он обнаружил планету, населённую полудикими племенами, стоящими на низкой
ступени развития. Когда он вышел из своего Корабля, на него напали.
Имевшихся средств защиты оказалось недостаточно. Свою мощь Корабль
применить не мог - он опять-таки убил бы моего друга... Он ещё успел
приказать Кораблю уйти на стационарную орбиту, где мы и нашли его потом...
Вот так, Акира-сан...
Акира молчал. Потом, отвернувшись от Урода, произнёс:
- Вы отказываетесь помочь. Тогда немедленно отпустите меня. Я обязан
исполнить свой долг!
Урод встал и тихо положил ладонь на его локоть. Акира стряхнул его руку со
злобой, которую уже не пытался скрыть:
- Слышите, вы - отпустите меня!..
Урод отступил и взглянул на лейтенанта так, словно видел его впервые. Тот
стоял, чуть наклонившись вперёд. Стиснутые кулаки дрожали у бёдер. Но под
спокойным взглядом Урода он невольно расслабил сведённые мышцы. Он охватил
голову руками, изо всей силы закрывая лицо, чтобы этот, проклятый, не
видел его позора, его постыдных слёз.
Тогда Урод сказал, впервые негромко и печально:
- Ведь я понимаю вас, Акира-сан. Через две десятых суточного цикла Корабль
стартует. Вы будете доставлены на родину...
5
Сейчас я покажу, как умерщвляет себя воин! Да послужит это образцом для
вас, когда кончится ваше воинское счастье!
"Тайхэйки", глава VII
Изнутри раковина ложа словно обрастала чем-то вроде мягкой розоватой
ткани. Лейтенант стиснул её в кулак и вдруг отдёрнул руку - в пальцы
ударил слабый электрический разряд. Он тихо выругался и рванул ткань
снова. Пальцы кололо, створки норовили свернуться. Всё же он справился. В
его руках ткань вдруг принялась извиваться, как живая, и задыхавшийся от
омерзения Акира едва не бросил корчащийся лоскут. Но внезапно тот обмяк,
безжизненно обвис и побелел.
Акира перевел дыхание. Так даже лучше. Он сложил полуметровую полосу
вдвое. Надо было ещё нарисовать красный круг. Закрыв глаза, лейтенант
поднёс ко рту ладонь и впился зубами в мякоть у большого пальца.
Круг получился неровный и быстро побурел. Акира не стал дожидаться, пока
он подсохнет, и туго повязал голову этим жалким подобием государственного
флага.
"Самураи, наверно, делали это затем, чтобы пот не заливал глаза во время
схватки, - думал лейтенант, затягивая узел на затылке. - Камикадзе делают
это затем же... Боги всемогущие! Не оставьте меня в моём деле!" Он сложил
ладони перед лицом и опустился на колени.
Через минуту лейтенант вышел в коридор.
Урод был уже в зале. Он что-то делал, запустив руку в стену по самое
плечо. Рядом лежали детали и инструменты, каких лейтенант никогда не
видел, - они шевелились, издавали звуки и меняли форму.
Не оборачиваясь, Урод пояснил:
- Простите, Акира-сан, я должен проверить некоторые узлы. Корабль слегка
прихворнул.
Акира молча глядел на длинную извилистую спину Урода. Тонкие семипалые
руки уверенно, словно на каждом пальце у него было по глазу, брали живые
вещи и прилаживали их где-то в глубине.
Теперь лейтенант не чувствовал ни гнева, ни сомнений. н должен был
действовать - как танк должен давить гусеницами и стрелять, меч
перерубать шею, а штык вонзаться в живот врага. Он был штыком императора.
Штык не умеет сомневаться. А его чуть было не заставили забыть, что он -
штык.
Урод ставил на место последнюю деталь. Он влез в люк по пояс и работал
обеими руками. Было видно, как над его головой двигались массивные
извивающиеся жгуты, целые созвездия белых и сиреневых огоньков. Ноздри
лейтенанта обоняли незнакомый запах, острый, но не противный. Он шёл из
этой дыры.
- Ещё немного, Акира-сан, - не переставая работать, говорил Урод. -
Останется только перестроить управление с вас на меня...
Когда Акира понял, о чём он говорит, то поверил что боги на его стороне.
Изогнувшись, Урод вылез из отверстия. Руки его лоснились, от них шёл тот
же запах. Секунду отверстие было открыто. Потом его края словно оплыли и
быстро сомкнулись, как вода над брошенным камнем.
Обернувшись, Урод тут же уставился на его повязку.
- Вы поранились, Акира-сан?
- О нет, - солгал Акира. - Это обычай. Воин, возвращаясь домой, обязан
иметь на голове такую повязку!..
Урод ничего не сказал и направился к Раковине.
За эти секунды лицо лейтенанта стало отражением лица Урода. Серо-жёлтая
кожа, матово-чёрные глаза, рот, сжатый до невидимости. Увидев, что Урод
уже протянул ладонь к Раковину, Акира шагнул вперёд:
- Одну секунду!
- Да, Акира-сан?
Лейтенант замер прямо перед ним.
- В последний раз хочу спросить вас, - почти шёпотом сказал он. - Самый
последний раз... сэнсэй. Станете ли вы помощником армии Его Величества и
союзником Японии в её борьбе?..
Его удивляло, что в глубине души он, оказывается, всё ещё надеялся на
согласие Урода. Он чувствовал, что и ему хочется делать не то, что надо.
Встать вместе с Уродом к Раковине, поднять Корабль и вдвоём вести его
вверх и вперёд, сквозь белые звёзды и чёрное небо...
Аматэрасу Омиками13, до чего же он опустился! Так пренебрегать долгом и
воинской честью офицера, пусть даже в мыслях!..
Урод прикоснулся к Раковине. Она загудела, заволновалась, но он всё не
поднимал ладонь, будто задумавшись. Потом раздался его голос:
- Ну что ж... мои слова могут показаться вам оскорбительными. Но пусть
между нами не останется недомолвок...
Встав лицом к Акире, Урод забросил длинные руки на плечи и после недолгого
молчания заговорил:
- Я уже изложил вам главные причины моего отказа. Видите ли, пока вы
лежали - я усыпил вас, чтобы ваша психика полностью оправилась от
потрясения - мне удалось поймать и расшифровать передачи других станций.
Не могу сказать, чтобы я разобрался во всём. Но оказалось, что ваша страна
не только выступает на стороне захватчиков, насильников, убийц, но и сама
следует их примеру...
Как бы проверяя действие своих слов, Урод взглянул на лейтенанта. Тот
молчал, глядя в пол. Его лицо блестело от пота.
- Акира-сан, вы сказали о своём долге. Однажды вы уже умерли, исполняя
его. Вы собираетесь умереть во второй раз? Сколько раз вы хотите умирать?..
Лейтенант по-прежнему молчал.
- Не знаю, прав ли я... - Урод говорил медленно, словно затрудняясь в
выборе слов. - Но всё это утвердило меня в намерении не вмешиваться в
сложный и больной период вашей истории. Мы ещё вернёмся, но уже...
Он не успел даже заслониться. Лейтенант молча, изо всех сил ударил его в
висок и пальцами левой - в горло.
Лейтенант бил туда, куда бил бы человека - врага, вставшего на пути,
которого можно было бы только уничтожить, и завизжал от радости, когда
Урод, раздавленный, ошеломлённый, изувеченный градом бешеных ударов,
согнулся и рухнул на сияющий пол.
Он попытался встать. Но жестокий пинок в лицо свалил его обратно.
Стукнувшись головой, он застыл.
Всхлипывая от изнеможения, лейтенант стоял над ним. Удары сердца
встряхивали его тело. Оглянувшись, он увидел, что всё вокруг заляпано
багровыми брызгами. Но это была не кровь Урода. Рана на левой ладони
вскрылась. Из неё текла его кровь.
Отдышавшись, он пошёл к Раковине. Включившись в систему, скомандовал старт.
Но Корабль не подчинился. Он лишь дрогнул и снова замер.
Глухо замычав от отчаяния, лейтенант напрягся так, словно поднимал жернов.
Но Корабль бунтовал. И тогда из последних сил и последней ненависти
лейтенант вообразил, как на его плоть обрушивается гигантский шипастый
бич. Раз за разом. Удар за ударом.
Корабль сдался только после шестого удара, когда лейтенант уже изнемогал
сам.
Медленно, словно нехотя, он двинулся вперёд, ускоряя разгон.
Исполинский шар крутился всё быстрее и быстрее.
Через сорок минут лейтенант нашёл то, что искал.
Не так он хотел прилететь сюда. Но солдат не выбирает. Он сделает то, что
не сумел тогда, над океаном!
Акира заставил Корабль совершить что-то вроде "горки" и, зажмурившись,
словно в лицо бил ураганный ветер, понесся в крутом пике вниз, рассекая
атмосферу и готовясь обрушиться на территорию Соединённых Штатов Америки,
спавшую золотым утренним сном...
...Перегрузка втискивала Урода в пол.
Он раскрыл свои птичьи, круглые глаза, постепенно обретая сознание. Ткань
Корабля заботливо обволакивала его, пытаясь уврачевать раздробленные кости
и отбитые органы, но он стряхнул её.
Не зная, для чего именно лейтенанту Корабль, он уже чувствовал: если не
вмешаться, произойдёт непоправимое. Акира не включил
держатели-амортизаторы, считая, что мертвец не нуждается в заботе. И это
была удача. Урод вытянул изуродованную руку.
На ладони уже расцветала маленькая раковина. Он мысленно коснулся её.
Створки развернулись. Акиру жестоко вышвырнуло на пол, прямо на Урода.
Не успев ничего подумать, он чувствовал: Корабль мчится, падает, рушится,
как самая огромная бомба в мире!..
Урод коснулся раковины во второй раз.
В ту же секунду их вдавило в стену так, что лейтенант услышал как ломаются
его рёбра.
Он не знал, что аварийная система уводила Корабль за пределы атмосферы и
что через двадцать минут форсажа со снятыми ограничителями двигатели
взорвутся, но уже в безвоздушном пространстве, - ничего этого он не знал.
Огромная безумная сила расплющивала лейтенанта, как скала жука.
Урод знал всё, но сделать мог лишь то, что сделал. Он смотрел на Акиру и
как всегда, было не понять, что он думает.
Ничего не знал Акира, но чувствуя, что в этот раз увидит и запомнит свою
смерть, давясь кровью и воздухом, рвущим лёгкие, он из последних сил
заревел то, что было вколочено с детства и билось в голове сейчас,
бессмысленно и оглушительно, заменяя последние человеческие слова:
- Тэнно хэйко банза-а-ай!!!... Да здравствует император!!!...
Москва - Алма-Ата
1979, 1995 год
АЛАН КУБАТИЕВ
ШТРУДЕЛЬ
ПО-ВЕНСКИ
Фантастический рассказ
М-ммм...
Ням-ням! Чав-чав-чав!
Хряп-хряп! Сссссссссь.... Ы-ыык!..
Махмуд фон Дурхшлаг
Гастрофония, часть 3. Prestissimo
Меня спрашивают, не мизогин ли я.
Пожалуй: но лишь наполовину.
Я допускаю женщин за столом, но отрицаю их на кухне.
Стряпуха, кухарка, повариха, даже кулинарка - язык сам выражает всю ту
степень пренебрежения, какая вложена сюда богами.
Но - повар. Кулинар. Шеф. Мастер. Звучит совершенно иначе.
Железо, мясо, огонь - какой женщине под силу по-настоящему справиться с
этим?
Женщина может дать жизнь. Не стану спорить. Но зачать и поддержать её
может лишь мужчина.
Он всегда понимал, какова мера ответственности в этом деле.
Недаром Александр Дюма не подпустил своих "негров" лишь к одной книге -
сборнику своих лучших кулинарных достижений.
Но я созидаю не так.
Только для себя.
В крайнем случае для одного-двух-трёх избранных друзей, которые сумеют
оценить и дерзостный взлёт авторской фантазии, и тончайшее соблюдение
древних традиций.
Я творю вдохновенно.
Созидание. Сервировка. Вкушение.
Еда! варварское, чудовищное слово! Урчание кишок, сопение, чавканье!..
Нет; именно вкушение. Наслаждение произведением искусства, более земного и
недолговечного, более близкого и необходимого, чем все искусства мира.
Как уже мало нас, сознающих это... Сейчас куда больше воображающих, что их
деньги дают им способность вкусить - но они просто объедаются, и ничего
более.
У меня мало единомышленников даже среди тех, кого объединяют прославленные
своей кухней светские клубы. Их связывает скорее снобизм, чем истинная
страсть. Даже Брийя-Саварен вряд ли понял бы меня до конца. Как
государственный деятель, он скорее пытался проанализировать общественное
значение гастрономии, чем её духовное содержание, симфонию чувств, которую
способен познать лишь человек, доверчиво и радостно раскрывшийся навстречу.
Мир открывается мне и в сытной тяжести и простоте пиццы, плывущую
сладость редчайшей дыни "волчья голова", через тонкую и пикантную
маслянистость икры морских ежей и нежно-загадочное сасими, варварскую
пышность и жгучесть буйабеса, филистерскую грубую вещность сосисок с
капустой. Через непередаваемый вкус бульона из ласточкиных гнёзд, который
готовят на Тайване. Мир покорит поддельная восточная кухня. Впрочем, я
скорее всего не доживу до этого.
Уже давно я тону в том всепоглощающем разочаровании, которого так боялся.
Оно обесцвечивает мир, и раньше атаковавший меня фальшивой, химической
цветностью.
Но самое страшное, что мой мозг начинает отказывать именно там, где он
организован тоньше всего...
Мне не помогло ни выдержанное мясо по-корейски, ни утончённые итальянские
десерты, ни даже год, который я провёл в пустынях Австралии, питаясь
гусеницами, личинками и ящерицами. С индийскими нищими и русскими бомжами
я ел то, от чего человек умирает в судорогах, надеясь, что и я умру в
судорогах. Но я зачем-то остался жив.
Ничто не могло вернуть мне того ВКУСА. Мир закрывался от меня, лишал меня
прав и радости.
Именно поэтому я и принял приглашение на приём у Геррье. Ещё год назад я
бы ему даже не ответил. А теперь мне было всё равно.
Он лепетал что-то насчёт консультации для его кулинара. Но на это я ничего
не сказал. Я не едок, а знаток - пора бы ему это усвоить.
Приём был невыразимо скучен, вопросы, которые они там принялись обсуждать,
разбившись на кучки со стаканами в руках, для меня не имели абсолютно
никакого смысла. Играл струнный квартет, но совсем не потому, что Геррье
любит музыку, а потому что это дорого.
Лишь стол, как я и ожидал, доставил мне весёлую минуту. Испорчено было
каждое блюдо - это было ясно даже на взгляд.
Именно поэтому я и отпробовал все, в глубине души истово надеясь, что хоть
что-то вдруг, нежданно, необъяснимо вернёт мне мой ВКУС...
Нынче утром я дал себе слово. Если смысл моей жизни ко мне не возвратится,
я бросаю всё и переезжаю в Японию. Там, на островах, я буду есть только
фугу, фугу и фугу - до тех пор, пока не доплывёт до меня моя последняя,
роковая рыба, рыба моей судьбы.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг