Владимир Заяц.
Опыты. Век XX
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Тяжелые тени". Киев, "Радянський письменник", 1991.
OCR & spellcheck by HarryFan, 13 December 2000
-----------------------------------------------------------------------
Тому, кто не постиг науки добра,
всякая иная наука приносит лишь вред.
М.Монтень
Утро было пронзительно холодное, беспощадно ясное. Небо ярко синело;
белесое, точно заледеневшее, солнце излучало, казалось, не тепло, а холод.
Изо рта идущих колонной людей вырывался пар. Шли молча, не было сил
переговариваться. Да и не стоило бессмысленно рисковать. Охранники, идущие
по краям, тоже устали и, с ненавистью зыркая на пленных, злобно ворчали.
Того и гляди, за любую оплошность пулю в затылок всадят, а то и просто
прикладами до смерти забьют. Достаточно просто оступиться.
Иван старался ступать экономнее, невысоко поднимая ноги. Он почему-то
вспомнил такой же или чуть более теплый день, когда их подвергли так
называемой санобработке. Военнопленных стригли и мыли в дощатом,
продуваемом пронзительным ветром бараке, а затем в одних сапогах - тогда у
некоторых еще были сапоги - заставляли бежать почти два километра до
территории концлагеря. Многие не выдерживали, падали. Их сноровисто
добивали выстрелами в упор и заставляли стаскивать трупы поближе к
крематорию.
Тогда охрана была добродушнее, если так вообще можно сказать о палачах.
Немцы наступали и надеялись на скорую победу. Один из охранников, толстый
и всегда веселый, видя остекленевший взгляд Ивана, позволял себе
снисходить до шутки с будущим рабом. Посмеиваясь и коверкая слова, говорил
Ивану:
- Искать уходить нельзя. Выход нет отсюда. - Тут он надувал щеки и,
указывая на крематорий, заканчивал: - Пуф! Выход есть только через труба.
Как дым.
Довольный "удачной" шуткой, гоготал. Насмеявшись вдоволь, объяснял
смысл сказанного напарнику, тощему и медлительному. Тот, не меняя
выражения лица и пристально глядя на Ивана, скалил крупные желтые зубы и
выдыхал нутром:
- Гэ-гэ-гэ.
Толстый остряк смеялся снова. За компанию.
Сзади раздался глухой стук от падения тела, потом брань охранника.
Иван, обернувшись, увидел, как упавший бессильно сучит руками и ногами по
заледеневшей земле, тщетно пытаясь встать. Иван и еще несколько человек
бросились на помощь товарищу, но охранник был ближе. Раздался сухой треск
выстрела...
Грубый окрик загнал пленных в колонну, и снова поплыла, покачиваясь,
земля под ногами. И снова потекли воспоминания о недавнем прошлом...
Переезд в очередной лагерь. Сколько их уже было?! Вагон, битком набитый
больными, истощенными людьми. В лагере заставили сбивать ящики для
снарядов. Свирепствовали уголовники - капо, сводили с ума трехкратные
аппель-проверки с диким воем сирен. Овчарки-людоеды, хрипя, рвались с
поводка к людям в полосатой одежде. Иногда, будто бы случайно, собаки
срывались с поводков. Охранников это очень забавляло.
Тот лагерь располагался на территории бывшего кирпичного завода, в
котловане. Поначалу для пленных не было даже бараков, и людям приходилось
голыми руками рыть себе в стене котлована ямы-убежища, срывая ногти,
пятная кровью сухую глину.
Но даже в таких условиях люди старались помочь друг другу: отдавали
ослабевшим часть своего пайка, носили на руках в команду и назад. С
уголовниками, выбившимися в "начальство", боролись сообща. Загадочной,
например, для немцев была смерть одного из особо рьяных, начавшего свою
"карьеру" с выселения из ямы-убежища прежнего обитателя. Ночью земля
оврага в том месте по непонятным причинам осела и погребла в своей толще
предателя.
Куда же теперь? Странно, почему из их лагеря отобрали только семь
человек? И почему отбор проводили врачи? Расспрашивал худощавый чопорный
немец в халате поверх мундира. Он говорил по-русски медленно, но
правильно, почти без акцента:
- Как учились?
- Средне.
- Очень хорошо, - узкое бледное лицо немца на мгновение оживилось. Он
удовлетворенно покачал головой, и сверкающая искорка на позолоченных
дужках его очков переместилась вверх-вниз.
- Кем работали?
- Учителем физики.
- Как успехи в труде и личной жизни?
В личной жизни?! Поисследовать душу захотелось! Иван огромным усилием
воли погасил ярость и почти спокойно ответил:
- Средние... Средние были успехи.
- Очень, очень хорошо! - с энтузиазмом воскликнул врач. Он повернул
голову к помощнику и скомандовал: - Вирхов, давайте ключевые слова. - И,
уже обращаясь к Ивану, сказал почти доброжелательно: - Можете сесть.
Будете, не думая, сразу же говорить слово, пришедшее на ум после того, как
мой помощник произнес ключевое слово. Понятно?
Иван уронил в кивке тяжелую голову. Он едва держался на ногах, страшно
хотелось спать, поэтому, плюхнувшись на табурет, сразу почувствовал, как
неодолима сила сна. Искра от оправы очков остролицего снова ослепила его.
Прикрыл глаза и почувствовал, что открыть их не в силах. Все быстрее
заскользил Иван в безмолвную черноту и откуда-то услышал слабый бесцветный
голос:
- Домашняя птица...
И тут же появились белые куры. Они степенно ходили меж пыльных
картофельных кустов, шевеля их. Они разгребали землю и кланялись, дрожа
гребнем. Над густо-зелеными шероховатыми листьями картофеля уже появились
бледно-розовые цветки...
- Не спать! Встать! - вдруг раздался резкий голос врача.
Иван с натугой поднялся.
- Рыба?
- Карась.
- Цвет?
- Красный.
- Чувство?
- Месть. Ярость.
Врач удовлетворенно потер руки.
- Этого берем. Все психофизиологические и конституциональные данные
стандартны и соответствуют среднестатистическим.
И вот теперь Ивану предстояло испытание еще одним лагерем. Его
территория была видна уже от дороги - участок неглубокого оврага,
обнесенный колючей проволокой.
Голова колонны медленно втягивалась в деревянные, грубо сколоченные
ворота, покрытые белыми иглами инея. У входа в лагерь растопырилась вышка.
Ее поставили совсем недавно, и на свежеободранных бревнах опор застыли
желтые капли смолы. Автоматчик на вышке равнодушно посматривал на колонну
и, навалившись грудью на перила, сплевывал вниз, с интересом наблюдая за
полетом плевка.
На территории размещались три барака. Два - для немцев. Они поменьше и
поаккуратнее. Один, без сомнения, - для пленных. У него не было ни окон,
ни труб печного отопления.
Не прошло и часа, как пленных по одному стали вызывать из барака. Иван
оказался в числе первых. В комнате, куда его привели, были те же два немца
в халатах, которые занимались отбором. Худощавый сидел за двухтумбовым
канцелярским столом. Второй - с отечным лицом и мясистым красным носом -
громоздился вполоборота к окну за обыкновенной школьной партой. "Все
понятно, - холодея, подумал Иван. - Будут над нами экспериментировать". Он
слышал о садистских экспериментах, ничем не отличающихся от пыток: и
пальцы отрезали, а потом пытались приживить, и, по слухам, зачем-то
замораживали людей. Сейчас как раз похолодало, для опытов по замораживанию
самое время. Но к чему тогда психологические тесты?
- Подойдите! - властно приказал худощавый, сверля Ивана взглядом.
- Карре ав! - вдруг заорал охранник от двери, по-своему поняв суровость
интонации начальства.
Иван неторопливо снял полосатую грязную шапчонку и подошел ближе к
столу.
- Вы понимаете по-немецки? - спросил врач.
- Только приказы и ругательства, - без тени улыбки пояснил Иван. -
Результат долгого общения с высшей расой.
Второй врач смешливо хрюкнул. Первый растерянно посмотрел на коллегу и,
залившись багровой краской, махнул рукой, отсылая охрану за дверь.
- Вирхов! Вы ведете себя неподобающим образом! - резко и отрывисто
заговорил он, переходя на немецкий. - Что за странный хохот? Русский
пытается оскорбить нацию, а вы... Хотя бы сделали вид, что не поняли. И
вообще, мы с вами должны быть едины...
- Оставьте, Лауэр. Вы сами не верите в то, что говорите. Объединяется
только однородное. - Лицо Вирхова вдруг передернулось, и он, положив
пальцы на запястье, зашевелил губами, считая пульс.
- Пить вам не надо! - в сердцах вырвалось у Лауэра. - Прошу вас хотя бы
не мешать мне. Чтобы не случилось, как в том лагере...
Вирхов кивнул и прикрыл отекшие веки.
Лауэр, пытаясь изобразить любезную улыбку, обратился к пленному:
- О, вы смелый человек. И не лишенный чувства юмора. Интеллигентность
сразу чувствуется. Мы знаем, как русские относятся к учителям. Вам верят!
Просим вас содействовать нам и объяснять людям, что опыты будут
производиться в их интересах. И еще - в наших общих интересах, чтобы
подопытные давали правдивые отчеты о своем самочувствии после процедур.
Это нужно для правильной отработки методики. Вы убедитесь, что цели наши
благородны. Люди истощены, а наши лекарства помогут им быстро и
безболезненно выйти из этого состояния.
Иван насмешливо улыбнулся:
- Я знаю, что это за лекарства.
Лауэр встрепенулся и почти испуганно посмотрел на пленного.
- ...Это хлеб, масло, мясо.
Лауэр с явным облегчением визгливо хохотнул и игриво погрозил пальцем.
- О! Шутка! - Тут взгляд его упал на ухмыляющегося Вирхова, и он,
помрачнев, сказал с жестяным дрожанием в голосе: - Идите! В ваших же
интересах говорить то, о чем мы просили. А также верить мне.
Он махнул рукой, давая понять, что встреча закончилась, и Иван,
стараясь держаться ровнее, вышел.
Когда дверь за пленным закрылась, Вирхов раздвинул губы в шутовской
улыбке и поинтересовался:
- Вы думаете, русский вам поверил?
Лауэр вскинул голову и высокомерно процедил:
- Вы не психолог, Вирхов. Человек поверит в любую ложь, если ложь эта
дает хоть немного надежды. А в отношении питания... Двести граммов хлеба в
день и пятьдесят граммов колбасы вполне достаточно для обеспечения
жизнедеятельности человеческого материала. Эксперименту не помешает
некоторая скудость пайка.
- Эксперименты над людьми... Человеческий материал... Ах, Лауэр, -
вздохнул Вирхов, неожиданно посерьезнев. - Мы же - врачи!
Лицо Лауэра стало злым, похожим на крысиную морду. Его пальцы с
аккуратно подстриженными ногтями нервно забарабанили по крышке стола.
- Я бы не советовал вам в таком тоне, - сказал он неприятным голосом, с
трудом сдерживая раздражение. - Я вижу, вы совсем не боитесь за свою семью
в Дрездене. Хочу сообщить вам, что написал сам Гиммлер моему великому
другу доктору Рашеру: "Тех, кто отвергает эти опыты над людьми, я
рассматриваю как предателей и государственных изменников". Тем более,
Вирхов, что опыты по стимулированию нервной деятельности санкционированы
на самом высоком уровне, - при этих словах Лауэр выпрямился, будто по
команде "смирно". - Сам фюрер ждет от нас скорейших результатов
эксперимента "Сверхчеловек".
Тусклый свет из маленького окошка, возле которого сидел Вирхов, падал
на его грязный мятый халат, на лицо, покрытое двухдневной щетиной, и
придавал коже нездоровый серый оттенок. Взгляд его застыл и теперь не
выражал ничего. Опираясь на спинку парты, он, горбясь, встал и сипло
сказал:
- Пойду промою глотку чистым медицинским. После нашей работенки только
этим отмыться можно.
И тут Лауэр, как хороший игрок, выложил свой козырь.
- Бросьте, Вирхов. Я знаю, вы не пьете около месяца. Это было бы
похвально, если бы вы не переключились на... морфий. Я хорошо знаю,
коллега, что наркоманы пьют крайне редко. Советую вам облагоразумиться. В
противном случае доступ к морфию прекратится.
Вирхов вздрогнул, челюсть у него отвисла, и он посмотрел на Лауэра
почти с ужасом.
- Да, Вирхов. Я могу пойти на это. А синдром отмены - вещь страшная. Не
все выдерживают абстиненцию. Вы как врач должны это знать. Вам ясно?
- Ясно, - прохрипел Вирхов, судорожно стиснув зубы и обжигая коллегу
взглядом. - Приказывайте, повелитель. Я повинуюсь! "Postgnam docti
prodierunt, boni desunt" [после того как появились люди ученые, нет больше
хороших людей (лат.)]. Да, да. Именно так, - прошептал он, неверными
шагами направляясь к двери.
Начальник лагеря Отто Шульц - пожилой немец с каким-то мятым, нервным
лицом - глядя поверх голов, зачитывал приказ, даже не давая себе труда
договаривать слова до конца. Его здесь раздражало все: и унылое в своем
однообразии море голов в грязных шапочках, и запах давно не мытых тел,
доносившийся всякий раз, когда ветер начинал задувать в лицо. От его
ледяного дыхания на глаза наворачивались слезы и болел лоб. Ветер коварно
забирался под шинель, подворачивая ее полы; от него немели пальцы, и
листок с приказом приходилось то и дело перекладывать из одной руки в
другую.
Мой бог! Зачем я здесь, среди этих варваров?! А дома сейчас на
Вильгельмштрассе ждут он него весточки жена Берта и дочурка Марта. Девочка
уже совсем большая. Боже, какая она была забавная в семь лет! Тот
счастливый солнечный день... Был какой-то праздник, играла музыка, и они
семьей гуляли по Фриденсплац. С яркого лотка он купил своей любимице
конфет. Конфеты! Сейчас надо заботиться, чтобы семья не погибла от
недоедания. Уже удалось выслать несколько посылок с продуктами. Никто
ничего не заподозрит. Нужно только умело прикрыться фразами о
необходимости экономии продуктов на пленных, не занятых физическим трудом.
Приказ дочитан до конца, наступила тишина. Только слышно притопывание
десятков ног да хлопанье двери барака, открытой охранниками настежь.
"Свежий воздух полезен для цвета лица", - шутили они, распахивая дверь, и
издевательски хохотали.
Шульц пробежал взглядом по лицам, почерневшим от холода, таким
одинаковым - с выражением укоренившейся ненависти в глубоко запавших
глазах. И все они казались ему чудовищем с единым телом и сотней голов.
Зачем, зачем он здесь, в этом овраге, пронизываемом кинжальным ветром?
А ему ведь нельзя переохлаждаться. Почки. Перед самой войной доктор Буш
так и сказал: "Ваши почки, Отто, в ваших руках". Не бог весть какая шутка,
но обаяние доктора придало ей особую теплоту и доброжелательность. Они
посмеялись, потом выпили по рюмочке коньяку. Да...
Шульц зябко поежился. Из-за этих варваров можно заработать обострение
нефрита. В груди полыхнул гнев. Он выпучил глаза и заорал:
- За нарушение приказа - расстрел! Понятно, болваны?!
И вдруг, как удар, презрительный взгляд ясных глаз. "Будто мысли
читает", - промелькнуло в голове. Шульц вздрогнул и отвел глаза в сторону.
Но это была минутная слабость. Отто Шульц быстро взял себя в руки. Он,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг