АЛАН КУБАТИЕВ
ТОЛЬКО ТАМ, ГДЕ ДВИЖУТСЯ СВЕТИЛА
Фантастический рассказ
Не странно ли, что в мировом просторе,
В живой душе созвездий и планет
Любовь уравновешивает горе
И тьму всегда превозмогает свет?
НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ
22.17.00 бортового времени.
Забавно. Никогда не пробовал писать от руки. Бедное человечество: тысячи
лет - и никаких фонотайпов или диктопенов. Только рука и это... Чем тогда
пользовались - каламом, что ли. Ну и терпение было у древних. У меня,
например, уже ломит пальцы. Надо мастерить кистевой эспандер. А пока что
хватит. Обработаем-ка вчерашние данные да часок поистязаемся.
22.05.07 БВ. Решил не делать никаких эспандеров. Просто буду перед сном по
нескольку минут писать дневник. Это будет моя личная жизнь.
Вчера был сеанс связи. Говорил с мамой, отец просто оставил запись. Он
снова на Тянь-Шане, возится со своей системой сохранения альбедо ледников.
Артем уже в Утиноура, через месяц стартует оттуда на "Герберта Уэллса"
младшим инженером-навигатором. Добился-таки. М-да. Конечно, "станционный
смотритель" - это достойно, пристойно и так далее... А вот Артюха
поработает по-настоящему: в таком рейсе не заскучаешь. У меня запарка
начнется только через три месяца, когда надо будет готовить информпакет...
22.17.00 БВ. Сегодня мой скотный двор взбесился. Пятница крутился в
воздухе как заведенный и вопил: "Я гнотобионт!"14 Обезьяны верещали и
порхалипо вольеру, мыши пищали и кувыркались в контейнерах. Хорошо хоть
дрозофил не слышно. Успокаивал Пятницу долго: чесал хохолок, угощал,
таскал на руке. Унялся он и за ним, как по заказу, все остальные. Нет,
этакий парад звуков мне давно не выпадал. Даже шумы выключил - захотелось
отдохнуть. Правда, через минуту снова включил... В рубке лучше - там у
каждого прибора свой голос. Шелестят, гудят, пощелкивают. В обсерватории
тоже хорошо. Наверное, потому, что там я никогда не отдыхаю.
22.10.00 БВ. Через двое суток мой день рождения.
22. 30. 05 БВ. Тимбелина подсказала - годовщина смерти Энтони Клэя. Глупо
вышло. Полетел фильтр, забило насос, в отсек пошла масса из биореактора,
Тони кинулся к щлюзу, но упал и разбил голову. Когда он очнулся, было уже
все равно...
Почти то же самое случилось со мной в прошлом году. Только у меня был
иллюминатор, выдавленный сорвавшейся антенной. Как выскочил, как
загерметизировался, не помню, не знаю. Такие, как мы с Тони, везде
космонавты - зеленый космос или черный... Ладно, оставим эту тему. Кстати,
на Земле-Главной вышла книга самого старого из живущих "космонавтов",
Ахилла Джерасси. На конгрессе он мне очень не понравился...
Не мог не вспомнить Тельму Н'Дио... Да будет прикидываться! Только сейчас
он, видите ли, вспомнил. Скромник. Этакий мизогин. Святой Антоний
орбитального разлива...
Нас много снимали тогда. Надо будет заказать плакет.
22. 30. 05 БВ. Битых три часа провозился с системой ориентации главного
локатора. На нее одну уходит времени больше, чем на весь контроль.
Компьютерная часть вся безупречная, механика вроде тоже. На Главной только
отшучиваются: обещают на день рождения прислать новый локатор в целлофане
с бантиком.
22.10.00 БВ. Заболел Пятница. Сидит грустный, нахохленный. Ничего не
лопает. Полчаса терзал машину, отыскал несколько лекарств, дал ему
четверть дозы чего-то желудочного. На всякий случай послал запрос на
Главную, как мне - залезать в скафандр или нет. Обезьяны, напротив,
благоденствуют. Шаманчик подрос и безмятежно кувыркается в воздухе. Леди
постарела и стала жутко сварливой. Накормил их всех и поговорил с Лордом.
Он очень умный, хотя и безбожно ленивый. Рассказал мне, что не любит,
когда я включаю двигатели ориентации станции - у него начинают чесаться
уши и болеть зубы.
Несколько раз спускался в виварий проверить Пятницу. Завтра будет почта и
мой день рождения.
22.17.00 БВ. Сегодня мне исполнилось двадцать два года.
Почту еще не разбирал. Просто включил автоприем перед тем, как идти в
обсерваторию. Рабочий день мне никто не отменял. До вечера сидел на
гипсоболометре, по просьбе доктора Жервье уточнял конфигурацию рудных тел
на территории Дордони.
Изготовил себе праздничную трапезу, а с праздничным нарядом вышел прокол.
Я подрос! Мои истязатели - эспандеры, дорожки, тренажеры - нарастили мне
порядочно мышечной ткани. Скроил новый, и опять-таки сам. Вот какой я
умелец.
За праздничным столом поднимаю тубу с соком и поздравляю себя.
Выздоровевший Пятница нежно пощипывает меня за ухо и что-то бормочет.
Наверное, тоже поздравляет. Леди и Лорд получили по брикету бананового
концентрата и погрузились в обычное блаженство. Праздник для всех. Family
reunion15.
Мама и отец позвонили.
Артюха тоже. Платон Петрович написал всего несколько строчек, но я-то
знаю, чего ему это стоило. Ксавер молчит, наверное, опять болен. Борис и
Бэлла тоже. Куча поздравлений из Центра, из Генинспекции ВНИПа, с
Земли-Главной, от совершенно незнакомых людей. Ахилл Джерасси прислал
стихи. Я перевел сперва сам, без помощи Тимбелины. Получился сумбур. Надо
посидеть.
Шесть слов от Тельмы. По-русски. "Поздравляю, желаю летать долго,
спокойно, высоко".
Итак, двадцать два года тому назад Платон Петрович Гагуа подхватил меня,
мокрого и даже еще не орущего, на ладонь в стерильной перчатке, а целая
бригада в скафандрах проворно распечатала отсек, где я и прожил
девятнадцать последующих лет. На открытом воздухе я провел целых семь
секунд! В моей крови нет ни Т-, ни Б-лимфоцитов, и восемь лет Платон
Петрович возился со мной, пытаясь стимулировать возникновение иммунитета,
снимая угрозы мутации, конструируя новые и новые системы обеспечения.
Выпьем за него - и за тридцатилетнего и за теперешнего. Ему прежде всего
я обязан тем, что оказался годен к орбитальному полету и тем, что могу
чувствовать себя человеком, пусть не стопроцентно нормальным, но все-таки
живым. За МОЮ Землю.
Потом концерт. Все мои любимые вещи сразу. "Как мысли черные к тебе
придут, откупори шампанского бутылку иль перечти "Женитьбу Фигаро".
22. 30. 05 БВ. Локатор сдался! Пятница торжественно разоблачен. Совершенно
случайно я увязал его регулярные недомогания с капризами системы
ориентации. В углу рубки выходит ее проводка, и самые тонкие проводки
имеют розовую оболочку! Цвета обожаемой моим зверинцем фруктовой массы!
Когда в помете Пятницы я заметил кусочки изоляции, преступник был схвачен,
скручен и инкарцерирован. А я-то мучился! Лорд построил целую
нравоучительную максиму: "Птица непослушная, поэтому болеет." Мне кажется,
что из него вышел бы неплохой санитар или даже фельдшер.
В почте нашлась посылка - книга Ахилла Джерасси, и даже не плакет, а
невероятное по роскоши издание. На бумаге! Платон Петрович связался с ним,
и он прислал мне экземпляр с дарственной надписью. Буду читать - со
словарем, а потом выкрою время на суггестивную программу.
22. 30. 05 БВ. Сегодня почему-то вспомнил, как увидел в детстве жука. Он
залетел в комнату и приземлился на раме окна в шлюзе моего отсека. Когда
он медленно и солидно пополз, мне стало жутко интересно. Я хотел потрогать
его, но мешал пластик, и ничего не получалось, а жук все полз и полз,
сине-вороненый, важный, длинноусый и красивый. Вскоре он свалился на пол,
побарахтался немного и улетел, а я сел и заревел так, что родители - было
раннее утро - вскочили как ошпаренные и кинулись к "рукавам" утешать меня.
По-моему, я тогда впервые почувствовал, что чего-то лишен. Права
свободного передвижения, как Пятница.
Для него это не слишком обременительно. А для меня... Собственно, в чем я
стеснен? Желаешь, надевай скафандр и за борт - на всю длину фала. Масса
ощущений. Или бери отпуск, натягивай все тот же скафандр, и на Землю,
любоваться Москвой с Воробьевых гор.
Ну, это и вправду неплохо... Приезжаешь рано-рано, когда все прохладное,
росистое и розовое от восхода, внизу шелестит зелень, горят купола, а
гранитные перила почти красные, и Университет стартует в светлое небо, как
крейсер звездного класса. Постоять так минут двадцать, пока некому
пялиться, до первой платформы с туристами...
Мама писала... Смотри, как я успел привыкнуть к этому глаголу! Мама
говорила, что отсек в полном порядке, на расконсервацию понадобится не
больше полутора часов, так что я могу прилететь, когда только захочу.
Земля...
И все же здесь я иду по своему трехметровому коридору. На мне только
шорты, майка или компенсационный костюм, если гравигенераторы выключены. Я
такой же, как сотни других работников ВНИПа, я делаю столько же, сколько
они, и даже немного больше.
Здесь я - дипломированный пилот-наблюдатель и инженер-эксплуатационник
замкнутых систем, магистр космогностики, автор кучи работ, подающий
надежды и оправдывающий оные.
На Земле я - жалостный монстр. Там я волей-неволей начинаю заботиться
только об одном: как бы не осуществилась одна из миллиона угроз для моей
драгоценной жизни. Орда специалистов с большим упорством и искусством все
спасает и спасает меня. А я сижу в отсеке или в скафандре и наблюдаю, как
они хлопочут вокруг. Спасибо им, они прекрасные самоотверженные люди, но
иногда я чувствую, как они забывают нечто совсем крохотное, и я тут же
превращаюсь для них в объект, капризный и недоброкачественный кусок
аппаратуры... Слуга покорный. В миллионный раз нижайший поклон ПП. До сих
пор не знаю, чего ему стоило добиться для меня разрешения работать во
Внеземном Научно-Индустриальном Поясе, когда сверхнормальных-то кандидатов
толпы...
Тельме труднее. Она прикована к Земле. Женщины в космосе, даже в ближнем,
и сейчас редкость. К тому же среди таких, как мы, мало-мальски здоровые
люди встречаются редко. Я исключение, рожденное стечением многих
обстоятельств. Не знаю, правда, к добру ли, к худу... Пока Тельма живет в
Булунгу. Они до сих пор не вошли даже в Африканскую Федерацию. Ей повезло,
что родители у нее по тамошним понятиям люди очень состоятельные и в
столице есть иммунологический центр, чьи специалисты наблюдают за нею с
рождения...
Она такая тихая и молчаливая. Видно, что она делает над собой серьезное
усилие, чтобы спросить меня, не из нашего ли города знаменитая русская
пианистка Нелли Торсуева. Тщеславясь, я ответил, что даже из нашего дома и
вообще мы близкие родственники. Как она взглянула своими сливовыми
глазами! Как всплеснула руками! Можно подумать, своей славой мать обязана
именно мне.
Тогда мы и разговорились. И проговорили почти все оставшееся до отправки
наших отсеков время. Но я сдуру спросил, чем это ей так нравится Торсуева.
Тельма вдруг покраснела так, что ее светло-шоколадные скулы потемнели и
очень сухо сказала, что вообще очень любит музыку "э сетера э сетера..."
После этого она замкнулась еще крепче, чем раньше и на мои натужные
попытки поддержать хотя бы светскую беседу отвечала лишь односложными
"уи, мсье" или "нон, мсье" и сдержанной улыбкой. Что ее задело - я так и
не понял. Однако я расписался. Поистязаемся, душ и - спать.
"...Рекламисты сработали блистательно, и Тедди, мой литагент, сделался
звездой второго порядка. Первый, разумеется, достался мне.
Мы были готовы к тому, что месяц книга продержится в бестселлерах. Но
произошло непредвиденное. Она продолжала раскупаться, и дело было не в
рекламе. Пошел двенадцатый тираж, ни одного экземпляра не возвращалось на
склады.
Тедди потерял голову. Издатели, которые прежде и высморкаться на него не
захотели бы, набивались к нему десятками. Как будто дело было в нем. Как
будто дело было в них!
У них не было стекла.
Им не надо было отгораживаться от мира.
Для многих он был опасен и омерзителен. Но никто не мог того же, что я -
уплатить чеком жизни за пол-глотка дымного, пыльного, вонючего городского
воздуха.
Никто.
Я один.
Наследники Эрика Тура перестали ломаться и уступили охотничий домик за
двести семьдесят тысяч, на треть меньше запрошенного. И тогда-то ко мне
явился Поничелли.
Редкие зубы, редкие усы, светлые глаза, от контактных линз выпуклые и
блестящие, как два объектива - глубоководная рыбина из Северного
моря.Права на экранизацию моей книги, которую он упорно именовал романом,
Поничелли не получил: в конце концов он так взбесил меня этим "романом",
что я приказал Клейну вытолкать его.
Команда всполошилась, потому что мониторы показали всплеск, какого давно
не бывало...
Недели три я был занят переездом. Выписанный мной Иничиро Седьмой сумел
перестроить дом, как мне хотелось - из миллиардерского каприза в каприз
"космонавта".
Мне уже давно хотелось жить в комнате, а не в отсеке. Охотничий домик -
это трехэтажный особняк из двадцати двух комнат, с громадным холлом и
громадной гостиной, не говоря уже о погребах, псарнях, конюшнях и прочем.
Холл и четыре комнаты первого этажа я отвел для Команды и аппаратных.
Гостиную и три верхних комнаты Иничиро перестроил, загерметизировал и
отделил от всего прочего стеной из стеклопластика. Ее можно было делать
непроницаемо темной. Окна тоже можно было затемнять. Когда я впервые нажал
на клавишу, мне стало жутко.
Я еще никогда не был один. На меня всегда кто-то смотрел. В своем новом
жилище я оставил только телеметрию, и сейчас меня не видел НИКТО.
Когда я увидел в черном глянце тусклое отражение человека, мне стало
легче. Но лишь на секунду. Ведь это было только мое отражение,
всего-навсего призрак призрака, тень тени... И страх с новой силой
вцепился в меня. Черная стена заворачивалась, как гребень медленной волны,
безмолвно растворяя меня во тьме. Голова закружилась. Еле удержавшись от
вопля, я ударил по клавише и с невыразимым облегчением увидел мониторы
контроля, мигающий глаз индикатора комплекса воздухоочистки, голубые и
белые комбинезоны... Тогда я поклялся больше не дотрагиваться до нее.
Но я не сдержал клятвы.
Через месяц Поничелли снова добился встречи, и пришел уже не один.
Май и теперь так же ослепительно хороша, как была тогда. Годы не так
властны над кинозвездами, владеющими мощным арсеналом приемов борьбы со
временем.
Май... Одно лишь сочетание густых темных волос, матовой белизны
безупречной кожи, и удивительных, громадных, какого-то лилового цвета глаз
поражало надолго. Она смотрела на вас, и вам начинадо казаться, что она
хранит бездонную тайну, которой на самом деле не было и в помине, но
одного этого чувства хватало, и уже не имело значения, была ли тайна...
Она и тогда была так же глупа, алчна и бездарна, как сейчас, но ее
красота выше любого таланта. Поничелли знал, что делал: на нее смотрели и
забывали обо всем. Как в глаза змеи.
Я не стал исключением.
Она убивала наповал еще и тем, что держалась, как ребенок; даже не как
девочка - как мальчик, слегка избалованный, но миленький и знающий, что
все его любят и ни в чем ему не откажут. Мальчишеские жесты, походка,
легкий - особенно он! - легкий смешок и внезапно кристально чистый,
невинно вопрошающий взгляд...
Пока мы перебрасывались с Поничелли репликами, я все время видел ее краем
глаза. Она сидела в кресле небрежно и легко, опершись на локоть, сцепив
пальцы перед собою и скрестив длинные гладкие ноги.
Поничеллли говорил о пустяках, будто за тем и приехал, вышучивал нашу
прошлую встречу, а она смотрела на меня.
Один раз она переменила позу и откинулась на спинку кресла, забросив руку
за голову. Наконец продюсер поднялся и взглянул на нее. Поигрывая
браслетом, Май проронила: "Тебе пора ехать. Я буду позже." И Поничелли,
как будто даже не удивившись, покорно затопал к выходу.
Мы молчали. Прошла тысяча безумных лет, когда она вдруг встала, уперев
ладони в стекло, и тихо, но отчетливо произнесла: "Хочу до тебя
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг