Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
кажется, в такой глуши стоит поварня! Даже оленей чукчи не пасут
поблизости.
   - А по-моему, его не занесло,-возразил Березкин.- По-моему, все
произошло в шестнадцатом году, и именно об этой трагической истории хотел
сообщить умирающий Зальцман. Видимо, один из участников экспедиции сошел с
ума и его пришлось...
   Березкин не договорил, но мы поняли его. Хаос, царивший в поварне, не
оставлял сомнений, что там побывал буйный помешанный.
   - После всего пережитого, - сказал штурман, - всякое, конечно, могло
случиться...
   Больше он не бранил "негодяя".
   А мне не хотелось соглашаться с Березкиным-именно не хотелось. Я ничего
не мог возразить против его предположения, но самая мысль, что в
экспедиции могло произойти убийство - пусть психически больного,- была мне
крайне неприятна, и я откровенно высказал свою точку зрения.
   - Буду рад, если ты окажешься прав, - ответил Березкин.
   Разбор старых, выцветших, ломающихся в руках бумаг все-таки требует
определенных навыков, В таких делах я обладал несравнимо большим опытом,
чем Березкин и наши помощники-пилот и штурман. Поэтому постепенно я их
оттеснил на второй план, им пришлось почти все время сидеть сложа руки, а
сидеть сложа руки, как известно, занятие очень скучное. Вероятно, поэтому
мысли пилота и штурмана возвратились к вертолету и находящемуся там
хроноскопу; нам вежливо напомнили, что мы обещали в первый же день
показать, как работает хроноскоп.
   - Вот,-сказал штурман, осторожно приподнимая с земли заржавленный нож,
принесенный из поварни пилотом. - Провентилировали б вы эту штучку.
   Симпатии Березкина, при всем его уважении к письменным документам, тоже
принадлежали хроноскопу; от дела я его отстранил, и он решил, очевидно не
без тайного умысла поразить пилота и штурмана совершенством хроноскопа,
уступить их просьбе.
   - Дай какой-нибудь документик,-попросил он у меня. - Познакомлю ребят с
хроноскопией.
   Просьба мне не понравилась: пока бумаги не разобраны и не
систематизированы, лучше их не трогать. Я замялся и пробормотал, что
сейчас мне может понадобиться любая из этих страничек.
   Штурман, выручая меня и испугавшись, что им не покажут хроноскоп в
работе, снова помахал перед нами ножом.
   - Можно же эту штучку...
   Теперь загорелся Березкин. До сих пор мы ограничивались хроноскопией
письменных документов, а тут представлялась возможность испытать хроноскоп
на совершенно ином материале.
   - Пошли, - сказал он штурману и пилоту. - Пусть Вербинин тут один
командует.
 
   Меня больше всего интересовали дневники начальника экспедиции Жильцова.
   Сопоставив разные тексты и почерки, я наконец обнаружил записи самого
Жильцова. Они пострадали сильно, в душе я тоже проклинал безумца,
порезавшего и порвавшего дневники, но все-таки работа успешно продвигалась
вперед, и я надеялся дня за два закончить предварительную разборку
материалов.
   По времени давно уже наступила ночь, и я трудился, радуясь, что на
Чукотке сейчас стоит полярный день и короткие сумерки сгущаются лишь в
полночь. Я был настолько поглощен своими делами, что, услышав крик
Березкина, не обратил на него внимания,-он просто не дошел до моего
сознания.
   Березкин, а следом за ним и пилот ворвались в палатку.
   - Ты что, заснул?-нетерпеливо спросил Березкин.- Кричим тебе, кричим!
   Быстрее, быстрее! Мое предположение подтвердилось!
   Он потащил меня за собой, но я сначала тщательно прикрыл документы и
лишь потом вышел из палатки.
   - Ну, рассказывайте.
   Березкин и пилот, не отвечая, волокли меня к вертолету, но более
непосредственный штурман, выскочивший из вертолета нам навстречу, крикнул:
   - Нож заржавел от крови! - Он глотнул воздух и тихо добавил. -
Убийство...
   Потом, уже совершенно другим, малоподходящим для данного случая тоном
штурман сказал, не скрывая восхищения:
   - Ну и хроноскоп! Чудо, я вам доложу!
   - Серьезно-убийство?-останавливаясь, спросил я.
   - Сейчас ты сам просмотришь кадры, - ответил Березкин.-Они достаточно
красноречивы. Нож действительно заржавел от крови, а удар наносил человек
неопытный и попал в кость... Останки в поварне тоже кое о чем
свидетельствуют. Короче говоря, я, видимо, прав... История экспедиции
омрачена и таким эпизодом.
   - Фигура человека - условна?
   - Я бы тоже хотел сразу узнать, кто погиб в поварне, - усмехнулся
Березкин.
   - Но разве можно получить портретную характеристику по следам на ноже?..
   Ответ скорее всего в дневниках.
   - Кажется, у Зальцмана действительно были основания мучиться и
спрашивать:
   "правы или нет?" - тихо сказал я. - Если, конечно, не случилось другого:
   буйнопомешанный мог убить в припадке кого-нибудь из участников
экспедиции, а потом убежать в тундру и там погибнуть... История не так уж
проста, к сожалению.
   - Ты будешь просматривать кадры? - ничего не возразив мне, спросил
Березкин.
 
   Эпизоды, уже запечатленные в "памяти" хроноскопа, произвели на меня
такое неприятное впечатление, что мне даже не хочется описывать, как все
выглядело на экране... Под общим нажимом я согласился подвергнуть
хроноскопии особенно сильно пострадавшие страницы дневников, и хроноскоп
как будто подтвердил наше предположение о безумстве: мы увидели на экране
ослепленного яростью человека, бессмысленно режущего, рвущего и
разбрасывающего дневники. Человек орудовал охотничьим ножом - таким же,
как тот, что мы нашли в поварне.
   Таковы внешние черты происшествия. Но, конечно, хроноскоп не мог
провести границу между сумасшествием и приступом ярости у здорового
человека, а для решения неожиданно возникшей загадки это имело бы немалое
значение...
   Наблюдая за мечущейся по экрану фигурой мужчины, останки которого
лежали в зимовье, я думал, что если это ярость-то странная ярость, что она
не от бешенства сильного, идущего напролом человека, а скорее от отчаяния
и безысходности. Впрочем, все это могло мне просто показаться.
   По просьбе пилота и штурмана мы продемонстрировали им все, что
хранилось в "памяти" хроноскопа и имело отношение к экспедиции, а потом
подвели итоги, расположив все известные нам факты по порядку.
   Итак, вот что мы знали:
   Первое. В Якутске к экспедиции Жильцова присоединились политические
ссыльные Розанов и Зальцман.
   Второе. Экспедиция вышла в океан, и через два года некоторые из ее
участников оказались в поварне, в Долине Четырех Крестов, где двое из них,
Жильцов и Мазурин, погибли.
   Третье. В Долине Четырех Крестов, в поварне, полярные исследователи
почему-то оставили документы и ушли, причем какой-то человек, скорее всего
один из участников экспедиции, попытался уничтожить документы, а потом
погиб при загадочных обстоятельствах.
   Четвертое. Зальцман добрался до Краснодара и умер там; перед смертью
его жестоко мучили угрызения совести, он пытался ответить самому себе,
правильно они поступили или неправильно, а в записях явно противопоставлял
политссыльного Розанова командиру шхуны Черкешину.
   Пятое. Розанов погиб в боях с Колчаком, борясь за Советскую власть в
Восточной Сибири, и прах его покоится в братской могиле на берегу Байкала.
   Сначала я подумал, что в поварне лежат останки Черкешина, хотя сейчас
не берусь объяснить, почему именно так подумал. Но Березкин стал
доказывать мне, что, судя по запискам Зальцмана, Черкешин-сильный человек,
безусловно мужественный, и предположение, что он так глупо погиб, просто
абсурдно.
   - Если хочешь знать, - говорил Березкин, - помешательство могло
случиться у человека с характером Зальцмана, но никак не с характером
Черкешина.
   - Но Зальцман... - начал я.
   - Да, Зальцман выдержал испытание, и я склонен думать, что это был
кто-то другой.
   Мы решили оставить вопрос открытым и Зря не ломать себе голову: ведь
документы должны были многое прояснить нам.
 
 
 
   Глава девятая, 
   в которой по восстановленным дневникам Жильцова дается описание первого
этапа работы экспедиции, а также содержатся некоторые рассуждения о том,
что история повторяется 
 
   Все сохранившиеся страницы дневника Жильцова мы прочли без особого
труда, лишь изредка прибегая к помощи хроноскопа. Жильцов писал
обстоятельно, четко, очень доброжелательно по отношению ко всем участникам
экспедиции, почти не упоминая самого себя,-то есть так, как писали
большинство отечественных путешественников. Этим он сразу расположил нас к
себе, и мы, читая его дневники, верили каждому его слову.
   Записки других участников экспедиции, прочитанные позднее, позволили
нам составить полное представление о Жильцове. Он принадлежал к прекрасной
школе русских военных моряков-высокообразованных, гуманных, преданных
науке, к числу людей с широким кругозором, ясным умом и твердой волей.
Такими были Крузенштерн и Лисянский, Лазарев и Беллинсгаузен, Коцебу и
Нахимов, Литке и Седов. В дневнике Жильцова почти отсутствовали
отвлеченные рассуждения, но весь строй его мыслей, проскальзывающие в
записках симпатии и антипатии позволили нам заключить, что он был хоть и
не революционно мыслящим человеком, но безусловно прогрессивно настроенным
ученым. В этом убеждали нас и факты, в частности отношение Жильцова к
Розанову и Черкешину. Судьбы этих трех людей с разными убеждениями и
разными характерами завязались в сложный узелок сразу же, как только
экспедиция покинула Якутск, В дневнике Жильцова содержалась подробная,
заметно выделяющаяся по стилю запись. Мы назвали ее "оправдательной", хотя
в прямом смысле слова Жильцов не оправдывался. Просто вскоре после выхода
из Якутска, когда "Заря-2" уже шла вниз по Лене, он написал в своем
дневнике, что экипаж шхуны недоукомплектован и что где-нибудь по пути
придется нанять еще одного матроса. Жильцов подробно аргументировал это, а
через страничку мы обнаружили короткую, из двух строчек, справку о том,
что на борт шхуны взят в качестве матроса С. С. Розанов. Нам показалось
странным, что Жильцов сам нанял матроса-экипаж обычно комплектует капитан
или командир корабля. И Жильцов далее добросовестно отметил, что лейтенант
Черкешин решительно протестовал против взятия на борт еще одного
политического ссыльного. Однако Жильцов настоял на своем.
   Эпизод этот сразу прояснил многое. Во-первых, мы помнили, что Розанов
работал вместе с Зальцманом на верфи в Якутске и, следовательно, мог
наняться в экспедицию там, Видимо, что-то помешало этому. Мы все
склонялись к мысли, что за Розановым, в отличие от Зальцмана, был более
строгий надзор и местные власти отказали ему в разрешении уехать с
экспедицией: как-никак экспедиция намеревалась выйти к берегам Америки. Но
Розанов стремился попасть в экспедицию, и Жильцов, который не мог не знать
о мнении властей, сочувствовал ему и помог: Розанов присоединился к
экспедиции уже в пути, несмотря на протест лейтенанта Черкешина.
   Выйдя из устья Лены в море Лаптевых, "Заря-2" взяла курс прямо на
Новосибирские острова. Море уже очистилось от льда, и шхуне попадались
лишь редкие, изъеденные морем льдины, которые легко крошились под
форштевнем.
   Через несколько дней "Заря-2" подошла к острову Васильевскому, что
расположен на пути к Новосибирским островам. Этот остров открыл еще в 1815
году якут Максим Ляхов, который шел по льду из устья Лены на остров
Котельный, но сбился с пути. Вероятно, Жильцов этого не знал, но к острову
Васильевскому в 1912 году подходили суда русской гидрографической
экспедиции "Таймыр" и "Вайгач" и подробно описали его. В дневнике Жильцова
тоже имеется характеристика острова, отмечено, что он невелик размером и
невысок, сложен песчано-глинистыми породами и льдом и волны энергично
разрушают его берега.
   Не задерживаясь у этого острова, "Заря-2" пошла дальше - к острову
Котельному и, воспользовавшись благоприятными ледовыми условиями, сделала
попытку обойти Новосибирские острова с севера. Это удалось, и "Заря-2"
   прошла на север дальше, чем все другие суда до нее. Но однажды Жильцов
заметил на облаках характерный отблеск льдов, и на следующий день тяжелые
паковые льды преградили шхуне дорогу. Некоторое время "Заря-2" лавировала
у кромки льда, надеясь дождаться разводьев, но потом вынуждена была
отступить и взять курс на остров Беннета, еще в прошлом веке открытый Де
Лонгом и ставший последним пристанищем Толля и его спутников.
   "Заря-2" побывала в тех местах, где предполагалась Земля Санникова,
и... не обнаружила ее. Жильцов посвятил этому несколько страниц своего
дневника - очень любопытных страниц. Он приводил факты, доказывающие, что
Земли Санникова не существует, но он верил людям, видевшим эту землю, и
поэтому считал, что вопрос по-прежнему остается открытым. Нам было приятно
читать запись в его дневнике, в которой он утверждал, что нет ни малейших
оснований сомневаться ни в честности Санникова, менее всего помышлявшего о
том, чтобы приписывать себе несделанные открытия, ни в научной
добросовестности Толля.
   Они, как и многие исследователи Арктики, писали то, что наблюдали, и не
писали того, чего не наблюдали,-так почти дословно сказано в дневнике
Жильцова.
   И меня, и Березкина очень заинтересовали характеристики участников
экспедиции, сделанные Жильцовым. Мягкие, доброжелательные, а потому,
безусловно, достоверные, они помогли нам понять взаимоотношения между
участниками экспедиции, а позднее уяснить и причину трагических событий в
Долине Четырех Крестов.
   Черкешин - командир корабля, лейтенант. Опытный моряк, отличный
навигатор, уже принимавший участие в нескольких арктических плаваниях; но
особенно и с некоторой тревогой подчеркивал Жильцов следующие его свойства:
   умен, смел, настойчив - и заносчив, требователен до жестокости,
сторонник крутых мер, неприязненно относится к младшим чинам и якутам.
   Мазурин-научный сотрудник, астроном. Человек мягкий, доброжелательный,
легко подпадающий под чужое влияние, но прекрасный знаток своего дела; в
полярной экспедиции участвует впервые.
   Коноплев-научный сотрудник, этнограф, зоолог. Величайший энтузиаст
своего дела, человек ясного ума и большого сердца, склонный во всех людях
видеть своих братьев. Жильцов сделал небольшую дополнительную приписку:
часто бывает излишне резок в разговорах с командиром корабля.
   Характеристика Зальцмана вполне совпала с тем мнением, которое
сложилось о нем у нас после ознакомления с дневниками. Полушутливо Жильцов
называл его "совестью" экспедиции.
   Говоров-помощник командира корабля. Молод, горяч, честен, ревностно
относится к службе, но большого опыта не имеет.
   Ни боцмана, ни матросов Жильцов в своем дневнике, к сожалению, не
охарактеризовал. Ни слова не было сказало специально и о Розанове; имя его
всплыло неожиданно на других страницах дневника.
   Вскоре после выхода в океан командир шхуны лейтенант Черкешин
приступил, как мы поняли, к осуществлению далеко идущего плана. Сначала
все выглядело естественно:
   командир требовал строгого соблюдения дисциплины, жестоко взыскивал за
малейшие-явные или кажущиеся- провинности. Матросы, да и все участники
экспедиции, работали на совесть, но Черкешина это мало интересовало; он
ввел на шхуне режим военной казармы, он добивался, чтобы люди работали как
автоматы, слепо выполняя его распоряжения, он глушил всякую инициативу,
идущую не от него. Презрительное отношение к нижним чинам делало
обстановку особенно гнетущей, тяжелой. Неизвестно как развивались бы
события, не будь на шхуне политического ссыльного Розанова, человека,
посвятившего свою жизнь борьбе с угнетателями всех мастей. Он быстро
сплотил вокруг себя команду, и, когда Черкешин попробовал ввести на шхуне
телесные наказания, матросы во главе с Розановым выступили против него.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг