Вначале он направился к всезнающей старухе уборщице. Он втиснулся в ее
закапелок, и в нос ему шибанул сложный запах от новых метел и гниловатых
тряпок. Без предисловия руководитель сектора положил перед ней ассигнацию,
для убедительности прихлопнув ее рукой.
- Дирт-са, - начал он, особо напирая на уважительную приставку. -
Расскажите, что вам известно о планах по моему... э. Словом, в отношении
меня.
- А что тут говорить, - ответила уборщица, обмакивая сухарь в чай и со
свистом обсасывая его. - Все просто. Приехало начальство высокое и
приказало тебя съесть.
- Съесть? Как съесть?!
- Ротом, сынок, ротом. До нас ели люди людей, и после нас будут. На том
и стоим. А начальству подчиняться надо. Покорись и не ропщи. И я бы съела
кусочек, да с зубами неладно.
- Все согласились?
- А то как же? Было собрание. На нем и согласились. Как один,
согласились. Дружный у нас коллектив. Вот что я тебе, сынок, посоветую:
три дня до того не ешь ни лука, ни чеснока. Воньцу они мясу дают.
Как в тумане, шел от уборщицы А-Линь-доду. Реальность исчезла,
рассыпалась в прах. Все плыло, изменялось, теряло привычные очертания.
Самое фантастическое теперь казалось возможным. Какие-то арки, переходы,
тусклые пятна вместо лиц.
Подошел кто-то со знакомым голосом и сказал что-то непонятное:
- Я согласился с мнением Главы. Но согласился тихо-тихо...
Вот и дверь сектора. Долго тянул ее к себе А-Линь-доду, забыв, что надо
толкать. Кто-то открыл дверь, впустил его внутрь.
Он сел наощупь на свое место и почувствовал ласковое прикосновение к
своей руке.
- А-Линь-доду, - произнес женский голос, и он сразу узнал, что это
Хам-са. - Не убивайтесь так. Знайте, что есть люди, которые несмотря ни на
что, несмотря на все невзгоды, любят вас по-прежнему. Я, например... И
есть я вас не буду. Только попробую.
А-Линь-доду заплакал. Горько, безутешно, навзрыд. Он плакал, чувствуя
присутствие по-настоящему любящей его женщины: осознав, что дни его
сочтены и ничего нельзя ни исправить, ни доказать. Если таково мнение
Ответственного Лица, тогда приговор окончательный и ничто не может его
изменить.
Он встал, огляделся, увидел сквозь слезы склоненные над столами головы.
Понял, что подчиненные намеренно избегают на него смотреть, и сказал:
- Пойду домой. С женой прощусь.
Однако у выхода его остановили двое усатых служителей. Они знали его по
меньшей мере лет пятнадцать.
- Извините, доду, - сказали они в крайнем смущении, - нам приказано
отправить вас в подвал силой. Но мы старые знакомцы. Лучше бы вы сами
пошли...
- А если я не подчинюсь?! - взъерепенился А-Линь. Он вдруг полностью
потерял свое хваленое умение анализировать. Его "я" распалось на множество
непохожих частиц. И все они дергались, истошно орали и толкались локтями,
пытаясь овладеть телом А-Линя.
- Тогда мы выполним приказ Главы, - хмуро ответствовали служители. - Мы
люди маленькие. Мы люди подчиненные.
Они сноровисто, будто занимались этим ежедневно, завернули ему руки за
спину. Зашипев от боли, А-Линь согнулся, и в таком положении его повели к
подвалу. Перед глазами плыли плиты дорожки, пересеченные трещинами.
Судорожно передвигались по ним лакированные туфли, по бокам их
сопровождали тяжело шагающие нечищенные рыжие башмаки.
А-Линя протащили по загаженным ступенькам и впихнули в подвал.
- Извините, - пророкотал бас.
- Простите, - вторил ему баритон.
- Приказ есть приказ, - сказали они дуэтом, и дверь, заскрипев,
закрылась. Светлый проем погас.
В подвале было сумрачно - свет едва проникал через зарешеченные
запыленные оконца под потолком. Здесь пахло подгнившими овощами и плесенью
- до последнего времени подвал использовался как овощехранилище для
вивария.
А-Линь сгоряча несколько раз пробежался по подвалу, потом поднялся по
ступенькам и сильно надавил рукой на шершавый металл двери.
Безрезультатно!
А-Линь спустился вниз и присел на корточки, прислонившись к стене.
Прохлада подвала вначале показалась ему приятной, но постепенно сырой
холод бетона все глубже проникал в него. А-Линь, как и все фирболжцы,
очень плохо переносил переохлаждение. Вскоре его стала бить крупная дрожь.
Час спустя ученого посетила странная мысль, что в данную минуту его
намного меньше стала интересовать перспектива ужасного захоронения во
чреве коллег. Главным было то, что происходило с ним в сию секунду.
Он обхватил себя руками и принялся вышагивать по подвалу, стискивая
челюсти, чтобы удержаться от животного лязганья зубами. Чтобы согреться,
надо двигаться! Двигаться и двигаться! Но не сможет же он ходить всю ночь!
- Думай, А-Линь-доду! Ты же - умница! Думай, дорогой! - повторял он про
себя на все лады. - Только это сейчас может тебя спасти! Только ум!
Но кто-то темный, скрывающийся в глубине мозга, с мазохистской
злорадностью парировал:
- Ум - это только набор призрачно-неощутимых электрических импульсов в
сложной сети нейронов. А власть - это нечто весомое, грубо-материальное. -
И заключал с леденящим душу хохотом: - Ум против власть имеющей глупости -
бессилен!
Спокойно, только спокойно! В чем сила интеллигента? Чем он может
победить всех прочих? Он мыслитель-профессионал. Значит, надо использовать
свои профессиональные преимущества. С чего начать? Вероятно, как всегда, с
наиболее общей постановки проблемы. Для этого нужно охарактеризовать
особенности ситуации и рассмотреть наличные возможности для преобразования
исходной ситуации в желаемую.
А-Линь прислушался к себе. Мозг безмолвствовал. Что-то испортилось в
четко функционирующем механизме. Когда он попытался хоть что-нибудь
проанализировать, четко оформилась только одна мысль: "Ситуация крайне
дурацкая!"
Где же выход? Что можно сделать? Да ничего... Нужен помощник извне.
А-Линь огляделся повнимательнее. В углу валялись разбитые ящики из
тонких досточек. Он взял четыре ящика, поставил их друг на друга и понес к
окошку. Почерневшие доски были покрыты скользкой черной слизью и резко
пахли цвелью.
А-Линь взобрался на ящики и, держась за стену, едва удерживался на
сконструированной им пирамиде. Ноги дрожали, ящики раскачивались и
потрескивали. Он напряженно смотрел в матовое пыльное окно. Вначале никого
не было видно. Потом появилась длинная, лениво вышагивающая фигура. А-Линь
узнал сотрудника сектора биохимии, совершенно незаметного, косноязычного
человека, постоянно "стреляющего" у коллег сигареты.
А-Линь постучал костянками пальцев в стекло и негромко - с достоинством
- позвал:
- Эй! Эй!
Коллега продолжал вышагивать. Может быть, он просто не понял, что зов
относится к нему? Как же все-таки его зовут? Проклятие! Забыв о всяком
достоинстве, А-Линь взревел:
- Э-ге-гей!!!
На этот раз руководитель сектора нейрофизиологии был услышан
сотрудником сектора биохимии. Он подошел к окошку и присел на корточки.
- О, это вы, А-Линь, - сказал он без удивления. - Вы здесь,
оказывается. Где же они теперь овощи хранят? А знаете, я вас есть не буду.
Не обижайтесь - не потому, что брезгую. Что-то в суставах ломота, и
поясница ноет. Не выйду в эти дни на работу. Лечиться буду.
А-Линь был настолько поражен эмоциональной тупостью коллеги, что слова
на мгновение застряли у него в горле. Он чувствовал, как все трещит и
рушится у него под ногами - в прямом и в переносном смысле. Он покрепче
ухватился за край окна и торопливо заговорил:
- Послушайте, доду...
- У вас случайно закурить не будет? - будто не слыша, перебил его
коллега и тут же сам себе ответил: - Что это я спрашиваю? Если бы и было,
как вы мне через стекло дадите? Совсем заработался! Да и приболел. Надо
все-таки завтра дома остаться.
Он встал и продолжил свой путь, недоуменно бормоча:
- Чего мне в голову взбрело подойти? Он же вообще не курит.
- Стойте! - вскричал А-Линь.
Но тут противно взвизгнули гвозди, и ящики под его ногами с тихим
треском распались. Потеряв опору, он грохнулся грудью на пол.
На несколько секунд А-Линь потерял сознание. Когда он пришел в себя, то
такая безысходная тоска охватила его, что бывший руководитель сектора
зашелся в басовитых рыданиях, похожих на икотку. Тому причиной были не
столько физические страдания, сколько моральные. Как жестоко и бездумно
попрано человеческое достоинство! В гамму переживаний вплеталось и
горестное недоумение из-за осознания своей ненужности. Долговязый идиотик
из биохимии - прекрасная модель всеобщего отношения к нему да и друг к
другу тоже. О, как болит грудь! Только никого это не беспокоит.
"А если бы я умер от удара?" В голову ему пришла мысль, которая
показалась ужасной и забавной одновременно. "Если бы я умер, им бы
пришлось есть несвежее мясо".
Возбуждение быстро сменила апатия. А-Линь сел на пол в углу под окошком
и, бессмысленно уставясь в противоположную стену, на которой вырисовывался
отпечаток оконной рамы, замер. "Ну, и хорошо, - решил он. - Пускай я
замерзну. Лучше замерзнуть, чем...". Додумывать он побоялся.
Так А-Линь сидел долго. Отпечаток окна сместился к другой стене и из
желтоватого стал блеклым. Кто-то внутри А-Линя отметил, что наступил
вечер.
Неужели то, что случилось сегодня и то, что случится завтра или
послезавтра, случайность? А-Линь как ученый прекрасно знал, что
случайностей не бывает. Значит, закономерность? Но какая закономерность в
этом идиотическом происшествии? Судьба? А разве судьба и закономерность не
одно и то же? Наверное, нет. Судьба бывает нелепой, закономерность -
никогда. Если то, что с ним случилось, считать закономерностью, то только
в том смысле, в каком закономерно падение яблока с дерева. Хотя можно дать
и другое объяснение падению: оно случилось, ибо предопределено. И законы
тут ни при чем.
О Логос, зачем это суемыслие, к спасению не ведущее? Где выход? Я не
вижу его своим слабым человеческим умом! Спаси меня, великий и мудрый
Логос! Спаси!!!
А-Линь никогда не верил в Логоса, считал религиозные верования
нелепейшей вещью. Но и ситуация, в которую он попал, была нелепейшей! И он
продолжал бормотать импровизированную молитву, вплетая в канву ее все, что
считал самым убедительным. Потом его озарило, что не логикой можно взять
всеведущее и абсолютно мудрое существо, но чувством. И он начал горячо
просить, для убедительности несильно ударяясь лбом о несокрушимый монолит
стены.
Молитва не помогала, и он оставил ее. Он просто ждал - бездумно ждал,
надеялся на чудо. Если не на божественное чудо, то на чудо случая.
Когда в подвале стало совсем темно, в окошко осторожно постучали -
тихонько, самыми кончиками пальцев.
А-Линь встрепенулся. Угасающая надежда вспыхнула с новой силой. Это
была Миль-са. Фонарь, стоящий неподалеку, освещал ее лицо сбоку,
высвечивая выбившуюся из-под шапочки прядь волос у виска. Жена, стоя на
коленях, всматривалась в зеркальную черноту подвального окошка.
А-Линь вскочил на ноги и, забыв об осторожности, Крикнул:
- Я здесь! Родная моя! Ты нашла меня! Ты одна не забыла меня!
Миль-са приложила палец к губам и, сложив ладони рупором, раздельно
заговорила в самое стекло:
- Не волнуйся. Все родные помнят о тебе и хотят помочь. Я сегодня
обмотала полгорода. Пробовала найти знакомства. Помнишь Скотца-доду? Это
муж моей двоюродной сестры.
- Как же, как же! - закивал головой А-Линь, с умилением вспомнив
высокомерную и тупую физиономию дальнего родственника. Теперь он казался
ему чрезвычайно симпатичным.
- Свою дочь он устроил на работу в высокие сферы. Машинисткой. Она
пообещала, что будет добиваться для тебя частичного приговора.
- Как это - частичного приговора? - испугался А-Линь. Он не понял
смысла слов, но сообразил, что за ними таится нечто невероятно жуткое.
Миль-са деловито заправила выбившуюся прядь и нетерпеливо дернула
головой.
- Не перебивай! Я очень устала. Если уж так необходимо, чтобы тебя ели,
пусть съедят не всего тебя, а часть. Например, в больнице ампутируют тебе
руку, ногу или что другое, и пусть едят. И сам можешь чуток попробовать,
чтобы не отрываться от коллектива.
- Я не хочу ничего отдавать, - А-Линь сказал эти слова с трудом, едва
разжимая челюсти.
Но Миль-са услыхала. Лицо ее размякло, стало беззащитным. Из глаз
женщины потекли крупные и частые слезы, будто рухнула плотина, и все, что
накопилось за такой огорчительный день, теперь вытекало со слезами.
- Ты не думаешь обо мне! Ты не думаешь о семье! Все говорят, что ты сам
во всем виноват. Сам напросился. Язык у него чесался сказать лишнее. На
нас все теперь косятся. Во дворе со мной никто не здоровается. Сегодня
газеты не принесли. Может быть, это случайность. А может - начало конца.
Себялюбец! Ты всегда только о себе думал. Тебе-то хорошо, а что мне
делать?
А-Линь застонал и опустился на пол. Жена говорила еще что-то горькое,
обидное и настойчиво барабанила в стекло, пытаясь привлечь внимание мужа.
Но А-Линь, придавленный страшной тоской, уже ничего не слышал. Он
раскачивался из стороны в сторону и монотонно стонал.
Миль-са, выплеснув на мужа свой страх и отчаяние, как ни странно,
приободрилась и ушла, чувствуя себя гораздо лучше, чем до прихода.
Без сомнения, все шло к тому, что в институте нейрофизиологии должен
был случиться первый в современной истории Фирболгии случай каннибализма.
А-Линя спас случай.
Все было готово к мероприятию. На пищеблоке лежали охапки петрушки и
укропа. Нарезанная кругляшками морковь золотилась на светло-желтой доске.
Никогда не было на кухне гвоздики, но ради такого случая повар принес из
дому свою. В котле кипела вода, и шеф-повар переводил задумчивый взгляд с
отточенного ножа на топор, лежащий на древесном обрубке, густо посыпанном
крупной солью.
Глава института собрался было дать указание о начале акции, но вдруг
сообразил, что забыл об одной досадной детали. Перед тем, как съесть
А-Линя, его необходимо умертвить. Формальность, конечно, но требовалась
официальная санкция высоких кругов.
Глава послал с нарочным запрос в соответствующее учреждение. Нарочный
не вернулся. Вместо этого во двор института на большой скорости ворвались
две машины: скорая психиатрическая помощь и полицейская машина. Обе с
мигалками.
Не прошло и пяти минут, как перед толпящимися во дворе сотрудниками
предстала невероятная картина: на пороге появился Глава.
Ах, как переменчивы судьбы человеческие! Еще недавно одним взглядом
своим Глава повергал подчиненных в трепет. Теперь же вид его был поистине
жалок. Он был одет в странную рубаху с очень длинными рукавами,
завязанными на спине. Лицо его полыхало от справедливого гнева. Он дергал
плечами, пытаясь освободиться, и громыхал угрозами.
Главу сопровождало три санитара. Два - по бокам, один - сзади. Задний
чертыхался и зажимал прокушенную руку.
Глава вскинул голову и сверкнул огненным взглядом на сотрудников.
- Что, слетелись, стервятники?! - вскричал он, пытаясь высвободить
руки. - Их почему не вяжете? Почему не забираете их? Сотруднички дорогие,
вы же все со мной согласились! Почему теперь молчите? А?!
Ответа не последовало.
Последние события окончательно убедили в правильности поговорки,
утверждающей, что молчание - золото.
Не дождавшись ответа, Глава метнул из глаз лазерные пучки повышенной
мощности и ясным и понятным языком выдвинул ряд постулатов, касающихся
родственников присутствующих - в особенности по материнской линии.
Сотрудники склонили головы, не желая, чтобы Глава института запомнил
кого-либо из них в лицо. Ситуация еще не вполне определилась, концовка
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг