отклонением в сто километров с обеих сторон. Во время полетов мы
обнаружили несколько небольших изолят. Многие из их жителей присоединились
к нам. Всего - около 60-ти человек. Но были и такие, что предпочитали
остаться в изоляции. Как правило, люди были хорошо вооружены. Некоторые не
хотели вообще вступать в контакт. В этом случае нас встречали выстрелы.
Была надежда, что Николай, если он жив, находится в одной из них. Мы
сбрасывали над поселением мешок с запиской и на следующий раз нам
позволяли приземлиться. Обычно в таких изолятах, не считая детей, жило
15-20 человек. Они вели примитивное хозяйство на огороженных высоким
частоколом или изгородью из колючей проволоки площадях, в основном,
занимаясь огородничеством и выращиванием свиней и птицы. Крупного рогатого
скота и лошадей почти не было. Несмотря на трудности, они не производили
впечатления несчастных людей, Скорее напротив, довольных своей судьбой.
Отсюда и негативизм по отношению к непрошенным гостям, в которых
подозревали, если не бандитов и грабителей, то "вербовщиков", которые
хотят согнать жителей в коллективы с неизбежным начальством Узнав, что мы
не преследуем эти цели, они становились дружелюбнее и охотно отвечали на
вопросы. Но Николая среди них не было. Что касается их быта, то мы
старались проявлять такт и не лезть с расспросами об интимных сторонах
жизни Но у меня сложилось впечатление, что они принимают самые различные
формы. Одна из таких изолят произвела на нас сильное впечатление. Она
насчитывала всего десять человек, в том числе троих мужчин, но среди детей
были мальчики - одному один годик, другому - два. Мы потратили больше
суток, уговаривая жителей этого небольшого поселения, затерявшегося в
лесах Белоруссии, присоединиться к нам, но безуспешно. Александр Иванович,
который все больше и больше проявлял интерес к нашему биологическому
будущему, предложил даже произвести такое переселение насильственно,
@но его предложение было единодушно отвергнуто. Специальным рейсом мы
завезли в это поселение оружие, семена, несколько штук гусей и десятка три
кур - в качестве помощи, а также кое-какие предметы сельхозинвентаря. К
сожалению, большое расстояние от нас до этой изоляты не позволило передать
ее жителям лошадей и. коров. Во всяком случае, учитывая ее уникальность,
мы взяли эту изоляту под негласный контроль, решив в будущем оказывать ей
постоянную помощь
Но, вернусь к Голубеву. Дома, после возвращения из последнего облета,
меня ждало письмо. Его принес молодой лейтенант из "Армии Возрождения".
После первых строк я почувствовал, как густая краска стыда начинает
заливать мне лицо. Опытный кадровый офицер без особого труда раскусил наш
"камуфляж". С тонким сарказмом он указал на наши просчеты и ошибки.
Особенно досталось Паскевичу. Меня он, впрочем тоже не пощадил. Но самое
неожиданное было в конце письма.
Голубев сообщал, что принял решение помогать нам. Он ничем не объяснял,
что побудило его стать на нашу сторону, но, как доказательство его
искренности и твердого решения, к письму была приложена карта центральных
и западных районов Украины и Белоруссии с отметками сохранившихся очагов
жилья. Некоторые из них были перечеркнуты красным карандашом. Устно
посланец полковника объяснил, что зачеркнутые отметки указывают очаги
жилья, население которых уже переведено в расположение армии. Как вскоре
выяснилось, лейтенант был сыном самого Голубева.
- Я должен вернуться как можно скорее назад, чтобы не навлечь на отца
подозрение. Советую вам не медлить с эвакуацией населения, так как
существует план срочной мобилизации. Отец просил передать, что в
дальнейшем он найдет способ связаться с вами, если вы сами не сочтете
возможным вступить с ним в связь через людей, засланных в армию Что они
существуют, отец не сомневается. Думаю, что вы, воспользовавшись этой
картой, убедитесь в намерениях отца честно сотрудничать.
- Хорошо, лейтенант! Мы доставим вас поближе к части вертолетом. Но
меня интересует другое. Если можете, объясните, что побудило вашего отца
встать на нашу сторону. Не может быть, чтобы посылая сюда сына, он не дал
объяснения своему поступку!
- Отец считает, что "Армия Возрождения" в ближайшее время развалится. С
самого начала была сделана ошибка в долговременной стратегии. Он говорил,
что после катастрофы могут выжить только два типа организации: либо
демократическая, как у вас, либо организация, построенная на самом жестком
терроре. Демократическая организация имеет больше шансов сохранить часть
культурного наследия прошлого, чем тоталитарная. Больше всего его поразила
школа. Скорее всего, она явилась тем толчком, который привел его к
принятому решению. Кроме того, у него вызвало симпатию ваше стремление во
что бы то ни стало избежать кровопролития. Он прекрасно понимал, что ваша
"демонстрация силы" затеяна с этой единственной целью.
Позже, спустя несколько месяцев, когда все было кончено и "Армия
Возрождения" тихо и как-то незаметно закончила свое существование, я
спросил у Голубева, почему он, приняв решение перейти на нашу сторону, не
сказал этого мне во время своего визита, а предпочел, рискуя сыном,
отправить письмо. Его ответ был таким откровенным, как и письмо и поражал
своей проницательностью:
- Вы бы не выпустили меня! Это вполне понятно. И я бы не осудил вас. Вы
не имели права рисковать. Согласитесь, ведь вы предусмотрели именно такой
вариант на случай, если камуфляж закончится провалом.
Я вынужден был согласиться.
- Так вот, - продолжал полковник, - Вы не имели права рисковать, а я,
понимая ваше положение, не хотел подвергать риску себя. Самые горячие мои
заявления были бы встречены с недоверием. И это вполне естественно. У меня
даже не было при себе карты с нанесенными очагами жилья. Да даже если и
была, что бы изменилось? Пока бы все проверяли, прошло бы время. Моя
задержка вызвала бы подозрения у Покровского. Нет, в любом случае мне
нельзя было открываться, Что касается сына, то риска здесь не было
никакого. Я его послал в запланированную инспекцию намеченных к
мобилизации пунктов жилья. Ни у кого не возникла мысль задержать его и
подвергнуть обыску. Хотя и здесь риск был минимальный. Я заранее написал
письмо и спрятал в известном нам месте, километрах в десяти от нашего
расположения. Если бы сына задержали при выезде из части и подвергли
обыску, что само по себе маловероятно, то ничего бы у него не нашли.
- Вы предусмотрительны.
- Я более десяти лет на штабной работе.
- И все-таки многое зависело от случайности.
- Что вы имеете в виду?
- Ну.. Появись кто-либо другой на вашем месте..
- Согласен, но только частично. Да, действительно, здесь был небольшой
элемент случайности. Ваш камуф-ляж легко разгадал бы любой
профессионал-военный. Он был наивен по существу. Хотя, должен признать,
что вы отработали все детали довольно тщательно. И именно эта
тщательность, в первую очередь, вызвала подозрения. В естественных
условиях всегда имеются элементы беспорядка. У вас их не было! Это,
пожалуй, самая существенная ошибка.
Немного помолчав, он добавил:
- Если бы вы в нашей беседе не упомянули случайно о школе, я не вынес
бы полного представления о действительных ваших намерениях и целях. После
этого случая я задумался и стал еще более внимателен. Вскоре мне стала
ясна ваша "идеология". Я тогда понял, что этот путь, если не самый
оптимальный, а возможно так оно и есть, то наиболее достойный звания
человека. Это не громкая фраза! Кроме того, мне понравилось, что вы
внимательно изучаете реальность, приспосабливаетесь к ней, не роняя при
этом человеческого достоинства. Но это еще не все! Учтите, я -
профессиональный штабист. Покровский недаром сделал меня своим
заместителем. Трезво все взвесив, я понял, что если не удастся избежать
военного столкновения, "Армия Возрождения" потерпит поражение!
- Вот как?
- От меня не ускользнуло, что среди наших людей уже давно началось
брожение, солдаты ненадежны. Мы не смогли решить экономических проблем.
Люди это поняли. Я знал, что информация о вашей общине дошла до личного
состава. Скорее всего, через тех двух бывших ваших пленных, которых вы
потом подкинули нам. Сначала я сам им поверил. Но, когда они исчезли, а
это совпало и с другими случаями дезертирства, то мне все стало ясно. Так
что, в любом случае, мы бы проиграли и, чем дольше затягивалась бы эта
история, тем вернее обрисовывался грядущий крах нашего предприятия. Так
что, трезво оценив обстановку, я пришел к единственно правильному
решению...
- Что решил Покровский? Долго ли он будет там сидеть в одиночестве?
- Что делать? Больное самолюбие. Думаю, что уже эту зиму он не
выдержит.
- Вы его пригласили присоединиться к нам?
- Да, я передал ему Ваше приглашение.
- И что?
- Пока молчит. Но уже не ругается, как в прошлый раз. Когда его тогда
разоружили, он наговорил такого, о чем не хочется вспоминать.
- Это ваша заслуга.
- Вы так считаете? Спасибо! - он усмехнулся. - Мне кажется; что это
единственно по-настоящему полезное дело, которое я совершил в своей жизни!
КНИГА ВТОРАЯ. ТРАВА НА АСФАЛЬТЕ
35. СОБЫТИЯ МИНУВШИХ ЛЕТ
После окончательного развала "Армии Возрождения" мы смогли больше
отдавать сил и времени хозяйству. Нас было около восьми тысяч и еще
присоединились все или почти все изоляты в трехстах километрах вокруг.
Многие из вновь прибывших селились в самом Острове. Постепенно он снова
превращался в уютный и благоустроенный городок. Через год после описанных
событий мы открыли там вторую школу, которую решили сделать семилетней.
Среди присоединившихся к нам в последние два года были учителя, двое
врачей и несколько инженеров. Поэтому университет тоже пополнился
слушателями.
Голубев оказался хорошим хозяйственником. Ему принадлежала идея
открытия конного завода. Выяснилось, что он понимает толк в лошадях. Среди
нашего солидного табуна он обнаружил бог весть откуда попавшего
пятилетнего жеребца ахалтекинской породы, который должен был стать главным
производителем будущего конного поголовья. Я говорю "главным" потому, что
был обнаружен и рысак, который, как мне казалось, был бы более полезен,
если учитывать перспективы нашего сельского хозяйства. Голубев, однако,
почему-то отдал явное предпочтение ахалтекинцу, потомство которого мало
годилось в упряжку, а тем более - тянуть плуг.
Через год к нам присоединился и генерал Покровский. У меня с ним
состоялся долгий разговор, но я так и не составил себе окончательного
мнения об этом человеке. Он поселился в отдалении от всех остальных, на
берегу озера, и редко появлялся в обществе. Как мне сообщили, жил он
одиноко и почти не занимался хозяйством. Бывшие офицеры, из уважения к
чину, а может быть из жалости, снабжали его продуктами. Эти подношения
генерал принимал как должное. Ну, бог с ним. Мы уже не имели проблем с
питанием. Наши поля были тщательно ухожены. На лугах паслись
многочисленные стада, на фермах содержались сотни свиней, которых с каждым
годом становилось все больше. Мяса хва-тало с избытком.
Мой старый знакомый майор превратился в заправ-ского фермера. Сбылась
его мечта. На его подворье гордо расхаживало десятка три индюков в
окружении гарема индюшек. Как и предсказывала Евгения, майор разошелся со
своей женой и теперь... Впрочем, это не мое дело. Жена его раза два
приходила ко мне с требованием повлиять на своего бывшего мужа и заставить
его вернуться. Мне пришлось ей долго объяснять, что власть моя не
распространяется на семейные отношения и каждый строит свою семью на
добровольных началах. Кажется, до нее это так и не дошло. Мне говорили,
что с такими же требованиями она ходила к Голубеву, а затем к Покровскому.
Кончилось все тем, что она стала вдруг проявлять религиозное рвение и все
чаще и чаще проводить время в обществе отца Серафима, А по-том и вовсе
переселилась к нему в дом. Это чуть было не подорвало авторитет отца
Серафима среди его прихожан, особенно богомольных старушек, которых,
впрочем, было немного. Но потом все уладилось. Отец Серафим все-таки не
удержался от соблазна и облачился в одеяние митрополита. Он был просто
великолепен. Если добавить к этому, что наш служитель божий за год хорошо
отъелся и совсем уже не походил на несчастного изможденного старичка,
каким он мне показался при первой встрече, то надо сказать, что вид его
был довольно внушителен.
Ради любопытства я зашел однажды во время богослужения во вновь
отстроенную церковь. Я мало разбираюсь в тонкостях церковной службы, но,
как мне показалось, отец Серафим говорил проповедь. Я стоял позади толпы
прихожан и он меня, естественно, не заметил. Постепенно до меня стал
доходить смысл проповеди святого отца. Речь шла о смирении. О покорности
Богу, что само собой разумеется. Против этого я не возражал. Смысл
религии, по-видимому, в этом и состоит. Но вот отец Серафим заговорил о
покорности светской власти и о том, "аще всякая власть от Бога".
- Пригласи отца Серафима ко мне, - шепнул я сопровождавшей меня Вере. -
Пусть зайдет, когда ему будет удобно.
Мне не хотелось приходить к нему домой, так как это послужило бы
поводом для всяких домыслов.
Отец Серафим пришел на следующий же день.
- Рад вас видеть, отче, в полном здравии! - приветствовал я его.
Отец Серафим с достоинством поклонился.
- Послышав зов властей, поспешил явиться по вашему распоряжению.
- Просьба, просьба, отец Серафим. Я не имею права давать вам
распоряжения. Просто я подумал, что здесь нам будет удобнее. Вы ни в чем
не нуждаетесь?
- Благодарствуйте. Прихожане не оставляют своими щедротами недостойного
служителя божьего.
- Ну и прекрасно! Я вот о чем хотел поговорить с вами, отче.
Естественно, ни я, ни мои помощники никогда не будут вмешиваться в дела
церкви, пока эти дела не вступают в противоречие с законами и политикой,
проводимой правительством общины. Более того, мы воздерживаемся, как вы,
наверное, заметили, от пропаганды атеизма и всего того, что может
оскорбить религиозные чувства верующих.
- Не могу не согласиться с вами, сын мой! Но меня обеспокоил намек. Вы
говорили о нарушении законов и противоречии с вашей политикой? Я не
чувствую за собой вины и меня этот намек удивляет.
- Сейчас объясню. Но, повторяю, считайте нашу беседу дружеской,
неофициальной. Дело в ваших призывах к смирению. Я бы просил вас
ограничить область смирения Богом и не призывать верующих к смирению перед
властями.
- Разве это приносит вред властям?
- Немалый, поскольку власть заботится о моральных устоях будущих
поколений, воспитании у него чувства собственного достоинства личности и
приверженности к демократическому образу правления. Призывая к смирению,
вы, отец Серафим, даете вексель любой будущей власти, в том числе и
власти, построенной на насилии. Я же хочу воспитать такое поколение,
которое будет непримиримо ко всякого рода насилию. Надеюсь, вы меня
понимаете? Это моя цель. Не уверен, что достигну ее, но стараюсь.
- Все в руках Божьих!
- В человеческих, отец Серафим. В человеческих! Вы обличаете гордыню.
Но именно гордого человека, гордого своей свободой и своим достоинством
хочу я воспитать с тем, чтобы эти качества были переданы детям и внукам.
Только гордый и независимый человек сможет противостоять насилию. Когда я
говорю "независимый", я имею в виду и моральную, и идеологическую, и
материальную независимость. Вы, вероятно, заметили, что уровень нашей
жизни за последние два года значительно вырос. Этого мы достигли тем, что
свели налоги к минимуму. Мы хотим иметь зажиточное население, такое,
которому было бы что защищать. Понимаете меня?
- Не совсем! То есть, я согласен с вами, когда вы говорите о повышении
уровня жизни и зажиточности населения, но при чем тут моя проповедь о
смирении?
- Смирение, отец Серафим, философия нищих! Нищих телом и нищих духом.
Если вы сделаете людей нищими духом, призывая к смирению, то их легко
будет сделать и нищими материально. Это взаимосвязано.
- Странно!
- Что вам странно, отец Серафим?
- Странно то, что вы, носитель верховной власти, призываете к
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг