cебе, приятный. Аккомпанировали ему слепой домбрист-китаец и пианистка в
монгольском халате. Две песни, которые он пел, я записал, но спечатывать
не стал - много места. Одна называлась "Мы мирные люди, но наш бронепоезд
стоит на опасном пути". А другая - про еврейских подводников-антифашистов,
"Подводная лодка "Жёлтая звезда". Классная песня, но слова я не просёк,
надо потом будет спечатать и гармонии подобрать - домбра у Асельки есть.
Потом Пурккин откланялся и убежал, а на сцену вышел мужик в розовом трико
и жилете и женщина в балетной пачке и начали танцевать под фанеру, но
очень стучали ногами и я не понял, что они танцевали.
Потом вылетел конферансье и очень радостно объявил, что все, кто ещё не
получил индивидуальные пакеты, могут зайти в бельевую гостиницы, а теперь
выступает любимица Четвёртой воздушно-десантной дивизии "Лебедь" Авдотья
Пуркуа! Со знаменитым послевоенным шлягером "Дизайнер, что готовит борщ"!
Но тут вышел прокол, потому что это была никакая не Пуркуа. Под неё
загримировали какую-то жучку, и пела она тоже под фанеру, но зрители уже
все, кроме меня, хорошо укушались и ничего не замечали, а мне стало
противно, и я пошёл в номер.
Надо было спуститься в холл (здесь его почему-то называли вестибюль), а
оттуда лифтом подняться к себе на этаж. Рядом с лифтом были телефонные
автоматы с привязанной к ним на леске старинной китайской монетой. А над
каждым телефоном висел плакат с отвратным ушастым мужиком и надписью:
"ТСС! МЕЖДУ НАС ДВОИХ ВСЕГДА МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ ТРЕТИЙ!" Подпись была
незнакомая - "А. РАЙКИН". Я переписал плакат в дневник и пошёл к себе -
устал я сильно и спать хотелось, как зимой.
Наш номер был на предпоследнем этаже, на сорок девятом. Я толкнул дверь,
она была незаперта, наверное, папа ещё не спал, но всё равно было надо
запираться - кому охота остаться без "Аргуса" с голоплатой или вообще без
багажа. Я вошёл, зажёг свет и в первый момент сдуру решил, что кто-то
повесил объёмный макси-постер из "ПлейБая".
Но потом разобрался. У них же модели обалденные, а это была Эмманюэль
Акылбековна из нашей группы, а папашу я сразу даже и не узнал - он от
смущения засунул голову под подушку.
Тут я встал как дурак, потому что решил, что попал в чужой номер, и не
знал, что делать, потому что догадался, что номер всё-таки наш. Тогда
Эмманюэль Акылбековна повернулась и, не слезая с папаши, рявкнула: "А ну
марш вообще! В кино пришёл, да?" Тогда обозлился я и сказал: "В кино
таких жирных только в одежде снимают!.." и выскочил в коридор.
Там я отдышался, спать совсем расхотелось, и я задумался, что делать. В
ресторан возвращаться не тянуло, на улицу переться было опасно - шокер и
бронекепка остались в номере, и я пошёл побродить по отелю, то есть по
гостинице. Свой этаж я прочесал и решил взглянуть, чего там на
пятидесятом, или, может, удастся даже поглядеть на Парк с крыши.
На сорок девятом было точно так же, как на нашем; и на пятидесятом,
который там тоже нашёлся, всё было такое же, только все надписи на
китайском.
Но пока я тыкался во все служебные двери и старался найти ход на крышу, я
дошёл до лифтового холла. Домой, то есть в номер возвращаться явно не
стоило, и я подумал - спущусь в холл и погляжу головизор.
И тут я разглядел за лифтом в стене маленькую железную дверь, на которой
было написано мелом по-русски: "ПИСТОЛЕРОВА НА КОЛ!!!" и еще что-то.
Подойдя, я разглядел, что это, наверное, Пистолеров и нарисован, потому
что лысый бородатый мужик в очках сидел на колу, который острым концом
торчал у него из черепной макушки.
Нарисовано было здорово, я даже засмотрелся. Всё чётко, без дураков. Руки
крутятся, ноги болтаются, а рот открыт и проходящий там кол тоже видно.
Класс. Как на иллюстрациях к Буркунскому и Лукодьяненко. Надо будет потом
взять "Аргус" и сголить в дневник. Скорее всего какое-то историческое
лицо, и надпись старинная - сейчас выжгли бы лазером, а не мелом.
Затем я, само собой, подёргал дверцу за приваренную скобу и она вдруг
открылась, потому что было незаперто.
Ну, я, конечно, туда сразу не полез, потому что раз незаперто, может
оказаться всякое. Сначала сунул голову и осмотрелся. Конечно, по голове
тоже можно было заработать, а без бронекепки это огорчительно, но было
интересно, и я всё равно посмотрел.
Там был маленький коридор и лампочки в потолке - две не горели, а одна
горела, но совсем лажово, и я сперва не разглядел в конце другую дверь,
крашеную такой же краской, как и сам коридор, тёмнозелёной, и со всякими
рычагами, будто на подводной лодке.
Топтался на пороге я долго, но потом всё равно перешагнул, хотя сердце
колотилось прямо в ушах, и осторожно двинул вперёд. Весь коридор был шагов
десять длиной, и я подошёл прямо к двери и попробовал её открыть, но она
была заперта. Наверное, тут и был ход на крышу.
И приспичило мне непременно туда вылезти, посмотреть на Парк, а потом
сголить его с птичьего полёта. Поэтому я принялся дёргать рычаги и крутить
штурвальчики, но я же не знал, какой за каким крутить, и у меня ничего не
получалась, и я обозлился и решил открыть во что бы то ни стало, и начал
крутить все по очереди. Крутил и дёргал изо всей силы, и вот, когда я
дёрнул какой-то, дверь неожиданно открылась. И теперь в лоб получил я, но
не кулаком, а всей этой стальной дурой. И после того я ничего не помню.
Когда я очнулся, на меня смотрело очень сердитое лицо в очках и со
стрижкой "морпех". Я моргнул и застонал - на лбу словно чугунная гиря
лежала, да ещё прибитая большим ржавым гвоздём.
Лицо покачалось и сердито сказало: "Ты что, больной?"
"Да, " - честно признался я. Тогда лицо куда-то делось, а я поднял глаза и
увидел потолок с большой лампанелью и хотел посмотреть ниже, но тут снова
появилось лицо и положило мне на голову банку ледяной кокчаеколы. Я взвыл,
потому что почувствовал, какая там шишка, но от холода стало легче: голова
будто онемела. Теперь я видел, что это парень постарше меня. Он сунул мне
две таблетки и другую банку кокчаеколы, уже открытую. Таблетки я сжевал и
глотнул чаеколы. Парень встал и спросил меня: "Встать можешь?" Я сказал:
"Не знаю". Он сказал: "Ну что, мне через тебя теперь скакать?"
Я сказал: "Попробую".
Когда я снова пришёл в себя, то понял, что пробовать не стоило. Парень
стоял на коленках рядом, и лицо у него было озабоченное. Он дал мне
отхлебнуть ещё холодной чаеколы и спросил: "Ты откуда, головастик?"
"Из Азиопы, - ответил я и сел. - Мы приехали в Парк. С отцом".
Наверное, начали действовать таблетки, потому что мне стало полегче, и я
сел.
Вокруг были всякие вещи, которые я только на картинках видел. Трилибитные
блоки, штук десять, вокопринты самой последней модели, лазерный экран с
эффекторами и ещё другие дела, в которые я даже не въезжал.
На кармане рубашки у него висела карточка с его фотографией и именем "АЛИК
И. ВЕЩИЙ. Реализатор". А внизу то же самое по-китайски. Он сказал: "Ну
что, скорую вызывать? Как у тебя там?"
Я прислушался к чувствам и сказал: "Вроде нормально..."
Он сказал: "А то тебя тогда придётся вниз тащить. Здесь, понимаешь,
совершенно секретная зона, я и не врублюсь, как ты сюда попал. У нас видка
над дверью квакнулась, и когда ты начал ломиться, я смаху и открыл, думал,
свои или управляющий припёрся. Ну что, нести?"
"Зачем? - удивился я. - У меня почти всё прошло. А чего это у вас,
диспетчерская?"
Он хмыкнул и сказал: "Нет, кондитерская."
Я сказал: "Кончайте шутить. Я же вижу."
Он сказал: "Хорошо, пусть будет диспетчерская. Но только всё равно тебе
сюда нельзя; если охрана засечёт, будет шум, и мне тоже наваляют."
Я спросил: "А чем отсюда можно управлять?"
Он сказал: "Всем, чем захочешь. Это БИМ."
Вот тут у меня в голове зашумело по-настоящему. Какой тут к хренам вид с
крыши! Только приехать и сразу попасть в пультовую Большой Игровой Машины
- небывалый кайф!..
В том буклете, который я пытался читать, это как раз было самое
интересное. В БИМу запихали много миллионов ситуаций из Войны, которые в
принципе развиваются в пределах одной оболочки - Война начинается,
продолжается и заканчивается победой Советского Союза и разных там его
союзников. Другие варианты запрещаются по ихним евразийским законам.
Но внутри этой самой оболочки она может раскручиваться как угодно по куче
всяких подпрограмм - можно по всем пятнадцати томам Академической истории
Войны, можно по кино, можно по каким-нибудь романам. Есть игра по
спецзаказу, называется "Тихие зори", она адаптирована для мужчин отдельно,
для женщин отдельно. Есть такая, где старшина женщина, а зенитчики юноши,
и соответственно переделывают сцены бани, захвата диверсанток и кое-что
прочее.
Это мне уже Алик И. Вещий рассказал. Я его спросил, а можно Играть по
"Подвигу разведчика" или по Юлиану Семёнову. Он странно посмотрел на меня
и спросил, откуда я знаю про Юлиана, а я признался, что у нас дома стоит
антикварное полное собрание сочинений, на пергаменте, один клиент с отцом
расплатился за развод. А "Подвиг разведчика" нам достался от прапрадедушки
на видео, и ещё "Чапаев". Когда отец приходит и сразу ставит одну из этих
дискет, значит, его опять где-то обозвали интеллигентом. Алик сказал, что
в принципе можно, просто здесь нельзя: у Комитетов и Аквариума свои Парки,
и туда попасть очень трудно и стремно - многие один раз попадают и потом
всю жизнь не могут отвыкнуть, так заигрываются, что уже везде играют.
Вообще фанатов у каждого Парка много, особенно среди тех, кто как-то в
Игре поувечился, физически или морально. Кстати, у меня всегда было
сильное подозрение, что Асанкин дед тоже просто сыграл по одному роману,
про героического лётчика, есть такой, мне Чуингам пересказывал, и
получилось уж слишком близко к тексту.
Мы ещё поговорили, потом у него в кармане что-то зацокало, он сморщился и
сказал: "Чёрт, засекли-таки!" Это у него был такой приборчик, который
сигналит, если рядом появляется кто-то с шокером, сеткомётом или с чем-то
из военных металлов. А газбаллончики мне по фигу - у меня прививка. Надо
такой штукой обзавестись.
Пока секьюрити не впёрлась, он меня быстро вывел, а я спросил, можно к
нему ещё зайти, и он сказал, что можно, а я спросил, можно ли завтра, а он
сказал, что можно, и я обрадовался.
Но завтра уже была Война.
22 июля. Накануне я уснул как убитый, только сначала долго укладывал
голову, но потом всё-таки уложил. А рано утром подскочил и едва не
навернулся с кровати. В номере гремел какой-то тягучий марш, от него
раскалывалась голова. Я разобрал только: "... загоним пулю в лоб..." Ага,
вот-вот - вчерашняя гиря подтаяла как раз до пули.
Тут марш, слава богу, кончился, и заговорил диктор. Он сказал: "БратЪя и
состри!.." Потом что-то щёлкнуло и он снова сказал: "БратЪя и состри!.."
Потом он повторил это ещё раз двадцать и я наконец врубился, что там
наверное, старинный маг, кассету заедает и он всё время возвращает её к
началу.
Из ванной вышел отец и сказал: "Вот и началось, сынок..."
Я тупо спросил: "Что началось?"
"Война, сынок." Он явно меня стеснялся и смотрел куда-то вбок. Мне-то было
наплевать, я попросил панадолу и воды. Он мне принёс, и я наконец
разобрал, что он в каком-то жутком сиреневом костюме с широченными плечами
и штанами, а на голове у него кепка из восьми кусочков с пуговицей.
Я сказал: "Что за хилый прикид?"
Он сразу перестал стесняться и обиделся: "Хоть бы понимал! Это же
настоящий костюм того времени! На призывном пункте все от зависти
подохнут! У меня ещё и сидор есть антикварный!"
"На каком ещё призывном пункте?" - спросил я.
Отец посмотрел на меня и свистнул.
"Ты что, буклет не читал?"
"Почему, - сказал я, - читал, но не до конца и потом он куда-то задевался."
Тут диктор перестал повторять и как завизжит! Я не сразу понял, что это
просто плёнку перематывают с включённым динамиком. Потом снова включилась
речь и сказала: "Нашще дэло правое. Побэда будэт за намы." Опять начался
треск и визг, но радио вырубилось на радость и счастье бедной моей голове.
"Пойдём, сынок; пора," - задушевно сказал отец. Я решил разбираться по
ходу дела, когда голова чуть-чуть пройдёт, встал как робот, оделся и пошёл
за ним.
Мы шли по улице, а мимо нас всё ездили древние-предревние грузовики. А в
них сидели другие группы почти в таких, как у отца, костюмах и с
винтовками длинными-длинными и со штыками.
На всех грузовиках были красные не узнал, как называются с белыми буквами:
"ПЕРЕДОВИК - ЭТО ТОТ, КТО НА ПЕРЕДОВОЙ", "РОДИНА, МАТЬ ЗОВЁТ!", "ПАРТИЗАН
- ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО!", "АЛЕЕТ ВОСТОК!", "ВСТАВАЙ, СТРАНА НАША ОГРОМНАЯ!",
"А ТЫ ПРОЧИТАЛ ЭРЕНБУРГА?", "ВСТРЕТИШЬ БУДДУ - УБЕЙ БУДДУ!"
Хотя голова ещё порядочно ныла, я усомнился, что насчёт Будды тут всё
правильно.
Отец нашёл указатель и мы вышли наконец к призывному пункту.
Наша группа собралась почти вся, кроме Серибая Валихановича. Пришла даже
тётка с пацаном, не помню её фамилии. Все были взволнованные. Я тоже
помаленьку проникся. Классно БИМа работает, просто жаль, что не удалось с
Аликом Вещим подразобраться.
Из дверей призывного пункта выкатилась зелёная военная фуражка,
покружилась, как крышка от кастрюли, и легла на тротуар. Потом вышел
толстый лысый мужик с красной полосой вокруг всей головы. Сперва я решил,
что ему там снимали скальп. Но тут он с хрипением нагнулся, поднял
фуражку, посмотрел на неё, как на дохлую собаку, вздохнул и надел, и я
понял, что эту полосу ему намяло фуражкой. Неужели и нам такие выдадут?
Он взглянул на нас и спросил: "Группа "Азиопа?" Мы вразнобой ответили, что
да. Он поморщился и сказал: "Никаких да. Теперь будете отвечать "Так
точно, товарищ командир!", потому что я ваш командир. Фамилия моя
Одолеев. Есть вопросы?"
"Есть, - сказал отец. Все посмотрели на него. Он отставил ногу и
прокашлялся. - Так как мы теперь люди военные, нам хотелось бы обращаться
к вам и по чину."
"В Советской Армии чинов нет! - сурово ответил командир Одолеев. - А
звание моё младший лейтенант!.." И показал пальцем на какие-то красные
штучки на воротнике френча.
Тут мальчик, что приехал вместе с женщиной, заплакал.
Все обернулись на него и младший лейтенант Одолеев тоже и стали
спрашивать, что с ним. Мальчик долго икал и всхлипывал, потом сказал:
"Хочу, чтобы командовал генерал саблей и покакать!.."
Тогда зарыдали все, а Одолеев побагровел и заорал, что его уже давно
повысили в звании, просто факсы никак не проходят и что в строю надо
терпеть и что вообще пусть женщина с ребёнком пройдут вон в ту дверь и что
у них другая задача.
Женщина с ребёнком прошла, и больше мы их не видели.
Командир успокоился, откашлялся и сказал: "Стройся!" Мы построились, и он
вывел из строя двух самых худых очкастых и сказал: "Вы тоже пройдите вон
туда, где табличка висит "НАРОДНОЕ ОПОЛЧЕНИЕ"." Они ушли, и он обратился к
нам.
"Значит, товарищи, - сказал он, - как вы уже знаете, на нас вероломно
напал подлый враг. Он нарушил мирный договор, который мы заставили его
подписать, и пошёл на нас войной."
Тут из переулка вышла такая же толстая, как он, женщина, тронула его за
плечо и молча протянула руку. Он посмотрел на неё, как прежде на фуражку,
достал дистанционный дешифратор и сказал: "Машину снова разобьёшь -
поступлю как с фашистом."
Она сказала: "Починишь, куда ты денешься", и весело ушла.
Одолеев глубоко вздохнул, посопел с минуту, потом спросил, на чём он
остановился. Ему подсказали, и он почесал дальше.
"Значит, товарищи, он пошёл на нас войной совершенно неожиданно.
Генералиссимусу подсказывали, но он не верил в такую нечестность. Вообще
его обманули только два человека- Гитлер, против которого мы воюем в
данную минуту, и Хрущёв, против которого воюют в национальном парке
"Кремль". Пока мы собираемся с силами, враг нас пытается сломить, и мы
будем нынче выходить из окружения. Больные, раненые, аллергические - шаг
вперёд!"
Я испугался, что он сейчас заметит мой фонарь и тоже отошлёт куда-нибудь,
но он сказал:
"Они будут жертвовать собой, прикрывая отход и бросаясь под технику. Нету,
значит? Жаль. Так, дальше. Сегодня у нас с вами знаменательный день!
Впервые в истории нашего Национального Парка против нас выступают
настоящие противники! Активисты Европейского Центра Любителей Живой
Истории имени Клаузевица попросились принять участие в нашей работе и даже
заплатили за это валютой!"
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг