теперь, что я на правильном пути?!
- Петя, милый, вы все-таки не наследник Хачапуридзе. Ведите себя
сдержанней, - сказал Брагинцев резко.
Березкин перебрал несколько формулировок и получил ответ. Сын ли с
отцом изображены на амфоре и вазе, хроноскоп выяснить не смог, нэ по
характеру изображения он определил, что стоящий человек старше сидящего.
Стало быть, версия Брагинцева получила дополнительное подтверждение.
- Удовлетворены?
- Почти. А может ли хроноскоп расшифровать смысл перечеркнутой
восьмерки?
Задание показалось мне слишком неопределенным для хроноскопа, но
аппарат справился с ним моментально: на экране появилась... пчела. Да,
пчела, или, во всяком случае, перепончатокрылое насекомое, в высшей
степени похожее на самую обычную пчелу...
Брагинцев расхохотался... Я даже не подозревал, что он способен так
заразительно и весело смеяться.
- Ваш хроноскоп изумителен, - сказал он сквозь смех. - Просто
изумителен.
Кстати, пчела - символ, который вполне мог устроить главу купеческого
дома:
соты наполняются по капельке, как и купеческая казна. Те самые соты,
что изображены на плане!
- Боюсь быть навязчивым, - сказал я Брагинцеву, - но мне и Березкину
хотелось бы знать, что привело вас к нам, почему вдруг вам понадобился
сравнительный анализ двух столь разных сосудов?
- Видите ли, торговый дом Хачапуридзе загадочно окончил свое
существование в самом конце шестнадцатого столетия. Я еще плохо
представляю себе возможности хроноскопа, но подумал, не обнаружит ли он
причину?
- Вы интересовались историей дома Хачапуридзе? - поразился Петя. - Вы?
- Немножко, - сказал Брагинцев. - Собственно, интересовался не я, а мой
хороший знакомый - историк Месхишвили. Помните "беленького старичка" в
Хосте, который прочитал надпись на амфоре и рассказал о Хачапуридзе? Это
великолепный знаток средневековой Грузии, но даже ему непонятен крах
процветающего торгового дома.
- Значит, вы хотели помочь Месхишвили?
- Да. Но, судя по результатам, едва ли что-нибудь получится. Впрочем,
мне известен еще один сосуд с аналогичным сюжетом.
- Он у вас дома?
- Нет, он в Кремле, в фондах Оружейной палаты.
- И его можно заполучить?
- Конечно, и для этого не нужно идти в Кремль. Я принесу его в институт.
Человеческий глаз все-таки не сравнится с хроноскопом.
Брагинцев и Петя ушли, унеся с собой венецианскую вазу.
Некоторое время после их ухода мы сидели молча.
- Итак, еще одно действующее лицо, - вздохнул Березкин. - Месхишвили.
- По-моему, Брагинцев чего-то недоговаривает...
- Возможно, но я чувствую, что мы ввязываемся еще в одну запутанную
историю, а вести параллельно два сложных расследования... Ни к чему это,
совсем ни к чему.
Потом Березкин подошел к Петиной амфоре, оставленной у нас, и потрогал
пальцами перечеркнутую восьмерку.
- "Человеческий глаз все-таки не сравнится с хроноскопом", - повторил
он слова, сказанные Брагинцевым. - А их и не надо сравнивать. Каждому свое.
Итак, любящий отец напоминает сыну о собранных им богатствах, посылая
символическую пчелу. Есть своя логика в таком объяснении, но вся беда в
том, что эта пчела не смогла бы отлететь и на два шага от улья.
- Почему? - удивился я.
Березкин посмотрел на меня с сожалением.
- Я думаю, ты заметил. У нее же несимметричные крылья. И на амфоре, и
на вазе.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
в которой мы, ожидая ответа от Мамаду Диопа, продолжаем расшифровку
сюжета, запечатленного на амфоре, венецианской вазе и еще на одной -
серебряной вазе; в этой же главе хроноскоп проводит расследования, которые
хотя и приоткрывают некоторые тайны серебряной вазы, но заканчиваются
трудно объяснимым курьезом.
Я чувствую по складу повествования, что местами невольно бросаю на
Брагинцева тень, хотя ничего более нелепого невозможно вообразить. Я
пересмотрел предыдущие страницы, кое-что смягчил, а кое-что даже
вычеркнул, но не уверен, что достиг желаемого результата. Во всяком
случае, прошу не переносить недостатки рассказа на человека, о котором
рассказывается, тем более, что человек этот очень симпатичен и мне, и
Березкину.
Едва переступив порог рабочего кабинета Березкина, Брагинцев - он
держал в руках сверток - сказал, что стыдится своего собственного эгоизма.
- Я же знаю, что вы заняты расследованием африканской истории, сознаю,
что у вас масса дел и навязываюсь со своими вазами, с каким-то торговым
домом Хачапуридзе...
- Очень хорошо, что навязываетесь, - сказал Березкин, интонационно взяв
в кавычки последнее слово. - Расследование африканской истории нам
пришлось временно прервать, а вазы ваши как будто тоже обещают любопытное.
В свертке у вас третья ваза?
- Да, про которую я говорил.
Брагинцев разорвал плотную бумагу, скомкал ее и бросил в мусорную
корзину.
- Снова Венеция, - сказал он. - Снова конец шестнадцатого века.
Почему-то я внутренне вздрогнул при этих словах. Что за наваждение? И
статуэтка из Дженне, и вазы в Москве, и амфора с затонувшего корабля...
Трудно было допустить какую-либо связь между, скажем, серебряной вазой
из Оружейной палаты и статуэткой из Дженне. И все-таки...
- Как видите, в данном случае художник воспользовался для сюжетного
изображения чернью, или ниелло, как говорят в Италии, - сказал Брагинцев.
- Черневые изображения были широко распространены в ту пору.
С нашей же - хроноскопистов - точки зрения ваза была примечательна
прежде всего многочисленными деформациями и даже пробоинами, таившими,
наверное, немало интересного.
- Итак, продолжим сравнительный анализ почерков? - спросил Березкин
Брагинцева и после его утвердительного ответа сформулировал задание.
Мы приготовились к положительному результату, и не ошиблись: хроноскоп
вновь подтвердил, что образцом служила одна и та же рукописная строка.
- Ну, не наваждение ли? - сказал Березкин моими словами.
- Нет, отчего же, - улыбнулся Брагинцев. - Звенья одной цепи. И не
забывайте, что в конце шестнадцатого столетия Хачапуридзе уже перестали
заказывать вазы в Венеции...
- Продолжим хроноскопию, - сказал я Березкину. - Некогда вазу сильно
помяло.
Как ее выпрямляли?
- А зачем тебе это знать? - спросил Березкин.
- Пока не могу ничего объяснить. Но раз уж мы взялись за хроноскопию...
Березкин сформулировал задание, и мы увидели на экране сильные руки с
длинными тонкими пальцами, выпрямляющие вмятины.
Я подошел к хроноскопу и еще раз осмотрел весьма массивную вазу. Да,
только очень сильный человек мог руками распрямить металл, придать
серебряной вазе прежнюю форму.
- Повтори, пожалуйста, задание, - попросил я Березкина, - но сделай
акцент на руках.
- Зачем вам понадобились руки? - спросил Брагинцев. - Гораздо
интереснее происхождение пробоин.
- Все интересно, - сказал я. - А мелочей в хроноскопии нет. Ничем
нельзя пренебрегать.
Очертания вазы на экране как бы размылись, затушевались, но зато руки
проступили отчетливо - руки хирурга с длинными крепкими ногтями. Я
прекрасно сознаю, что мое определение - "руки хирурга" - шаблонно, но мне
важнее точность, чем оригинальность сравнения, хотя кое в чем я и грешу:
ногти, пожалуй, у хирурга покороче. В общем же стереотипность
характеристики должна лишь помочь составить правильное представление о
том, что мы увидели.
Я смотрел на руки, выпрямляющие стенки серебряного сосуда, и мне все
определеннее казалось, что я уже видел эти руки. Березкин выключил
хроноскоп. Пытаясь припомнить, где я мог видеть руки, я перебирал в памяти
прежние сеансы хроноскопии, начиная с тех, о которых рассказано в очерке
"Долина Четырех Крестов", но - тщетно!
- Вас интересуют пробоины? - спросил Березкин Брагинцева. - Что ж,
займемся пробоинами. Одна из них похожа на след от удара рубящим
предметом, саблей скорее всего... А вторая, круглая... Гм! Кто-то сначала
выстрелил по вазе, вернее, по ее хозяину, из мушкета, а потом дело дошло
до рукопашной. Некогда ваш сосуд попал в нехорошую историю!
Березкин не ошибся. Он не навязывал хроноскопу своего мнения, задания
формулировал совершенно объективно, но ответы получил именно те, которые
предсказал: мы увидели и маленький круглый предмет - пулю - пробивающий
вазу, и саблю, стремительно падающую на сосуд.
- А теперь посмотрим общую хроноскопию, - предложил я.
Общая хроноскопия всегда чревата неожиданностями, и мне лично она
доставляет особое удовольствие как раз тем, что заранее невозможно
предвидеть ее результат. И вот дополнительный пример тому: на экране
появилась ваза, летящая вниз по крутому каменистому склону; ваза падала
долго, а потом ударилась о камень и отскочила в сторону...
- Кажется, тут прямая связь с предыдущими кадрами, - сказал Брагинцев.
- Со временем из вас получится отличный хроноскопист, - улыбнулся
Березкин.
- Конечно, прямая связь. Хозяин вазы, а точнее, караван, шедший по
горной тропе, подвергся нападению. Стрельба, рубка. Вьюк рассыпался в
свалке, и пробитая пулей и саблей ваза полетела под откос.
Березкин уточнил задание и несколько раз повторил его, но на экране не
произошло почти никаких изменений - только скалы приобрели желтовато-белый
оттенок.
- Да, на склоне ничего не росло, - сказал Березкин. - Или ваза случайно
миновала стволы деревьев. А скалы, судя по цвету, были такими же, как в
долине Хосты.
- Известняк, - уточнил я.
- Известняк, - словно машинально повторил Брагинцев. - Вот так она и
летела.
Потом ее подобрали и выпрямили...
- Последовательность событий надо еще проверить, - возразил я. -
Давайте-ка выясним, действительно ли вазу сначала пробили пулей и саблей,
а потом уж она покатилась...
- Пустяковое дело, - сказал Березкин. - Но уверен, что хроноскоп
подтвердит правильность нашего предположения.
И действительно, хроноскоп подтвердил, что сначала ваза пострадала от
оружия, а потом - от скал. Труднее оказалось выяснить, когда ее
распрямляли - сразу же после падения или много позднее. Березкину не
удалось добиться четкого ответа, но по косвенным признакам мы заключили,
что распрямляли вазу сравнительно недавно.
- Что будем делать дальше? - спросил Березкин, глядя на Брагинцева.
- Не знаю, - ответил тот. - Думаю, что со временем мне удастся
сформулировать дополнительные вопросы. А пока - все как будто.
Березкин, подойдя к хроноскопу, долго стоял перед ним, о чем-то
размышляя.
Потом, ничего не говоря нам, он дал хроноскопу задание, и на экране
замелькали какие-то непонятные значки... Березкину пришлось повторить и
уточнить задание, и тогда значки выстроились в ряд, и мы узнали ту самую
надпись на картули эна, которую видели на всех трех сосудах... Надпись
действительно была той же самой и в то же время чем-то отличалась от
каждой из трех.
- Хроноскоп убрал искажения, допущенные мастерами, и создал осредненный
вариант, близкий, по-моему, к подлинной рукописной строке, - сказал
Березкин.
- Не понимаю, для чего тебе это понадобилось.
- Хочется что-нибудь узнать о Хачапуридзе.
- По почерку?
- Не беспокойся, я читал в Большой Советской Энциклопедии, что
графология - лженаучная теория, - усмехнулся Березкин. - Но состояние
человека, какие-то доминирующие черты его характера хроноскоп же
определял. Вспомни "Долину Четырех Крестов".
Мы с Березкиным, поначалу незаметно для самих себя, стали различать
эпизоды хроноскопии по названиям моих очерков-отчетов, и теперь это уже
вошло в привычку.
- Я ничего не отрицаю. Дерзай.
Березкин сформулировал задание, и тут произошел один из курьезов,
которыми отнюдь не бедна наша практика: словно услышав слова Березкина о
Долине Четырех Крестов, хроноскоп показал нам... Зальцмана. Экранированный
Зальцман сделал несколько шагов, раскрыл тетрадь и, нервничая, словно
кого-то опасаясь, сделал в ней запись.
Я тотчас сообразил, что хроноскоп выбрал в своей "памяти" эпизод у
поварни, когда Зальцман прятал дневник начальника экспедиции. Но с чего бы
вдруг?
- Уж не твои ли это штучки? - спросил я Березкина.
- Ничего не понимаю, - ответил тот. - Я же не лунатик, я точно
сформулировал задание!
Березкин выключил хроноскоп, выждал несколько минут и повторил задание.
Экран вспыхнул мгновенно, и... Зальцман, сделав несколько шагов,
раскрыл тетрадь! А потом зеленые волны как бы стерли фигуру Зальцмана с
экрана, и его место занял другой человек с жестким, почти жестоким лицом.
- Черкешин! - воскликнули мы в один голос и посмотрели друг на друга.
Березкин быстро выключил хроноскоп.
- Ничего подобного никогда не было, - удивленно сказал он. - Это мне не
нравится.
- Всплывают, как в человеческом мозгу, воспоминания, что ли? -
неуверенно спросил я.
- Хроноскоп в миллион раз дисциплинированней, чем мозг. Был, во всяком
случае.
Березкин повернулся к Брагинцеву, но тот, угадав, что мой друг
собирается извиниться перед ним за неожиданно прерванную хроноскопию,
опередил его.
- Все понимаю, - сказал он. - Хроноскопом нельзя рисковать. Очень
досадно, что из-за моей вазы аппарат вышел из строя.
- Вовсе не нужно казниться, - возразил Березкин. - ' Ваза - несложный
объект для хроноскопии. Придется отрегулировать приборы. Это - наши будни.
Но хроноскопия, к сожалению, отложится на неопределенное время.
- Значит, вазу можно забрать? - спросил Брагинцев.
- Да, лучше мы возьмем ее еще раз, если потребуется дополнительный
анализ.
Брагинцев взял вазу и поискал глазами бумагу, в которую она была
завернута.
- Кажется, я ухитрился разорвать бумагу, - сказал он.
- Сложно, но выход из положения можно найти, - улыбнулся я, подавая
Брагинцеву лист чистой плотной бумаги.
- Кстати, где же Петя? - оглядывая рабочий кабинет, спросил Березкин,
словно только теперь заметивший, что нет нашего глубокоуважаемого философа.
- Петя твердо решил найти клад, - почему-то грустно усмехнулся
Брагинцев. - И поэтому он отправился на вокзал брать билет на Тбилиси. В
Тбилиси он нанесет визит Месхишвили, дабы выпытать у того все о
Хачапуридзе...
- Хачапуридзе! Много мы о нем сегодня узнали! А ваш ученик -
целеустремленный юноша, - думая уже о чем-то своем, равнодушно сказал
Березкин.
Когда Брагинцев ушел, я спросил Березкина, заметил ли он инвентарный
номер на вазе.
Березкин, хотя он и был погружен в свои раздумья, тотчас откликнулся:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг