Брился он дважды или трижды. Затем брал густую щетку и сорок раз
расчесывал волосы - это был ежедневный массаж, который, говорят,
приостанавливал облысение. Потом наступал черед густого гребня - после
десятиминутного священнодействия пробор получался идеальным. Были у
А-Линь-доду и другие косметические ухищрения...
В итоге утром из подъезда выходил элегантно одетый, по-спортивному
сложенный человек с алыми губами хорошо питающегося ребенка.
На работу А-Линь-доду всегда шел пешком. Пятнадцатиминутная прогулка
была необходима для общего тонуса, не говоря уже о борьбе с привнесенной
урбанизацией гипоксией и гипокинезией. И, по секрету говоря, ему
нравилось, что можно в беседе будто бы между прочим вставить: "Я, знаете
ли, всегда на работу пешком хожу". Имеющий такую привычку слывет человеком
с принципами.
Медленно проплывали дома, быстро мчались вечно куда-то торопящиеся
пешеходы. К чему? Зачем? Кто торопится, тот попросту не умеет правильно
рассчитать свое время.
А-Линь-доду дышал свободно, шагал легко. Он вспомнил жалобы жены на то,
что в последнее время ей все тяжелее ходить, "а вот в молодости земля сама
несла ее". А-Линь самодовольно улыбнулся. Он совершенно не чувствовал себя
старым. И кто бы, глядя на моложавого, подтянутого мужчину, мог
предположить, что у него взрослый сын, который служит на одной из баз в
Антупии.
Пора, пора подумать о любовнице. Необходимость эта назрела не потому,
что А-Линь-доду был высокосексуальной личностью. В этом отношении он
абсолютно средний человек. И не потому, что жена стара: Миль-са все еще
привлекательна. Но проклятое общественное мнение! С этим приходится
считаться. Мужчина его возраста и положения обязан иметь любовницу. Иначе
его просто не будут уважать.
А-Линь-доду вздохнул, на лице его появилось легкое облачко. Новые,
дополнительные расходы, потеря времени. Есть, правда, еще один выход: со
значительным видом делать намеки, допускать, изредка, продуманные
оговорки. Словом, давать окружающим понять, что у него есть не только
машина и дача, но и любовница. Но если обман раскроется и узнают, что на
самом деле подружки у него нет, позора не оберешься. Общественное мнение
не прощает обмана!
Вот и институт. Толстые колонны, расписной фронтон. А-Линь-доду
когда-то пытался разобраться в изображении на фронтоне. Какие-то полосы,
расходящиеся лучами; рядом нечто похожее на человеческую фигуру. Дальше -
круги, треугольники и синусоиды. Смысла во всем этом выявить не удалось.
Впрочем, общее впечатление композиция производила приятное.
Вестибюль. Темные полированные вешалки, полумрак. Красные, вытертые до
ниток дорожки. Блестящие бронзовые шары на столбиках в конце перил. Все в
строгом академическом стиле.
- Приветствую вас, дружище!
- Как поживаете, многоуважаемый А-Линь-доду?
- Как поживаете, почтенный?
В ответ легкий кивок слегка склоненной головой. Глубина кивка точно
регламентирована в соответствии со служебным положением собеседника.
Вон там, за поворотом, его отдел, изучающий нейрофизиологическую
активность ряда архитектонических слоев головного мозга в условиях его
персистирования. А-Линь-доду в демократической беседе с подчиненными не
раз напоминал об эпохальной значимости методики содержания головного мозга
вне организма. Для этого подбирался соответствующий полиионный раствор,
который насыщался микроглобулами - носителями кислорода. Он утверждал, что
это даст новый импульс теоретическим и практическим изысканиям, сделает
эксперименты на живом мозге более чистыми.
А-Линь-доду вспомнил лаборантку из своего отдела, Хам-су. Конечно, она
сочтет за честь сблизиться с ним. Стоит только намекнуть. Тем более, что
Хам-са приблизилась к тридцатилетнему порогу. Но лицо... - бледное,
унылое. Глаза... - блеклые, невыразительные. И этот запах изо рта! Ужасно!
Как-то в доверительной беседе с ним Хам-са, расчувствовавшись, призналась,
что ее давно мучает хронический гипоацидный гастрит. Потому изо рта у нее
и попахивает. А-Линь-доду пережил тогда нечто, вроде легкого шока. Верно,
спутала его Хам-са с личным доктором. О Логос, если у женщины нет ума, то
хотя бы должно быть чувство, что ума у нее нет. Или, на худой конец,
женский инстинкт. Не тянет достойнейшая Хам-са на женский минимум, нет, не
тянет!
Рядом с дверью его встретила крошечная секретарь Главы института. Глядя
на него сверху вниз, она едва кивнула в ответ на приветствие и, никак не
отреагировав на цветистый комплимент, пропищала:
- Немедленно к Главе института на Совет. Сугубо конфиденциально! - и
удалилась, постукивая миниатюрными лаковыми копытцами.
Сохраняя приятное выражение лица, А-Линь проводил ее взглядом. Какое
ничтожество! Полтора метра женщины, а туда же. Сколько высокомерия,
сколько апломба. Чувствует за собой высокое покровительство. Не напрасно о
ней и Главе рассказывают... Хотя - А-Линь тонко улыбнулся - это может быть
обычный блеф. Но поди проверь!
Развернув плечи и слегка раскачиваясь, он направился к кабинету Главы
института. И странная метаморфоза происходила с ним по дороге. В начале
пути он твердо знал, что представляет собой: уважаемый всеми в учреждении
руководитель одного из ведущих секторов, высокий, представительный
мужчина. Он давно пришел к выводу, что Глава - абсолютный ноль в
интеллектуальном отношении, а в моральном - скорее всего величина
отрицательная. Но каждый сантиметр коридора, приближающий к кабинету
Главы, производил с ним странную инверсию: А-Линь физически чувствовал,
как меняется. Он становился все ниже: где-то на полпути к кабинету А-Линь
почувствовал, что в нем рождается некое подобие почтения к Главе. У двери
подобие почтения преобразовалось в глубокое почитание. Соответственно в
росте он потерял еще сантиметров пять-десять. В кабинет Главы института
входил небольшого роста человек, в глазах которого светилось почти
религиозное обожание царственного руководителя.
В кабинете уже собралось около двадцати руководителей секторов. Глава
института сидел не на своем обычном месте по центру стола, а несколько
сбоку. На его лошадиной физиономии застыло выражение, случающееся у него
во время посещения института особо важными персонами: радостно-умиленное и
празднично-просветленное.
По центру стола сидела ничем не примечательная особа с выцветшими
бровками, седеньким, блистающим белизной хохолком и невыразительным
скучающим взглядом маленьких глазок. Но костюм на этой непримечательной
особе был таков, что его в любом магазине не купишь, и галстук был
какой-то особенный. И в выражении лица, если внимательно присмотреться,
светилось нечто значительное, вызывающее желание стать по стойке "смирно".
Вид его рождал в голове вполне определенный набор фраз: "Мы все, как один,
если того потребуют интересы Фирболгии..."; "Еще более улучшим..."; "Наш
небольшой, но дружный коллектив, охваченный творческим горением...".
Глава института посмотрел на непредставительного представителя и
сказал, словно спросил:
- Начнем, пожалуй.
Его сосед ничем не выразил своего отношения к сказанному, поэтому Глава
продолжил с несвойственной ему неуверенностью:
- Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить чрезвычайно важное известие.
Строго конфиденциально. Более того, все здесь сказанное, здесь должно и
остаться, - он постучал для вящей убедительности пальцем по столу и
оглянулся на непримечательную особу. Та едва заметно кивнула.
Руководители секторов изобразили на физиономиях особое внимание и
готовность помереть, но не выдать.
Глава, приободрясь, заговорил снова:
- Не секрет, что каждое государство должно всемерно повышать свои
потенциальные возможности: интеллектуальные, технологические, научные,
оборонные, а также всякие прочие. Вот для укрепления этих возможностей и
предложено пошевелить мозгами. И своими, конечно, и теми, которыми вы
занимаетесь.
Он сделал выразительную паузу, и понятливые подчиненные оценили перл
остроумия легким поощрительным смехом.
Потом Глава института долго и нудно рассуждал о работе института. Было
понятно, что все это говорится для гостя. Руководители секторов знали о
нюансах работы своих подразделений гораздо лучше шефа, поэтому быстро
заскучали, но мужественно удерживали на лицах выражение напряженного
внимания.
Интерес вызвал финал выступления. Он был довольно неожиданным и
озадачил присутствующих. Был в нем некий фантастический элемент. Но даже
тени мысли о мистификации не мелькнуло у научных работников. Не тот
человек шеф, чтобы пойти на дешевый розыгрыш. Значит, все надо
воспринимать абсолютно серьезно.
Эта мысль мелькнула у всех одновременно. Мысль А-Линя пошла еще дальше.
Не напрасно коллеги называли его тертым калачом и стреляным воробьем. Он
просчитал несколько ходов наперед.
Предложение работать над сращением живого (надо понимать -
человеческого) мозга с электронно-вычислительной машиной - это явно
какая-то политическая авантюра. И, как всякая авантюра, рано или поздно
кончится крахом, со всеми вытекающими последствиями для тех, кто занимался
практической реализацией абсурдной идеи.
Сектор А-Линя-доду являлся ведущим в институте, и если бы он без
возражений принял предложение Главы и тех, кто за ним стоял, то крах
безумной затеи обернулся бы его собственным крахом. Высокостоящие аферисты
сбросят вину на того, кто ниже. То есть - на него.
А-Линь-доду оглядел коллег, вобравших головы в плечи, и умненько
улыбнулся. Сейчас он всем им покажет великолепный образец интеллектуальной
операции.
Глава института поиграл густыми бровями, отвесил массивную челюсть,
всем своим видом давая понять, что не потерпит вольнодумия. После такой
психологической артподготовки он вопросил, сверля А-Линя взглядом:
- Что на этот счет думает наш главный сектор?
А-Линь-доду легко встал на ноги и с энтузиазмом воскликнул:
- Великолепная мысль! Не скрою, она несколько раз приходила в голову и
мне самому. Но, конечно, не в таком ракурсе, не в таком свободном и
сильном развороте. Позвольте выразить вам свое восхищение. Но хочу
поделиться с вами и сомнениями, которые в свое время не дали мне пойти
дальше обычных мечтаний. Во-первых, если мы изберем новое направление
исследований, то, естественно, вынуждены будем оставить старое. А оно
очень важно! - Тут А-Линь очень ловко вставил несколько цитат из учения
Непостижимого. - Не забывайте, что выявление некоего психофизиологического
стандарта в деятельности центральной нервной системы очень важно для всей
нашей Фирболгии. Наш строй - образец завершенности, учение Непостижимого -
непревзойденный эталон логики. Если некто категорически не признает этих
фактов, мы вправе говорить о его умственной неполноценности или даже
заболевании. Наши исследования помогут доказать, что мозг подобного
субъекта неадекватно отражает окружающий его мир.
Гость задвигался, и солнечный луч вспыхнул и погас в белоснежном
хохолке. Глава института встревожился. Он торопливо встал, и его
необъятное пузо нависло над столом.
- Не злоупотребляйте терминологией! Говорите просто и ясно! Не все
могут пролезть через ваши словесные дебри, - он искательно улыбнулся в
сторону ответственного гостя. - Если говорить без словесных выкрутасов,
наш А-Линь-доду хочет сказать, что не признавать наш строй может только
сумасшедший. И А-Линь-доду работает над тем, чтобы доказать это с научной
точки зрения.
Высокий гость удовлетворенно кивнул, и Глава, шумно выдохнув, сел. На
А-Линь-доду он больше не смотрел, и это было плохим предзнаменованием.
Коллеги видели волнение А-Линя и втихомолку злорадствовали.
Затем слушали всех руководителей секторов, которые, Как и предполагал
А-Линь-доду, с казенным энтузиазмом подхватили идею руководства.
Дав указание начать разработку конкретного плана, Глава объявил о
завершении Совета.
- Хорошо, - констатировал гость, когда все разошлись, и чуть
пошевелился, меняя позу. Интонация была очень неопределенная, и Глава
забеспокоился.
- Мы свершим все, что от нас требуется, - пообещал он, чувствуя
неприятное сердцебиение. - Это не голословные слова.
- Мало просто сделать. Надо сделать быстро и хорошо. - Гость помолчал и
добавил, кривя губы в непонятной усмешке: - Руководитель главного сектора
у вас хорош. Мыслитель.
Глава института не питал никаких иллюзий в отношении истинного смысла
сказанного.
- Трепач... Трепач и проходимец! - пожаловался Глава и вдруг с
удивлением почувствовал, что горло у него спазмируется от близких слез. -
У меня на него уже такой ком наслоился! Не знаю прямо, что мне с ним
делать.
Представитель в сопровождении Главы института направился к двери.
- Не знаете... - Гость остановился и, спесиво оттопырив губу, повторил:
- Не знаете... Пора бы знать.
Тут что-то сверкнуло в глубине его глаз.
- Надо съесть строптивца вашего. Только и всего.
У Главы перехватило дыхание. Он ясно услышал последние слова, но они
были так невероятны, что растерявшийся руководитель осмелился
переспросить:
- Как это - съесть?
Гость остановился и, думая о чем-то своем, невнимательно посмотрел на
взъерошенного Главу института.
- Разве вы не знаете, как едят? Вот так, - и он подвигал маленькой
птичьей челюстью.
Как ни старался Глава, но так и не сумел взять себя в руки и скрыть
глубочайшее изумление. Высокий гость глянули на Главу и, перед тем как
нырнуть в краснобархатное нутро лимузина, изволили ухмыльнуться.
Давно крохотная секретарь не видела своего покровителя столь
озабоченным. Он сидел за столом, склонив голову и скорбно наморщив
невысокое чело. Изредка он воздевал очи горе, шумно вздыхал и что-то
недоуменно бормотал.
Долго, очень долго шла борьба с самим собой - час, а то и больше. Ведь
это совсем не просто: вот так взять и решиться на съедение человека.
Коллега, все-таки; тем более руководитель сектора. И еще, что важно: не
было еще прецедентов поедания коллег. Ну, в переносном смысле только.
В конце концов Глава решил подчиниться приказу. Ну что из того, что он
откажется? Назначат другого Главу. Как тогда семью содержать? Чем детей
кормить? Все-таки у него жена и двое детей. И еще четверо от трех других
женщин. Логос ты мой, чего не сделаешь ради детей! Надо подчиниться и
закрыть глаза на всякие там моральные запреты; не упираться, как бык на
зарез, и выполнить указание свыше.
Прошел день или два, А-Линь-доду своим тонким чутьем уловил, что не все
в порядке. Он чувствовал, что ему угрожает какая-то неизвестная опасность.
А-Линя-доду тревожили непонятные улыбки сослуживцев и шепоток за спиной.
Надо было вышибить из малоуважаемых коллег нужную информацию.
А-Линь пустил в ход все свое оружие: обаяние, хитрость, легкий шантаж,
давление на людей, зависимых от него по службе. Результат его ошеломил.
Вернее, не результат, а полное отсутствие результата. Все молчали, будто в
рот воды набрали. Кое-что стало проясняться только на третий день. К нему
подошел коллега - руководитель сектора гистологии - и, озираясь, зашептал:
- А-Линь, послушай, тебе-то все равно, а у меня язвенная болезнь
желудка и двенадцатиперстной кишки. Мне что угодно есть нельзя. Только
филейные части.
- Ты что, обалдел?! - возмутился А-Линь-доду. - Я мясом не торгую.
- Если кому-то пообещали, так и скажите, - сухо ответствовал коллега. -
А оскорблять людей нечего. Интеллигентный человек, называется!
И ушел с выражением обиды на благообразном гладко выбритом лице.
- Постой! - А-Линь почувствовал, что в странном поведении сослуживца
таится разгадка ситуации. Он нагнал руководителя сектора гистологии и
положил ему на плечо руку. - Я действительно тебя не понял. Что ты имел в
виду? О каком мясе ты говорил?
Коллега тряхнул плечом, сбрасывая руку А-Линя.
- Не надо притворяться. Прекрасно понимаешь, что я имел в виду мышечную
ткань, которая в данный момент выполняет в твоем организме сократительную
функцию.
Он удалился. А-Линь-доду остался стоять, окаменев от чрезмерного
изумления.
Отныне А-Линь-доду стал вести расспросы более целенаправленно, и
ситуация вскоре прояснилась окончательно.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг