- Ты уверен, что это та дорога?
- Другой нет. За нею - непроходимые болота, которые теперь стали еще
более топкими.
- Как все-таки быстро восстанавливается природа. - Да, лет через сто, а
может быть, и раньше, вся земля покроется непроходимыми лесами, которые
поглотят даже большие города.
- Неужели все займут леса?
- В сухом климате нет. В нашем же, умеренном поясе, с его частыми
дождями, строения быстро разрушаются, если за ними нет ухода. Особенно
современные блочные. Они втягивают в себя воду...
- И Москва, и Петербург, и Варшава?
- Они тоже. Особенно Петербург. Достаточно двух-трех наводнений, чтобы
дать начало быстрому его разрушению. Меня больше беспокоит другое: склады
отравляющих веществ и ядерное оружие. Да и атомные электростанции тоже.
Правда, они автоматически законсервировались, но все же... Нет полной
уверенности, что из-за какой-то неисправности не начнется ядерная реакция.
- Это страшно?
- Я не физик, не специалист в данной области и ничего конкретного
сказать не могу. Возможно, я преувеличиваю опасность, и ее нет. Возможно!
Будем надеяться, что это так! К сожалению, у нас нет ни одного
специалиста, который мог бы сказать по этому поводу что-то определенное.
- Я была слишком мала, когда это все произошло, - Елена протянула мне
палочку с поджаренным мясом, - кажется, уже готово! Так вот, я тогда не
задумывалась ни о причинах катастрофы, ни о ее последствиях. Теперь думаю,
почему в катастрофе больше погибло образованных людей, интеллигенции?
- Они же жили в городах. А там эпидемия была сильнее. Ну и насилие,
бандитизм... Интеллигенция первая от этого и пострадала. Она, как правило,
не способна к самозащите.
- А ты? В том мире ты был ученым...
- Ученым - громко сказано. Просто я занимался научными исследованиями,
которые, к сожалению, не удалось окончить.
- Не перебивай... Я хотела сказать, что ты как раз не относишься к
неспособным к самозащите. Ты как раз из тех, кто сначала стреляет, а потом
кричит: Руки вверх!"
- Вот как? Ты считаешь меня жестоким?
- Раньше, когда еще плохо знала, я тебя даже боялась. Я ведь была на
том "представлении", когда Можиевского и его старух растерзали собаки...
- Кто тебя туда пустил?
- Я незаметно прокралась и смотрела через забор. Это было страшно!
- Я не назначал им такую казнь.
- Но не запрещал. Хотя мог.
Елена подбросила в костер сухие сучья и замолчала, задумчиво глядя на
пламя.
- Ты меня осуждаешь?
- Нет. Хочу понять. Моя сестра тебя очень любила. Она не могла любить
злого человека. Я ее хорошо знала...
Я не знал, что ей сказать. Сама, может быть, не догадываясь, Елена
затронула самую больную струну моей души, В самом деле, кто я? Вспоминая
жуткие сцены кровавых расправ с бандами, я не мог найти себе оправдания...
Но и не мог найти альтернативы своим действиям. Иногда мне казалось, что я
являюсь слепым орудием кого-то или чего-то и это толкает меня вопреки
желанию совершать не свойственные мне действия. Это бесило меня.
Действительно, если посмотреть в прошлое, то казалось, что мною руководили
почти во всем не проявления собственной воли, а обстоятельства реальности.
И я будто был в плену этих обстоятельств, не сопротивляясь, не выбирая
собственного пути. Если считать принятые мною решения правильными, а оно,
наверное, так и было, то я скорее походил не на человека с его эмоциями,
страстями, наконец, с ошибками, а на какой-то компьютер, выдающий
правильные решения на поставленную реальностью задачу. Подумав это, я
почувствовал чуть ли не отвращение к себе самому.
Я закрыл глаза и почувствовал, как узкая мягкая ла-донь Елены коснулась
моей щеки и услышал ее голос:
- Успокойся, не переживай.
Я невольно схватил ее запястье и удержал в своей руке.
- Что ты?
- Я чувствую, - тихо сказала она, - что ты пытаешься понять самого
себя... До конца... Но этого никому не дано. Если бы мы могли это делать,
то жить стало бы неинтересно.
Я посмотрел вверх. На небе не было ни одной звездочки.
- Под утро пойдет дождь, - сказал я, поднимаясь и направляясь к сложенным
неподалеку от костра нашим вещам, - надо сделать шалаш. Не хватает, чтобы
мы простудились.
Елена подбросила в костер сухих веток, на поляне стало светлее. Я
достал топор и принялся за дело. Срубил несколько молодых березок и из их
стволов соорудил остов. Потом нарубил веток и покрыл его ими в несколько
слоев.
Покровский не появился и на следующий день. Я с рассвета без толку
прождал его, спрятавшись в придорожных зарослях, и вернулся на поляну уже
в полной темноте.
"Что, если он выбрал другое направление?" Думая об этом, я испытывал
противоречивые чувства. С одной стороны, я твердо знал, что должен убить
Покровского и убью. Чего бы это мне ни стоило. Я буду преследовать его.
Если не здесь, то в другом месте. Пока не найду и не всажу в него пулю. Но
с другой стороны, мне уже не хотелось убивать его. Хотя я знал, что не
смогу вернуться домой до тех пор, пока не покончу с ним. Но в то же время
испытывал облегчение, что развязка откладывается на день, если он все-таки
выбрал эту дорогу, и па неопределенное время, если я ошибся в выборе им
направления.
- Возьми завтра с собою Шарика! - посоветовала Елена, помогая мне
стянуть промокшую под дождем куртку. Она повесила ее над костром. Дождь
начался где-то после четырех дня и лил подряд часа два.
- Да ты разденься и высуши одежду.
Действительно, все мои вещи промокли. Я последовал ее совету.
Переодеться было не во что и мне пришлось забраться в шалаш. Там меня
ждала приятная неожиданность. Пол его был выстлан толстым слоем травы и
покрыт одеялом. Я укрылся и, постепенно согревшись, незаметно для себя
заснул. Перед рассветом, одевшись в сухое, я уже было собрался идти на
свой пост, как тут меня остановила Елена. Она протянула сверток.
- Здесь еда. Я пожарила, пока ты спал. И возьми с собой Шарика, -
напомнила она.
- Зачем?
- Не будет скучно и вообще, на всякий случай.
- Вот на всякий случай пусть он и остается с тобой.
- А мне не скучно. Со мною Ласточка и Алкид. Алкидом звали моего
жеребца. Это был могучий, высокий ахалтекинец, не признававший никого,
кроме меня. Я начал приучать его лет шесть назад, когда он был маленьким
жеребенком. Кормил его из рук и год назад сам его объездил. Конь настолько
привязался ко мне, что, когда я бывал в длительном отъезде, начинал
скучать, отказывался от пищи. Летом он пасся в табуне, но стоило мне
появиться поблизости, как он издавал пронзительное ржание и, подняв хвост,
мчался ко мне. Как-то Александр Иванович, который заслужил у нас репутацию
лихого наездника, попытался оседлать Алкида, но удержался в седле не более
одной минуты. Хорошо еще, что почва была песчаной. Алкид не забыл
нанесенного ему оскорбления и каждый раз, видя Паскевича, угрожающе
хрипел, норовя укусить его.
Я вспомнил этот разговор с Еленой потому, что, не прийди ей в голову
мысль отправить со мною в засаду Шарика, все, может быть, сложилось иначе
и через два-три дня мы были бы уже дома. Она не послушалась меня. Уже
находясь в засаде, я почувствовал, что кто-то шевелится рядом в кустах.
Приподнявшись на локтях, я увидел Шарика.
- Шарик, назад! К Елене! - строго приказал я, но пес только посмотрел
на меня и вильнул раза два хвостом. Очевидно, он получил строгий приказ
хозяйки и те-перь добросовестно его выполнял. Я хотел было подняться,
взять его за ошейник и насильно заставить вернуться, но тут со стороны
дороги послышался характерный скрип едущей телеги. Я замер. Вскоре из
моего укрытия стало видно, как по дороге движется телега, запряженная в
гнедую лошадку. На ее передке сидела жена Покровского. Я всмотрелся,
самого Покровского не было видно Телега проследовала мимо меня и скрылась
за поворотом.
"Все ясно, - решил я, - Покровский делает очередной "лисий маневр".
Послал жену вперед, а сам притаился в кустах. Интересно, сколько он будет
ждать? Час, два? Жена его, отъехав с километр, наверное, остановит лошадь
и будет ждать. Что ж, подожду и я. Покровский мог появиться с минуты на
минуту. Я замер, забыв о Шарике. Прошло - еще полчаса. Вдруг Шарик
вскочил. Шерсть на его загривке встала дыбом, и он с рычанием бросился
назад, по направлению к нашей поляне. Спустя мгновение до меня донесся
крик о помощи. Кричала Елена.
Когда я добежал до поляны, она была пуста. Елена исчезла. Исчезли и
лошади. Повсюду были видны следы борьбы. Из-под кучи раскинутых веток -
все, что осталось от шалаша, - торчал кусок одеяла. Вдали слышался
яростный лай Шарика. Ориентируясь на его голос, я кинулся в чащу леса. Лай
собаки удалялся все дальше и дальше. Боясь потерять этот ориентир, я
мчался, рискуя остаться без глаз, не обращая внимания на ветки, которые
стегали по лицу. Внезапно я оказался на довольно широкой песчаной тропе,
на которой четко видны были следы лошадиных копыт. Вдали слышался лай
собаки. Я побежал быстрее. Лай удалялся и вскоре стал почти не слышен.
Очевидно, похитители сели на лошадей и у меня не оставалось шансов догнать
их. Что, если они свернут с дороги и я потеряю след? От быстрого бега
стало сдавать дыхание, и я вынужден был перейти на шаг.
Пройдя еще полчаса, я остановился и прислушался. Лая не было слышно.
Внезапно издали донеслось ржание. Я не мог ошибиться, это было ржание
моего Алкида. Я остановился и призывно свистнул. Ржание слышалось ближе и
ближе, и вскоре навстречу выбежал мой вороной скакун.
- Алкид! Алкид, дорогой мой! - обрадовался я.
Алкид мелко дрожал, глаза его были налиты кровью. Я поймал узду и
вскочил в седло. Алкида не надо было подгонять. Словно поняв мое желание,
он с места взял в карьер. Ветер засвистел у меня в ушах. Но вскоре я
вынужден был сдержать коня. То и дело над головой проносились толстые
ветви, низко склонившиеся над тропой. Где-то совсем близко послышался лай
Шарика. Я снял с плеча автомат и поехал медленнее. Лай звучал все громче и
громче. Раздался выстрел и вслед за ним визг собаки. Я подумал, что Шарика
застрелили, но, как бы опровергая это, лай возобновился еще яростнее.
По-види-мому, меня отделяло от похитителей не более трехсот метров. Я взял
автомат наизготовку, но в это время на меня что-то обрушилось и я вылетел
из седла. В первое мгновение мне показалось, что я зацепился за ветку и
ин-стинктивно на секунду закрыл глаза. Когда их открыл, то увидел над
собой безобразную рожу, покрытую рыжей шерстью. Нападавший навалился на
меня всем телом и схватил руками за горло. Оглушенный неожиданным
падением, я упустил момент, и ему удалось сжать мне гортань. На некоторое
время мы застыли в напряжении. Он пытался сжать мне горло, впившись
ногтями в кожу и упершись коленом в низ живота. Я же, схватив его за
запястье, силился развести руки. Так продолжалось с минуту. Он сопел, и
изо рта его шел нестерпимый смрад. Маленькие глазки горели злобой. Я
чувствовал, что долго не выдержу. Вдобавок его колено причиняло мне
нестерпимую боль. Я узнал его. Узнал по тем приметам, которые мне описала
Беата. Это был Марк, Левая часть его лица хранила следы ожога. Это он
дважды стрелял в меня несколько лет назад. Выходит, он не покинул эту
местность, а ждал своего часа. Я отпустил его руки и, вытянув пальцы, с
силой вонзил их в глаза Марку. Он дико взревел, выпустил мое горло и,
схватившись за глаза, с воем покатился по песку. Прошло не меньше
полминуты, пока я смог подняться. Земля шаталась под ногами. Я попробовал
позвать Алкида, но из горла вырывался только хрип. Постепенно
головокружение прошло. Я подобрал валяющийся на дороге автомат
@и подошел к Марку, который продолжал выть, катаясь по земле. Улучив
момент, я схватил его за руки и оторвал их от лица. Вместо левого глаза
зияла кровавая дыра Правый же выскочил из орбиты и висел на нерве. Марк
вырвал руки и, схватив мои, с силой потянул на себя. Забыв, что в руках у
меня автомат, я со всего размаха заехал ему каблуком сапога в челюсть
Послышался хруст, и руки мои освободились о г его железной хватки. Я
поднял автомат, но тут же опустил его и пошел к поджидавшему меня Алкиду.
Только сейчас я заметил, что руки у меня в крови. Казалось бы, что мне
пора привыкнуть к виду крови, но эта кровь на руках вызвала приступ
тошноты. Я нарвал листьев подорожника, тщательно размял их и
образовавшейся кашицей тщательно вытер руки. Только после этого смог сесть
на коня. Ехать пришлось недолго. Метров через двести, за поворотом дороги,
моему взору открылась следующая картина. Первое, что я увидел, это была
привязанная к дереву Ласточка, через седло которой была перекинута Елена.
Руки ее были связаны, а изо рта торчал кляп. Шарик заливался хриплым лаем,
повернув голову к росшему у края тропы развесистому дубу. Присмотревшись,
я увидел спрятавшегося в его ветвях щуплого мужичонка. У подножия дуба
валялась старая, видавшая виды двухстволка.
Первым делом я освободил Елену. Она была без сознания. К счастью, с
меня на поясе висела фляга с коньяком. Я разжал ей зубы и влил несколько
капель. Через минуту она глубоко вздохнула и открыла глаза. Они постепенно
приобрели осмысленное выражение. Жалкая улыбка тронула губы, и она вдруг
заплакала.
- Ну, успокойся, девочка! - я легонько похлопал ее по щекам. - На!
Выпей еще пару глотков.
Она жадно глотнула два раза и попыталась подняться.
- Лежи! Приди в себя. Все уже позади. Я оставил ее и подошел к дубу.
Шарик перестал лаять и только время от времени угрожающе ворчал, лежа у
ствола. Бок у него был в крови. Я открыл ружье и вытащил гильзу. Как и
предполагал, патрон был заряжен мелкой дробью. Второй ствол был пуст.
Видимо это был единственный заряд, которым располагали напавшие на нас
бродяги. "Где же автомат Елены? - подумал я. - Почему его нет и почему им
не воспользовались?"
- Они не нашли автомат! - сообщила подошедшая ко мне Елена, - им
помешал Шарик. Автомат остался в шалаше. Я его держала в траве, под
одеялом.
- Они напали на тебя, когда была в шалаше? - повернулся я к пей.
- Да, я зашла за солью. В это время шалаш вдруг обрушился на меня. Они
думали, что ты тоже в шалаше, и решили напасть таким образом. А тут
раздался лай Шарика. Поняв, что ты не со мною, они заторопились. Меня
перекинули через седло Ласточки и повели лошадей лесом на поводу. Затем,
выйдя на дорогу, сели на них. Марк...
- Откуда ты знаешь его имя? - удивленно перебил я ее.
- Так звал его второй. Потом я сама догадалась. Беата мне рассказывала
про него. Но не это главное.
- А что?
- А то, что он принял меня за Беату. Он назвал меня ее именем.
- Да?
- Он сказал, что я, то есть Беата, не ушла от своей судьбы. Что с
детства была предназначена ему, Марку, и теперь буду его покорной рабыней.
Он так и сказал "покорной рабыней". Потом он говорил, что будет бить меня
каждый раз, пока я не стану языком слизывать пыль с его сапог. Ты его
убил?
- Почти... А как случилось, что Алкид вырвался?
- Я хотела тебе рассказать, но ты перебил меня. Когда мы вышли на
дорогу, я еще была в сознании. Марк сел сзади меня на Ласточку, а Алкида
держал за повод. Старик бежал рядом, ухватившись за стремя. Затем нас
настиг Шарик. Марк велел старику сесть на Алкида, что-бы побыстрее уйти от
погони. Когда старик взобрался в седло, Алкид встал на дыбы, вырвал повод
у Марка. Старик вылетел из седла, а Алкид, почувствовав, что ты идешь
следом, помчался назад. /
Итак, все прояснилось. Я посмотрел вверх, где в ветвях дуба затаился
второй бродяга. Тот стоял на толстой ветви, прижавшись телом к стволу,
наивно предполагая, что его еще не заметили.
- Эй! - крикнул я. - Слезай! Тот остался неподвижным. Я поднял автомат
и сделал вид, что целюсь.
- Сейчас! Сейчас! Одну минутку! Подождите! - заторопился бродяга. -
Уберите собаку!
- Шарик, сюда! - позвала Елена, присев на корточки.
Пес, скуля, подполз к ней и уткнул морду в колени.
- Бедный ты мой, бедный! - ласково заговорила Елена, гладя его по
голове.
Шарик заскулил громче.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг