сказать... Я не сообщил вам сразу потому, что... Ну, в общем, вы меня
понимаете?
- Смутно, - сказал Ромашов. - Нельзя ли поконкретнее?
Аптекарь пощипал бородку и заговорил вновь. Начал он издалека.
Беклемишев увидел ее на балу у губернского предводителя дворянства. И
понял: да, это она, женщина его грез. Его не смущал холодный огонь,
горевший в ее глазах. Таким огнем, наверное, пылали глаза Клеопатры. А ее
длинная шея была шеей Нефертити. Молодость всегда ищет идеал. Беклемишев
создавал идеал по частям. И вдруг увидел его. И он влюбился, если
молчаливое поклонение кумиру можно считать любовью...
Ромашов искоса взглянул на Мухортова. Старик, покачиваясь на стуле,
размеренно повествовал о другом старике. Говорил он серьезно, даже с
оттенком некоторой трагедийности в голосе. Но в представлении Ромашова
рассказ аптекаря упрямо окрашивался в иронические тона. Слишком далеко от
него был старик Беклемишев с его незадавшейся любовью, слишком давно все
это происходило, чтобы можно было принять всерьез. Нет, Мухортое не был
сумасшедшим, как это показалось сначала Ромашову. Он был просто
старомодным чудаком...
За ней ухаживали многие. Земский врач Столбухин, астматический хлыщ лет
сорока, каждый день напоминал о себе букетами георгинов, франтоватый
штабс-капитан Ермаков, кутила и игрок, увивался возле нее на балах и
концертах.
А Беклемишев? Его ночи были по-прежнему душными и бессонными. Он
приказал не топить камин в спальне. Но это не помогло. Он все время думал
о ней, думал чуть ли не до галлюцинаций. По ночам он видел ее в мерцающей
глубине каминного зеркала.
Можно было разбить зеркало. Но Беклемишев не сделал этого. Божество
жило неподалеку, на Карасунской, в высоком трехэтажном доме со львами у
входа. Лакей проводил Беклемишева наверх. Она встретила его улыбкой. Это
была улыбка Клеопатры и Нефертити одновременно. Она указала Беклемишеву на
колченогую козетку и села рядом...
Так была поставлена точка над "i". Провинциальная богиня не поняла
уездного Дон-Кихота. Богиня не умела мыслить отвлеченными категориями.
Штабс-капитан из местного гарнизона был ей понятнее. Она знала, чего хочет
штабс-капитан, и не понимала Беклемишева. Она недвусмысленно намекнула
печальному рыцарю на свое земное происхождение.
Беклемишев хотел застрелиться. Но, не сделав этого срам, он уже не
возвращался к мысли покончить со своей любовью столь тривиальным способом.
Ему показалось, что есть лучший выход.
Почему он отправился в Южную Америку? Может, потому, что еще в детстве,
изучая английский, прочел записки Уолтера Рэли, королевского пирата и
царедворца. Может, сказочная страна Эльдорадо привлекла его. А может,
Амазонка показалась ему достаточно широкой и глубокой, чтобы утопить в ней
свою неразделенную любовь...
Ручеек слов перестал течь... Ромашов приоткрыл глаза. Мухортов,
пощипывая бородку, смотрел в сторону.
- Так, - подбодрил его Ромашов. И подумал, что предисловие несколько
затянулось. Если Мухортов решил его усыпить, то он может быть доволен.
Цель почти достигнута.
- Он написал отчет о путешествии, - медленно произнес Мухортов. -
Потом... Понимаете? И послал его в столицу...
- Допустим, - сказал Ромашов.
Аптекарь снова пощипал бородку.
- Это было еще до революции. Он так и не получил ответа. Отчет
затерялся. Я предлагал Сергею Сергеевичу помощь. Но он сказал, что не
имеет смысла... Сердился, как только я затрагивал эту тему... Щепетильный
человек... Гордый... Отвергнутый... Теперь вы понимаете, для чего я
рассказал историю его любви. Непризнание - это вторая травма...
- Подождите, - перебил его Ромашов. - А откуда у вас такая... м-мм...
уверенность, что ли, в научной ценности его работы?
- Честно говоря, - сказал, подумав, аптекарь, - у меня не было
уверенности... До последнего времени... Я... Не знаю, как выразиться
поточнее... Словом, я сидел у Беклемишева, когда почтальон принес газету с
первым сообщением об обезьянах... Сергей Сергеевич, надо сказать, очень
сдержанный человек. Не бесстрастный, а именно сдержанный. На его лице
вообще нельзя ничего прочитать. Только очень близкие люди понимают, когда
он волнуется или сердится... И я... я заметил, что обезьяны его
взволновали. И имел неосторожность спросить... И он сказал мне: "Вам этого
не понять, Мухортов. А я уже видел их однажды. И при очень странных
обстоятельствах. И знаете что, дорогой мой Мухортов, мне казалось, что я
присутствую при конце света". Потом он замолчал, замкнулся. Что бы вы
подумали на моем месте?
- Не знаю, - покачал головой Ромашов. - На основании таких
незначительных фактов гипотезы строить трудно. Это все, что вам известно?
- Да. Нам не довелось больше поговорить. К Сергею Сергеевичу приехали
родственники. Тужилины. В доме ежедневно гости, шум, суета. Сейчас
Тужилины собираются на рыбалку. Меня приглашают принять участие...
Ромашов зевнул. Провинциальные оракулы его не занимали. Сосенск и
Амазонка не укладывались на одной плоскости. Воображение отказывалось
искать глубокую связь между нынешними событиями и теми, давними. "Конец
света". Это уже пахло мистикой. Кроме того, если отчеты Беклемишева и
существуют, ценности они наверняка не представляют. Иначе ими давно бы
заинтересовались.
- Вы не знаете Беклемишева, - сказал аптекарь, будто угадав его мысли.
- А я живу с ним рядом несколько десятков лет. Вы могли бы найти отчеты.
Не обязательно лично вы... Но вы понимаете?..
- Понимаю, - улыбнулся Ромашов. - Только не все. Ведь отчеты кто-то
читал. И этот кто-то, возможно, не был профаном...
Аптекарь, задумался.
- Тогда и сейчас, - сказал он медленно. - Тогда было одно. Сейчас -
другое. Вспомните, как относилась официальная наука к изобретениям Попова,
Столетова, Кибальчича, наконец.
В словах Мухортова не было резона. И Ромашов не торопился обещать ему
что-либо. Одно дело - Попов. И совсем иное - Беклемишев. Попов был
изобретателем, а Беклемишев - оракулом. Сравнению эти фигуры не подлежали.
Мухортов потоптался в прихожей, уныло пощипал бородку, церемонно
раскланялся и закрыл за собой дверь. Ромашов не стал его останавливать.
Присел к столу, отхлебнул из стакана остывший чай и засмеялся. Потом
подошел к окну. На Сосенск уже опустился вечер. По стеклу струились редкие
капли налетевшего дождика. Ветер легонько раскачивал ветви деревьев.
Сыпались листья. На улице было темно и пустынно. Ромашов зажег свет и
убрал со стола посуду. День кончился, можно было ложиться спать.
Уже натягивая одеяло на подбородок, Ромашов подумал, что надо попросить
Мухортова познакомить его с Беклемишевым. Завтра это едва ли возможно.
Завтра Мухортов с дачниками отправляется на рыбалку. Ну что ж. Дело
терпит. А какое тут, собственно, дело? В Сосенске живет человек, который
больше полувека назад предупреждал мир о появлении фиолетовых обезьян. А
мир не прислушался к его словам, презрел их, и вот теперь обезьяны вылезли
из джунглей, а отвергнутый предсказатель уединился в Сосенске и хранит
гордое молчание. Да, с одной стороны, все это, грубо говоря, выглядит
смешно. А с другой?
О том, как все это выглядело с другой стороны, Ромашов узнал через
день.
Прописные истины всегда раздражали Ромашова своей категоричной
определенностью. Прописная истина утверждала, например, что если Земля -
шар, то ничем иным она быть не может. Когда он учился в школе, учитель
географии уверенно доказывал, что так оно и есть. И Ромашов ему верил.
Позднее он узнал, что Земля вовсе не шар, что она скорее похожа на грушу.
Этому верилось с трудом. Так же как и тому, что параллельные пересекаются;
так же как и тому, что время относительно и в разных системах отсчета
протекает по-разному.
Бронзовая Диана смотрела бронзовыми глазами на Ромашова, копавшегося в
письменном столе Беклемишева. Сам Сергей Сергеевич лежал на другом столе в
соседней комнате. Врач сказал, что это произошло ночью, где-то между
двенадцатью и часом. И многоопытный капитан милиции Семушкин, первым
вошедший в кабинет старика, тут же понял, каким способом Беклемишев
покончил счеты с жизнью. Пистолет "вальтер" валялся около кресла.
Свесившаяся рука старика почти касалась пола. Капитан провел
баллистическую экспертизу. Пуля, пробившая череп Беклемишева, находилась
именно в том месте стены, где ей, казалось Семушкину, и надлежало быть.
Поэтому приговор капитана выразился в одном слове: "Самоубийство".
Подумав, он извлек из своего рта еще три слова: "Без видимых причин".
Допрашивал родственников старика - супругов Тужилиных, гостивших у
него, - капитан Семушкин лениво. Он знал, что в эту ночь их не было дома.
Тужилины вместе с заезжим писателем Ридашевым и аптекарем Мухортовым
ездили на рыбалку, домой вернулись только утром.
Анна Павловна Тужилина непрерывно ахала, прижимая платочек к глазам. Ее
супруг Василий Алексеевич, работник одного из московских НИИ, угрюмо
морщился, пожимая плечами на все хитроумные вопросы капитана Семушкина
относительно того, откуда взялся у Беклемишева пистолет "вальтер". Уяснив
наконец, что от бестолковых родственников он ничего не добьется, капитан
перешел к допросу аптекаря. Тот показал, что он, хотя и знает Беклемишева
больше сорока лет, про пистолет никогда не слышал.
К середине дня капитан, оставив вопрос о пистолете открытым, закончил
формальности. Анна Павловна и Василий Алексеевич поставили свои подписи
под протоколом. Тело Беклемишева еще раньше увезли на вскрытие. А Ромашов
все никак не хотел покидать место происшествия. Что его удерживало в
комнате самоубийцы? Версия капитана Семушкина выглядела убедительно, как
прописная истина, снабженная рядом доказательств. Земля - шар, говорил
учитель географии. И тогда у школьника Ромашова не находилось причин для
сомнений. Почему же сейчас он сомневается в аргументах, которые привел
капитан Семушкин?
Бронзовая Диана натягивала лук. Ромашов щелкнул ее ногтем по звонкому
носу и задвинул последний ящик на место. Все бумаги старика были
просмотрены. Бумаги не представляли для следствия никакой ценности. Да и
нужно ли следствие? Капитан Семушкин был недоволен вмешательством Ромашова
в ясное, как апельсин, дело и не скрывал этого. Бывают самоубийства и без
видимых причин. Капитан это отлично знал. Не знал он, правда, того, что
было известно Ромашову со слов аптекаря. Но было ли это причиной?
Из соседней комнаты доносились голоса. Супруги Тужилины и аптекарь
Мухортов обсуждали происшествие.
- Ужасно, - выпевала Анна Павловна. - Кто бы мог подумать?
- Успокойся, Анюнчик, - рокотал тужилинский басок.
Но Анну Павловну не так-то легко было успокоить.
- Нет, - говорила она. - Мы немедленно уедем в Москву. Так отравить
все... Это он нарочно сделал, чтобы мне... Он никогда не любил меня...
- Аня! - строго сказал Тужилин.
- Она очень расстроена, - фальцетом произнес аптекарь. - Я понимаю Анну
Павловну. Сергей Сергеевич напрасно так поступил...
"Сейчас он начнет про обезьян", - подумал Ромашов.
Но аптекарь не стал говорить про обезьян. Он принялся развивать теорию
о страхе одиночества, совершил небольшой экскурс в прошлое Беклемишева,
вспомнил о его неразделенной любви, потом снова вернулся к одинокой
старости, к мыслям, которые посещают стариков по ночам. Объяснение
аптекаря представлялось таким же убедительным, как и версия капитана
Семушкина. Ромашов подумал, что они отлично дополняют друг друга -
объяснение и версия. Хотя объяснение и было заведомо ложным. В нем
отсутствовали некоторые детали прошлого Беклемишева, в частности
путешествие на Амазонку. Ничего не сказал аптекарь и об отношении
Беклемишева к нынешним событиям в тех местах. Почему он не хотел посвятить
родственников старика в то, что накануне вечером рассказал Ромашову?
Впрочем, он же знает, что Ромашов сидит здесь. Ведь аптекарь все, что он
сообщил, считает государственной тайной. И говорит он сейчас не столько
для Тужилиных, сколько для Ромашова.
Ромашов с шумом отодвинул кресло от стола и распахнул дверь. Анна
Павловна испуганно вскинула ресницы. Она успела забыть, что он еще не ушел
из этого дома. Тужилин поправил очки. Аптекарь протянул руку к бородке и
привычным жестом пощипал ее. В его взгляде Ромашову почудился вопрос.
Тужилин встал и, одернув рубашку, официальным голосом спросил:
- Я хотел бы знать... Мы можем покинуть Сосенск?
Ромашов пожал плечами. Разве капитан Семушкин говорил супругам, что они
должны задержаться с отъездом? Нет? Он, Ромашов, тоже не видит причин,
которые помешали бы Василию Алексеевичу и Анне Павловне выполнить свое
намерение. Они вольны в своих поступках. Необходимые разъяснения капитан
Семушкин получил. Правда, они не проливают света на печальный случай. Но
тут, видимо, ничего не поделаешь. Вот только формальности по вводу Анны
Павловны, как ближайшей и единственной родственницы, в права наследования
имуществом покойного придется несколько отложить. Есть некоторые вопросы,
которые...
- И вы думаете, - вдруг взвизгнула Анна Павловна, - вы думаете, что мне
нужно все это? Да я!..
Плечи Анны Павловны затряслись. Тужилин сверкнул очками в сторону
Ромашова и подскочил к жене.
- Не надо, Анюнчик, - забормотал он. - Успокойся, мы завтра же уедем...
Аптекарь щипал бородку и укоризненно смотрел на Ромашова. Мухортову
было неловко. Ромашову тоже, хотя Анне Павловне он не симпатизировал.
Что-то в ней было такое, что Ромашову не нравилось. И бескорыстие женщины
ему казалось наигранным. И мокрый платочек в ее пухлых ладонях выглядел
фальшиво.
Он вышел на улицу вместе с Мухортовым. Некоторое время аптекарь молчал.
Потом неуверенно произнес:
- Не могу поверить, чтобы Сергей Сергеевич - и так... Вчера он шутил...
Нелепо...
- А страх одиночества? - напомнил Ромашов.
- Это я для них, - махнул рукой Мухортов. Маленький, тщедушный, он
семенил рядом с долговязым, широко шагающим Ромашовым и говорил: - Весьма
прискорбно. Да? И вам, я вижу, ничего не удалось установить. Может быть,
его отчеты позволят... Мне кажется, что в них должна содержаться истина...
Сергей Сергеевич был очень обстоятельным человеком.
- Послушайте, - вдруг грубо перебил его Ромашов, - что вы юлите вокруг
меня? Уж не брякнули ли вы, часом, Беклемишеву о том, что посвятили меня в
его дела?
- Что вы? - оскорбился аптекарь. - Как можно? Я же понимаю. - И
обиженно зажевал губами.
Остаток пути до дома они проделали молча. Аптекарь погремел ключами и,
так и не сказав ни слова, скрылся за дверью. А Ромашову вдруг расхотелось
заходить в квартиру. Его взволновала эта неожиданная смерть. В ней была
какая-то загадка. И Ромашов подумал, что хорошо сделает, если еще раз
поговорит с капитаном Семушкиным относительно некоторых прописных истин.
"Нелепо", - так, кажется, выразился аптекарь. "И глупо, - мелькнула мысль.
- До невозможности глупо. До невозможности. А может, в этом и фокус".
3. СНЫ НАЯВУ
Капитан Семушкин был щеголеват и самоуверен. Разговаривая с Ромашовым,
он все время снимал двумя пальцами со своего кителя какие-то невидимые
собеседнику пылинки, словно ощипывался. Иногда пальцы правой руки
поднимались к усам. Создавалось впечатление, что капитан проверяет, целы
ли они. Подумав об этом, Ромашов засмеялся. Капитан недоуменно похлопал
ресницами и обиделся.
- А как вы полагаете, - спросил Ромашов, делая вид, что не заметил
паузы и надутых губ капитана, - как вы полагаете, откуда все-таки взялся у
старика пистолет, да еще немецкий - трофейный?
Пистолет был самым уязвимым местом в версии капитана. Если бы у него
была уверенность, что оружие хранилось у старика, принадлежало ему, то это
служило бы таким аргументом, который ничем не опрокинешь. Это плюс
баллистическая экспертиза, в точности которой капитан не сомневался,
положили бы конец всем дурацким вопросам. Но уверенности у капитана не
было.
- Траектория пули, - сказал он. - Положение трупа... Э, да что
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг