справляться.
Мы наметили огромную звезду. Она пожирала колонию морских лилий,
разбросав над ней все свои щупальца. Стали заводить сеть. Звезда увидела нас
и стала приподниматься, готовясь к атаке. Мы накрыли звезду сетью и поплыли
в стороны, остальное - запутаться в сети - мы предоставили ей самой, за что
она и принялась с тупым упорством. И тут Роберт Вечентини, кибернетик с
"Атлантиды", решил поправить сбившуюся сеть. Звезда выбросила одну из своих
"рук" и в мгновение ока сорвала с него шлем с маской; счастье Роберта, что
шланг был старый и порвался, а не то звезда подмяла бы Роберта под себя и он
погиб бы на наших глазах. Костя и Тосио подхватили пострадавшего и вынесли
на поверхность. Правда, он с испугу порядочно хватил морской воды, да все
обошлось благополучно. Роберт отделался нервным шоком и остался на
поверхности, так что мы стали работать под водой впятером. Между прочим,
больше участников и не нужно.
Надо сказать, что в более трудной и неприятной работе еще никто из нас
не принимал участия. Все искупалось сознанием необходимости: ведь мы в числе
пяти тысяч добровольцев отражали нашествие чуждой нам жизни, слепой в своей
ярости и неумолимо жестокой.
В воде мы находились по три часа, затем всплывали на полчаса - и снова
под воду. На обед и отдых уходило два часа, но нам троим хватало для
восстановления сил и одного часа. Менее тренированным ребятам с "Атлантиды"
приходилось тяжелее, и Тосио уговорил их использовать для отдыха и второй
час, а не то могло получиться нечто похуже, чем с Робертом.
За неделю "Атлантида" приняла тысячу двести звезд, затем в Лагуну
доставили тралы, и очистка дна пошла быстрее. Все же много осталось и на
долю пловцов-разведчиков - приходилось обезвреживать отдельных хищниц,
расползшихся по дну.
С нами теперь работало все семейство Геры. При ликвидации колонны
звезд, двигающихся к Лусинде, дельфинам было запрещено принимать участие в
работе, так как от ядовитых выделений они получали смертельные ожоги кожи,
теперь же, когда колонна звезд сильно поредела, дельфины стали главной силой
в их розыске.
К концу второй недели "Атлантида" ушла со своим ядовитым грузом в
Сидней, а мы снова перешли на свою "Корифену". Все эти дни ее неусыпно
сторожил наш Гарри, отбиваясь от посягательств туристов-"дикарей", которые
не участвовали в борьбе со звездами, но не прочь были пройтись на
безнадзорной яхте. Перед уходом с яхты Костя вставил "немому" Гарри
разговорный блок с весьма ограниченным запасом слов. Как только его тепловой
локатор нащупывал на причале туристов, раздавался грозный Костин голос,
записанный в разговорном блоке:
- Прошу не подходить близко к борту! Яхта отравлена ядом тигровых
звезд!
Конечно, после такого окрика ни один турист не появлялся на палубе в
наше отсутствие. Теми же словами встретил Гарри и нас и пытался бесконечно
повторяться, пока Костя не вынул из него блок, сказав:
- Помни, старина, что главное твое достоинство - это слушать и
выполнять приказы. Ступай к штурвалу и не забудь принайтовать свои ноги к
палубе, а не то при первой волне покатишься, как пожарный баллон.
На это Тосио заметил:
- Нет ничего легче, чем давать советы...
"Корифена" опять в свободном плавании. Утренний бриз осторожно
наполняет оранжевые паруса яхты, чуть креня ее на левый борт. Лагуна близ
Лусинды очистилась от больших рефрижераторов, только небольшие
суда-снабженцы желтеют там и сям на синей воде: они или выуживают последних
тигровок, или, как и мы, несут разведывательную службу.
По яхте разносится аппетитный запах жареной рыбы: сегодня очередь Тосио
готовить еду. Надо сказать, что он на это непревзойденный мастер, его блюда
всегда приготовлены не из консервов, а из даров океана. Еще с вечера перед
днем дежурства он попросил Геру доставить к утру определенный вид рыбы,
устриц, голотурий, водорослей. В сочетании с приправами, которые Тосио
хранит в холодильнике, получаются, как говорит Костя, "кулинарные сонеты и
поэмы".
Костя, насвистывая, возится с видеофоном. Он вытащил его на палубу и
сидит с ним в позе Будды на разостланном белом брезенте. Из открытого люка
тянется по брезенту красный шнур паяльника. Костя в одной руке держит
паяльник, а в другой - крохотную деталь.
- С этими ядовитыми уродами, - говорит он, - мы растеряли все связи с
друзьями, близкими. Вот налажу аппарат и первым делом соединюсь со своими.
Стыдно сказать, скоро месяц, как я не виделся ни с кем из домашних. Хотя
думаю, они должны понять, что мы тут не танцуем круглые сутки.
Явно Костю мучает совесть. Видеофон, да еще какой, находился на
"Атлантиде", а он и не подумал связаться с родными. У меня тоже нехорошо
стало на душе, так как и я не нашел на это времени. У нас один Тосио каждый
вечер виделся со своими стариками. Отец и мать у него преподают в одной
школе где-то в городке-спутнике близ Киото.
Костя поминает черта. Он обжегся паяльником.
- Невыносимо! - говорит он, поводя пальцем по воздуху.
- Сильно обжег? - интересуюсь я.
- Да нет, пустяк. Я не по этому поводу. Неужели ты не чувствуешь?
- Что?
- Тосио соорудил что-то невероятное. - Он жадно втянул ноздрями воздух.
- Меня аж в дрожь бросило. Тосик! - позвал он умоляюще.
- Я слушаю тебя. Костя.
- Долго ты еще будешь нас мучить?
- Еще только двенадцать минут. Обед будет подан точно по судовому
расписанию.
- Муки по судовому расписанию, это что-то новое на флоте. Ты вот что,
сенсей, дорогой, дай нам по кусочку на пробу. Вот по такому, крохотному.
Тосио не ответил, но через минуту поднялся с двумя бутербродами. Он
подождал, пока мы с жадностью проглотили восхитительную рыбу с лепешкой -
тоже произведение Тосио.
- А еще можно? - безнадежно попросил Костя. Тосио расцвел в улыбке и
покачал головой:
- Теперь только через десять минут.
Вдруг, посерьезнев, Тосио метнулся вниз и скоро загремел кастрюлями:
видно, что-то у него там подгорело.
С наветренной стороны плывет семейство Геры. Пуффи то вырывается
вперед, то отстает, а затем догоняет родных, развивая огромную скорость. Хох
и Протей - сын Протея надолго исчезают под водой, проверяя, чисто ли дно от
тигровых звезд. Я поглядываю на экран, по которому стелется обглоданное дно
Лагуны. Сила жизни океана так велика, что уже видны рдеющие анемоны, редкие,
правда, "цветы" коралловых полипов, колонии кольчатых червей; но вот на
экран врывается прежний цветущий оазис с бесконечным разнообразием форм и
красок. Под килем не больше десяти метров, солнце ярко освещает дно в его
праздничном убранстве.
Появилась стая морских ласточек-качурок. С веселым писком они носятся
за кормой; одна налетела на парус и, пискнув, упала на палубу. Распластав
крылья, она лежала, раскрыв клюв и с ужасом поглядывая на нас. Штормовые
ласточки обыкновенно предпочитают более умеренные широты, они любят бурную
погоду. Что их занесло в тропики? Наверное, обилие корма. Я взял ласточку в
руки. Костя сказал:
- Осторожней! Может быть, в нее вселилась душа погибшего моряка и стоит
тебе ее разгневать, как не оберешься беды. - Костя вздохнул и продолжал: -
Как все у них было просто, у наших предков, легко и все объяснимо! У них не
умирало сознание, или, как они называли, душа, она переселялась или на небо,
в ад или рай, или вот в такую птичку и продолжала жить, носясь над волнами.
- Костя задумался, углубившись в изучение хитроумной схемы.
Я подбросил качурку в воздух, и она тут же смешалась со стаей. Из
песочных часов - дань романтике прошлого - тоненькой струйкой высыпался
последний песок. Я отбил восемь склянок на древней рынде, небольшом
колоколе, поднятом в прошлом году со дна моря. Колокол принес Хох, зная, как
мы ценим такие находки. Рынду очистили, и теперь она, к восторгу всех
дельфинов, оповещает о частицах уходящего времени. Услышав звон рынды, Пуффи
вылетел из воды и затем метров пять шел на хвосте, найдя предлог, чтобы
выразить безмерную радость, всегда переполняющую все его существо.
Небо затянули перистые облака, сквозь них жарко палило солнце, стоявшее
почти над головой. Паруса не давали тени. От прямых солнечных лучей спасал
тент; под ним было вполне терпимо, особенно когда налетал порыв ветра и
обдавал нас прохладными струями: утренний бриз давно сменил вечный и
неизменный пассат.
Костя выключил паяльник и разгладил брезент, уловив звон посуды, а
затем осторожные шаги Тосио. Он поднимался с подносом. Мы с Костей встали
возле тамбура, готовые подхватить поднос с яствами, паче чаяния он начнет
выскальзывать из рук дежурного кока. Наши опасения оказались напрасны. Никто
так уверенно не держится на палубе, как наш Тосио: даже в самую сильную
качку его ноги словно прирастают к ней.
Огромный деревянный поднос, покрытый золотистым лаком, ломился от
мисок, чашек и чашечек, полных аппетитнейшей снеди.
Костя, расставив руки, ступая, как балерина, проводил Тосио до брезента
и с облегчением вздохнул, когда Тосио благополучно поставил поднос на
палубу.
- Уф! - выдохнул он. - Ты, Тосик, многим рискуешь, перемещая таким
образом ценности. Представь себе...
- Не порть себе аппетита мрачными мыслями, Костя, - сказал Тосио,
усаживаясь у подноса. - Прошу. Вначале вот этот салат под острым соусом.
После - суп из черепахи, затем рыба с гарниром из водорослей, трепангов и
улиток...
Мы уже уписывали салат и втягивали ноздрями волшебный аромат
черепахового супа.
На десерт Тосио подал охлажденный ананас, манго, виноград без косточек
и даже арбуз.
- Ну, братец... - только и мог сказать Костя, протянув руку к багряному
ломтю арбуза.
После обеда Костя, пользуясь правом подвахтенного, растянулся на
брезенте-скатерти и тут же уснул. Тосио стал тщательно мыть посуду в морской
воде и ставил ее на поднос сушиться на солнце. Я дремал, глядя на движущееся
дно на экране. Экран засеребрился от стаи мелкой рыбешки, промелькнуло тело
какого-то дельфина; они тоже завтракали, без наших удобств, но с не меньшим
аппетитом.
Качурки, не отстававшие от яхты, гурьбой кидались в воду за остатками
пищи с нашего стола. Тосио сказал:
- По всей видимости, усилится ветер. Штормовые ласточки - спутники
бури. Что-то мне сегодня не хочется попасть в шторм. Наверное, сказывается
некоторая усталость, не физическая, а нравственная усталость после тигровых
звезд. Странные создания! Если бы не человек, то в природе могли наступить
коренные изменения.
Я вяло сказал, чтобы поддержать разговор:
- Думаешь, наступил бы век иглокожих?
- Возможно, хотя мы еще полностью не избежали опасности. Я думаю, вот
так же в мезозойскую эру могли появиться первые ящеры, и затем они миллионы
лет владели и морем и сушей.
Яхту тряхнул порыв ветра. Чарли блестяще выровнял крен, лег на прежний
курс. Костя проснулся, сел и сказал:
- Лечь в дрейф... - И снова растянулся на брезенте. Мы с Тосио еще с
четверть часа поговорили о причудах природы и необходимости не нарушать в
ней равновесия сил. Потом Тосио спустился к себе в каюту, сказав, что ему
следует закончить главу работы об органах чувств осьминогов и кальмаров,
начатую месяц назад. Скоро из тамбура донеслось стрекотание диктофона,
печатающего под диктовку Тосио.
Солнце перешло зенит. Облачность стала гуще. Барометр в рубке опустился
на несколько делений. Я вызвал автоматическую станцию Службы погоды.
Размеренный голос заверил, что ничего серьезного не ожидается. К вечеру
ветер усилится всего до шести баллов, затем на нашей широте наступит штиль.
Как обычно, автомат закончил сводку пожеланием счастливого плавания.
Все же мне не нравилась погода: вдруг охватывающая духота и это
серебристо-сизое небо с оловянным кружочком солнца. Мне вспомнился полет на
аэрокаре в прошлом году, когда мы увидели Великого Кальмара, поднявшегося со
дна океана. Раскинув гигантские щупальца, Великий Кальмар нежился на солнце,
а над ним вились морские птицы, и наша машина, как зачарованная, тоже стала
описывать круги над солярием чудовища. Я вспомнил охватившую меня безвольную
тоску, обморок Биаты, застывшие, как маски, лица друзей, желание выпрыгнуть
из машины и, распластав руки, закружиться в хороводе чаек...
Звякнул автомат песочных часов, оповещая, что через десять секунд из
стеклянного конуса высыплется весь песок. Я взял кончик тросика, привязанный
за язык рынды, и, дождавшись, когда упала последняя песчинка, отбил две
склянки.
Моментально проснулся Костя. Не от звона рынды - в нем шли очень точные
"часы", он всегда просыпался в это время. Вскочив, Костя потянулся, проделал
дыхательную гимнастику и, шагнув к борту, прыгнул в воду - так он начинал
вторую половину дня.
Пуффи уже ждал его и закружился вокруг, предлагая на выбор: или
пуститься наперегонки, или нырнуть до дна. Костя выбрал перегонки и,
конечно, к восторгу Пуффи, сразу безнадежно отстал. Пуффи скоро вернулся, и
они поплыли рядом вслед за яхтой. Скоро пловцы скрылись в ослепительном
мерцании солнечных бликов. Я вернулся к созерцанию морского дна. Снова мы
шли над цветущим садом. Глубина увеличилась до двадцати метров, краски стали
мягче, расплывчатей.
Донесся протяжный свист: Костя подавал сигнал лечь в дрейф. Обыкновенно
он легко догонял яхту с помощью Хоха и Протея - сына Протея. Чарли мастерски
справился с маневром, убрав все паруса, кроме стакселя и грота. Яхта почти
остановилась, отыгрываясь на пологой волне. Минут через пять по штормтрапу,
который я опустил с левого борта, поднялся, тяжело дыша, Костя.
- Акулы, кажется, мако. И откуда они взялись! Где Тосик?
Тосио тут же поднялся на палубу и распорядился:
- Надевайте маски, ребята. Да возьмите ружья.
Мако - одна из самых страшных акул, особенно для дельфинов. Я взял
тяжелое ружье, стреляющее разрывными снарядами, Костя - ампуломет и
пистолет.
Дельфины держались возле яхты, большею частью находясь под водой; они
ждали нас, чтобы вместе атаковать акул. Метрах в пятидесяти показался острый
плавник мако. Акула на этот раз действовала нерешительно, - вероятно, ее
пугала яхта или она медлила, выбирая время для решительного броска.
Увидав плавник акулы, Костя кивнул мне и бросился в воду, я последовал
за ним.
Яхта находилась над рифом, где глубина достигала двенадцати -
пятнадцати метров, что стесняло маневры мако. Мы остановились на глубине
пяти метров, и они не могли напасть на нас внезапно снизу. Обзор был
прекрасный, и мы приготовились к драке. Дельфины охраняли нас с боков и со
спины, сменяя друг друга.
Мако оказались необыкновенно осторожными - наверное, у них уже были
встречи с людьми, - и они вначале держались метрах в тридцати. Одна из них
достигала трех метров, вторая была несколько меньше. Они зловещими тенями
маячили у нас перед глазами. Верного выстрела на таком расстоянии могло не
получиться, и мы выжидали, когда мако или уйдут, или решатся напасть на
дельфинов. Конечно, нас они считали блюдом второстепенного порядка, а
дельфинов - законной добычей, к тому же своими смертельными врагами. Если бы
акула была одна, то Гера давно бы приказала ее уничтожить, но их оказалось
две и таких огромных.
Трехметровая мако рискнула подойти на двадцать метров и подставила свой
бок. Я выстрелил и от волнения промахнулся.
- Ничего, ничего, я ее сейчас! - буркнул Костя, посылая ампулу в акулу
поменьше, которая шла следом за первой, и тоже промахнулся.
Неожиданно большая акула бросилась на Хоха, который, нервно перебирая
плавниками, находился сбоку от меня. Я выстрелил и попал, но снаряд
рикошетировал от жесткой кожи акулы. Выстрел Кости угодил ей в бок. Хох
увернулся, и акула прошла, вернее, пролетела мимо нас и стала медленно
опускаться на дно. Оттуда она уже больше не поднимется.
Остался меньший и, как оказалось, самый опасный противник. Мы вели по
акуле безрезультатную стрельбу с расстояния в двадцать метров, и она каждый
раз ловко увертывалась. Как только почувствует толчок от выстрела, так
мгновенно метнется вперед, вверх или вниз. Тогда мы сами решили ее атаковать
и медленно двинулись к ней. Дельфины стали заходить с боков, отрезая ей путь
к отступлению, хотя мако и не думала отступать. На этот раз она бросилась на
меня. Я встретил ее целой очередью выстрелов и, конечно, попал. Костя также
выпустил по ней все свои ампулы, и все-таки я увидел раскрытую пасть и
бусинки глаз на зеленоватой коже, когда Костя сунул ей в пасть свое
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг