сообщил, что вечером в Хосту приезжает его руководитель профессор
Брагинцев.
Утром, когда мы пришли в лагерь археологов-аквалангистов, Брагинцев
рассматривал поднятую со дна моря амфору. Тонкие, с длинными крепкими
ногтями руки его нежно и любовно ощупывали стенки амфоры, выстукивали их,
и руки преподавателя эстетики показались мне руками хирурга.
Мы познакомились. Извинившись, Брагинцев еще минут восемь-десять изучал
вазу, и я видел, что находка археологов явно заинтересовала его.
А меня заинтересовал сам Брагинцев. При первом же взгляде я обратил
внимание на два обстоятельства - на его поразительное несходство во
внешнем облике с философом Петей, потому что мысленно сблизил учителя и
ученика, и наоборот, на еще более поразительное соответствие его внешности
сути дела, которому он служил.
Невольно, сравнивая облик Пети и Брагинцева, я, естественно, отбрасываю
возрастные особенности. Будь они одногодками, они все равно были бы
разительно несхожи. В отличие от милого, наивного, восторженного, всегда
небрежно одетого, маленького некрасивого Пети старый профессор Брагинцев
был по-спортивному подтянут, собран, элегантен и красив. Подчеркивая
сейчас, что Брагинцев красив, я вовсе не имею в виду какие-нибудь там
лучистые глаза, античные черты лица, выразительный рот или еще нечто в том
же роде.
О красоте Брагинцева нельзя составить себе представление ни по
отдельным штрихам, ни с помощью подробного описания. Он просто умел
красиво двигаться, красиво носить легкий серый пиджак, красиво говорить и
улыбаться, отнюдь не задаваясь такой целью... Источником этой подлинной,
непоказной красоты могло быть только духовное совершенство, гармония,
достигнутые огромной внутренней работой, длившейся десятилетиями,
постоянной тренировкой ума и души...
Подобной красоты, выше которой я ничего не знаю, удается достичь
немногим, но когда встречаешь такого человека, то тебе и в голову не
приходит обращать внимание на цвет его глаз или волос...
Брагинцев, о чем-то задумавшись, ходил по берегу моря, а Петя следил за
ним влюбленными глазами. Петина влюбленность в учителя, разумеется, не
ускользнула от меня, но я вспоминал сейчас, что Брагинцев будто бы
поддерживает Петю в его стремлении найти клад, и не поверил этому.
- Мотив росписи на амфоре мне знаком, - неожиданно сказал Брагинцев,
останавливаясь неподалеку от нас перед Петей.-Да, я не ошибаюсь. В
"Эрмитаже" есть ваза, повторяющая сюжет амфоры.
- Глиняная? - почему-то спросил Петя.
- Венецианское стекло. Конец шестнадцатого столетия.
- Значит, амфора совсем неоригинальна? - Петя, конечно, связал слова
Брагинцева со своими надеждами найти клад, а я не удержался и сказал
Брагинцеву о недавних мыслях.
Брагинцев едва заметно улыбнулся, - Петя склонен к преувеличениям. Но
теоретически в древней заброшенной крепости всегда возможны неожиданные
находки.
- Сегодня же мы еще раз все осмотрим,- сказал Петя. - Хорошо бы, и вы
поехали. Брагинцев снова улыбнулся.
- Не хочется. Не хочется лазать по скалам, по колючим кустам. Старею,
Петя.
- А вам не придется лазать. Мы же по дороге пойдем.
- Ну какая там дорога!
- Отличная дорога. Прямо до крепости. Брагинцев на секунду задумался.
- Дорога все меняет. Я согласен.
Мы действительно побывали в тисо-самшитовой роще, и поход наш оказался
и любопытным, и забавным.
Удивительное место эта тисо-самшитовая роща: стоял жаркий, душный день
с палящим солнцем, а у меня все время было такое ощущение, что идем мы по
позднеосеннему лесу; не знаю, что больше способствовало самообману - хвоя
ли тисов, желтоватые ли "бороды" лишайников, спускавшихся с деревьев, или
заросли лавровишни, блестящая листва которой под лучами солнца казалась
посеребренной инеем; вероятно, все вместе, но впечатление получилось
неожиданным.
По-моему, Брагинцева тоже не разочаровала поездка. Он держался со
свойственной ему непринужденностью, шутил, поглаживал стволы тисов,
ясеней, бережно прикасался к колючей иглице или прохладному
папоротнику-листовику, а у гигантской липы с дуплом в самом комле
остановился и долго смотрел, запрокинув голову, на ее раскидистую
вершину...
Пока мы любовались природой, Петя неустанно фантазировал о кладе.
Мы шли по тропе, ведущей к развалинам крепости, и Петя произносил одну
из своих самых возвышенных тирад о сокровищах и шедеврах искусства,
скрытых от .людей в тайниках, когда навстречу нам вышел очень старенький,
с красноватыми склеротическими глазами старичок.
Он услышал Петины слова.
- Давненько тот клад....- Старичок сложил губы дудочкой, попытался
свистнуть, но свиста не получилось. - Утек давненько. И след канул.
За секунду до того равнодушные глаза его вспыхнули острой, глубинной
злобой.
- Вы-то... откуда... знаете?-цепенея, спросил Петя.
- Оттуда и знаю, что сам за ними охотился.
- За кладами?
- За бандитами за теми... Двое их было, грабителей. Да выскользнули.
Меж пальцев утекли.
Ничего не добавив больше, он круто повернулся и, по-стариковски
приволакивая ноги, заспешил вниз по каменистой тропе.
Слова старика вызвали короткое замешательство. Петя побледнел, на лице
Брагинцева застыла мягкая задумчивая полуулыбка, а мне вся сцена вдруг
представилась в комическом свете, и я засмеялся, глядя то на убегавшего
старого кладоискателя, то на окаменевшего молодого.
- Не надо смеяться,-сказал Петя тихо, и я понял, что надо остановиться.
Чтобы хоть как-то извиниться перед ним, я принялся доказывать, что
нельзя всерьез принимать слова подвыпившего старика.
- Вы видели его глаза? - спросил Петя.- Он до сих пор ненавидит тех
грабителей.
Мы не стали спорить и молча зашагали к крепости; вскоре мы увидели то
немногое, что сохранилось от нее: стены, сложенные из крупных плит
известняка, и полуразрушенную угловую башню, возвышающуюся над долиной
реки Хосты...
На развалинах собралось довольно много народу, и суета невольно
отвлекала меня от размышлений о крепости.
Глядя на сосредоточенного Петю, который, ни на кого не обращая
внимания, деловито обходил свои "владения", что-то прикидывая в уме, на
задумчивого Брагинцева, я задавал себе только один вопрос: кому
понадобилось выстроить крепость в столь неудобном месте?
В самом деле, по долине Хосты едва ли когда-нибудь проходила торная
караванная тропа: склоны долины почти отвесно обрывались к реке. Даже для
пешеходов, в чем мы убедились на обратном пути, пришлось проложить
искусственную тропу, кое-где навесив ее, как овринг на Памире, прямо над
водой... Караванные пути обходили, конечно, этот район, ничего не знали
историки и о крупных горных селениях, жители которых нуждались бы в защите
крепостных стен.
А крепость когда-то кто-то построил, и не зря, надо полагать...
- Чтобы клад спрятать, - сказал Петя, когда я поделился с ним своими
сомнениями.-Именно клад. Сокровища вообще.
Я не улыбнулся, но про себя подумал, что разговаривать на эти темы с
Петей бесполезно. Ну кому придет в голову строить крепость только для
того, чтобы зарыть в ее стенах клад?
У выхода из тисо-самшитовой рощи Петя опросил служащих заповедника о
старике.
- Ходит, - сказали Пете. - Давно ходит. Лет десять, пожалуй. Как
вернулся из заключения, так и наведывается чуть не каждый день. То ли
свихнувшийся он немножко, то ли правда вор у вора дубинку украл. Если и
было что-нибудь такое, то очень давно. До революции, наверное...
- Из-за чего он в тюрьму попал? - спросил Брагинцев.
- Всякое говорят. За темные дела, в общем. Петю заинтересовало другое.
- В документах официально зафиксировано исчезновение клада? - Вопрос
Пети прозвучал строго, почти сурово, и мы все заулыбались.
- Помилуйте! - изумился служащий заповедника.- Если старик прав и клад
действительно похитили какие-то бандиты, то откуда же взяться официальным
документам?
- А обследование места захоронения клада на месте? - не слишком
складно, но столь же сурово сформулировал свой вопрос Петя.
- Н-не знаю. - Петина суровость озадачила служащего заповедника. -
Ничего подобного не слышал.
- В таком случае я никому не поверю, что клад похищен, - сказал Петя. -
По-моему, есть надежда, что он еще сохранился.
Глава третья,
в которой мы получаем посылку от Мамаду Диопа, знакомимся с ее
содержанием и переживаем по некоторым причинам разочарование
Как я и предполагал, посылка от тамаду Диопа пришла уже после нашего
возвращения в Москву. Ненастным, с мокрым снегом ноябрьским днем мы с
Березкиным получили в Ассоциации дружбы с народами Африки изящно
упакованный ящик сравнительно небольших размеров...
...Есть что-то по-человечески трогательное в той простоте и
обыденности, с которой свершается все долгожданное. Недавно я пережил
подобное ощущение, подлетая к берегам Африки. Долгие годы, с детства,
мечтал я о поездке туда, и наступил момент, когда я вдруг понял, что лишь
облачная пелена отделяет сейчас меня от Черного континента... Пелена
рассеялась, и мне открылась зеленая равнина и крутой берег, в который били
волны Атлантического океана... Вот и все.
И еще одно "вот и все": золотая статуэтка из Дженне, о которой мы
столько говорили и думали, стояла перед нами на письменном столе. На нее
смотрели мы с Березкиным, и смотрели африканские идолы и маски, украшавшие
мой кабинет.
Африканские идолы, очевидно, усматривали в статуэтке чужака, но Мы с
Березкиным, зная, что статуэтка сделана европейцами, испытывали к ней
прямо-таки "родственные" чувства.
Радость первого свидания, увы, оказалась недолгой. - По-моему, ничего
интересного, - заключил Березкин. - Заурядный религиозный мотив.
Представьте себе человека, левая, с отломленной кистью рука которого
опущена, а правая, чуть согнутая в локте, поднята к небу; тело
человека-тонкое, стройное, мускулистое, отчасти, правда, деформированное -
напряженно вытянуто, а голова запрокинута назад, и глаза устремлены -в
зенит... Что-то еще связывает человека с землей, но уже ничто не дорого
ему, все оставлено я забыто; он рвется к небу, он уже принадлежит небу -
богу то есть, если вспомнить, что сделана статуэтка в конце шестнадцатого
века...
Ни Березкин, ни я не смогли найти иного истолкования и оно огорчило нас.
Кроме статуэтки, в посылке находился еще небольшой -пакетик с
металлическими обломками. Мы разобрали их и обнаружили, что некоторые
кусочки-золотые, а некоторые - сплав золота с серебром, причем процент
золота в них неодинаков.
Металлическим обломкам мы поначалу не придали особого значения.
- Миссионер какой-нибудь завез статуэтку в Африку, а мы теперь
разбирайся, - сказал Березкин.
Не отвечая, я вскрыл письмо Мамаду Диопа, вложенное ,в ящик. Оно
содержало нечто неожиданное.
Возвращаясь из Италии, где Мамаду Диоп консультировался со
специалистами, он проездом остановился в Касабланке, в отеле
"Трансатлантик", что расположен в европейских кварталах, но неподалеку от
арабской части города- медины. Года за два до приезда в Марокко Мамаду
Диоп заочно, по переписке, познакомился с марокканским историком и поэтом
Мохаммедом аль Фаси и в один из свободных вечеров нанес ему визит.
Историки провели несколько часов за интересным разговором, потом на стол
были поданы остро приправленные мясные блюда, мятный чай, которым
полагается их запивать, и Мамаду Диоп отведал даже местного вина, хотя
Коран запрещает пить вино...
В отель он возвращался в отличнейшем настроении, которое улетучилось
тотчас, как только он переступил порог гостиницы: привратник сказал ему,
что в его отсутствие чуть было не произошло несчастье, и попросил пройти к
управляющему.
По словам управляющего, вскоре после того как Мамаду Диоп ушел в гости,
в номер его проник злоумышленник, разрезал чемодан и похитил золотую
статуэтку. Ему удалось вынести ее из отеля, и он направился с ней в
сторону медины, надеясь затеряться на ее тесных улочках, но тут его
настигла погоня:
случайно коридорный вошел вслед за преступником в номер Мамаду Диопа,
увидел взрезанный чемодан и поднял тревогу... Злоумышленника задержали и
доставили в полицию.
На следующий день Мамаду Диоп получил от полицейского чиновника свое
сокровище обратно и узнал, что злоумышленник утверждает, будто пытался
похитить золотую вещь из чисто корыстных побуждений... Но уже через день
он прямо признался, что действовал по приказу некоего Розенберга. Полиция
кинулась разыскивать Розенберга и выяснила, что накануне вечером он
покинул пределы Марокко... Мотивы, побуждавшие Розенберга охотиться за
статуэткой, злоумышленнику как будто действительно не были известны. О
самом Розенберге он знал лишь, что это весьма богатый человек, живущий
где-то в Америке...
"Представляете, во что могли обойтись мне несколько чашек мятного
чая?"-полуиронически спрашивал Мамаду Диоп.
А Березкин, когда я перевел ему письмо, сказал:
- Поздравляю. Религия плюс детектив. Лучшего сочетания не придумаешь.
Ты, конечно, помнишь, что для подобных расследований мы и создавали
хроноскоп...
А потом еще заявится с вазой Петя-кладоискатель, и ему ты тоже
уступишь, я тебя знаю...
- Мамаду Диоп просит нас не забывать о загадочном происшествии и
тщательно хранить статуэтку.
- Замечательно! Буду работать в институте с двустволкой в кармане!
- Мамаду Диоп просит извинить его за эту просьбу. Он пишет, что в Мали
воровство неизвестно и у них в стране очень трудно даже потерять вещь:
нашедший обязательно передаст ее деревенскому старосте, тот перешлет ее
в округ и так далее... Кстати, это объясняет, почему статуэтка находится в
Москве, а не затерялась вновь в одной из хижин землекопов,- добавил я от
себя.- Мамаду Диоп не верит, что в Москве может повториться касабланкская
история, и поэтому он еще раз просит извинить его за предупреждение...
Березкин задумался, пристально глядя на запрокинутую голову золотой
статуэтки.
- А про металлические обломки он что-нибудь пишет?
- Они найдены там же, рядом со статуэткой...
- Ладно, отхроноскопируем ему эту штучку. Из уважения к тем честным
рукам, что переслали ее сюда, - Березкин улыбнулся. - И потом, знаешь,
удивительное лицо у этого золотого человечка. Сочетание вдохновения с
мудростью, порыва-с фанатичной убежденностью... Верили же когда-то люди
так слепо...
- Это не слепая вера, - возразил я.
- С такою силой, - поправился Березкин и спросил: - Малийцы ислам
исповедуют?
- Ислам, но много среди них и анимистов.- Я показал на идолов.
- Да, этот миссионер растяпой оказался. И каким еще растяпой! Потерять
такой шедевр!-Березкин укоризненно покачал головой.
Я лучше, чем мой друг, ориентировался в истории географических открытий
и понимал, что он невольно упрощает события.
- Видишь ли, европейские миссионеры появились в этих районах Африки лет
через триста с лишним после того, как статуэтка была изготовлена
венецианским ювелиром,- сказал я. - Первым европейцем, проникшим на
территорию современного Мали, был шотландский врач Мунго Парк, и произошло
это в 1796 году...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг