
мертвым. Стоит мне улететь, как на вас накидываются желтые крабы, подплывают
кальмары, за вами гоняется Черный Джек. Вы попадаете на остров, где живут
крысы и роботы! И все без меня. Скоро я переберусь к вам и буду жить, пока
не случится что-нибудь потрясающее...
Вера подружилась с Бертой Фуллер, ботаничкой, и когда появлялась, то
большую часть времени проводила в ее лаборатории. Берта была женой Николоса
и, в отличие от своего супруга, резонера, обладала несколько восторженным
характером.
Однажды, когда мы проходили мимо ее лаборатории, она таинственно
поманила нас к себе, выглянув из дверей.
- Мальчики! - начала Берта торжественно. - Мальчики, Вера... Тише, она
там, возле орхидей. Я хочу вам сказать, что ваша подруга нашла ошибку в моей
работе! Ужасную ошибку! Ошибку, которая могла сделать меня посмешищем!
Поставить меня в ужасное положение среди коллег. Оказалось, что моя...
(последовало длиннейшее латинское название водоросли, жившей в симбиозе с
орхидеей какого-то не менее мудреного вида) уже известна около года! Вот что
значит жить в уединении, вдали от центров науки, и не иметь времени
регулярно просматривать информационные бюллетени! Я считала Веру ветреной
современной девчонкой, и представляете мой ужас и мою радость! По всей
вероятности, Мокимото не только хороший ученый, но и выдающийся педагог, -
заключила она, прислушиваясь к торопливым шагам Веры.
Вся в белом, держа в руке скальпель, она бежала к нам, отбрасывая в
стороны, к ужасу Берты, ветви с марлевыми колпачками на соцветиях.
- Ты движешься, как циклон, - сказала Берта, с материнской нежностью
посматривая на марлевые колпачки.
В последний раз перед отлетом Вера, прощаясь, сказала, что она
разрывается на две равные части между нашим островом и дендрарием, где ее
ждут бедные заврики. Скоро она переберется на остров на целую неделю.
Мокимото обещал ее отпустить. Он сказал: "Вера-сан, вы оттуда привозите
хорошие идеи".
- Это он по поводу воздействия на завриков звуковыми колебаниями разных
частот, - разъяснила нам Вера. - Прием давно известный, но почему-то мы не
применяли его как стимулятор, а здесь я у Берты подсмотрела оригинальный
прибор и, конечно с ее согласия, сняла схему.
- В самом деле, - сказал Костя, - возьми сюда с полсотни завриков.
Здесь они быстро забегают. Может быть, на них подействуют непонятные еще
науке магнитно-телепатические волны Великого Кальмара.
Бедный Костя, его сердце тоже разрывается на две части!
На другой день утром, пока насосы выкачивали из Матильды молоко, мы с
Костей прихорашивали ее. Костя занялся спиной и "личиком", а я, по
обыкновению, спустился ниже ватерлинии. Нашими стараниями кожа у Моти стала
чистой и гладкой, и только кое-где встречались небольшие островки,
заселенные желудями.
Мы трудились и вели безмолвный разговор. Представляю, какого напряжения
стоило динамичному дельфину подлаживаться под мои тягучие мысли, "смотреть"
моими глазами на привычный для него мир.
Обмен сигналами у нас самый простой:
- Тави, что там с левой стороны?
- Две прилипалы.
- Большие?
- Можно проглотить.
Конечно, Тави имел в виду свои возможности, но, может быть, он
предполагал, что и я, поступившись непонятным предубеждением, смогу
проглотить прилипал: ведь ел же я улиток и устриц.
Я мысленно звал его, и он тотчас же появлялся, готовый помочь мне.
Иногда Тави, не в силах сдержаться, переходил на привычный темп мышления.
Я устал и предложил перейти на телеграфный код. Тави охотно согласился.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг