там, под черепным кровом, в безопасности, разлегшись на мозгу, сбрасывают с
себя невидимость.
И действительно, под гигантскими дугами вокзальных ферм нельзя было
рассмотреть ничего, кроме ряда наклоненных спин, топырящихся локтей и
напруженных плеч, которые, упершись в воздух, проталкивали его сквозь
воздух. Это было довольно странное зрелище, отвлекающее мысль от рампы
вокзала к рампам театров,- но, когда Квантин опустил глаза вниз, ему трудно
было удержаться от вскрика: зеркальная гладь пола швыряла в зрачки мириады
самых причудливых контуров, взблесков, пересыпь искр; очевидно, бюро
оневидимления, незримя товар, оставляло ему в виде некоей оптической тары
способность отражаться. Квантин, отдернувший было глаза от пестрого потока
окружений, принужден был, преодолевая испуг, все чаще и чаще взглядывать
вниз. Стеклистый наклон, вначале еле заметной, пологой серебряной стланью
торопивший шаги вниз, становился все круче и круче. Подошвы ног, точно лыжи
по снежному скату, переходили из шага в бег, из бега в скользь. Не за что
ухватиться: внизу - поток отражений, вокруг - воздух и сны. Блузы рабочих
мелькали все реже и реже. Быстрящееся реянье пестрот. Квантин и не заметил,
как очутился за пределами станции. Ловя глазами пустое пространство, он
увидел, наконец, впереди фигуру, фигура подымалась навстречу, изредка
припадая на ладони и тяжело волоча свою левую ногу вверх по наклону.
Квантин, налетев сверху, схватил хромого за плечо, едва не сшибив его с
здоровой ноги.
- О, чтоб тебе увидеть солнце! - выругался тот, подымая испуганное,
серой блузе под цвет лицо.- Правый присос отскочил в тартарары. А тут еще
тебя принесло, чтоб тебе солнцем в глаза. Пусти.
Но Квантин, сшибленный ударом локтя, успел ухватиться за свисающую
ногу рабочего; теперь он видел: под правой ступней сероблузого вспучивалась
колоколообразная полая подошва, напоминающая резиновый наконечник стрелы,
выбрасываемой пружинным пистолетом; налипая пустотой на поверхность
наклона, ступня сейчас с трудом удерживала два сцепленных страхом тела.
- Пусти,- рабочий сделал усилие высвободиться, но пальцы Квантина
ползли по свисающей ноге; ему удалось уже уцепиться за край серой блузы,
когда сверху - прямо в межглазье - упал удар; пальцы Квантина разжались,
роняя тело.
Теперь уже не было надежды. Он скользил вниз и вниз с нарастающей
скоростью. Под ним - по зеркальному скату - неслись пестрые стаи отражений.
Быстрота была такова, что он уже не различал их контуров: вихрь слепящих
пятен рушился вместе с ним в пустоту. Он хотел вскрикнуть, но несущимся
навстречу воздухом забивало рот. Лишь мгновеньями он видел свое разорванное
лётом отражение в раскаленном серебре наклона. Какой-то невидимый тюк
ткнулся о темя. Вниз и вниз. И вдруг впереди - плотиной поперек серебряного
спада - стена, неподвижная каменная толща, быстро близящаяся навстречу его
несущемуся, как бессильная щепа в крутенях водопада, телу. В одно мгновенье
он представил себе свою мозжащуюся о камень голову и разбрызг мозга. Стена,
раздвигаясь вширь и ввысь, беззвучно неслась навстречу сшибу. Лучше не
видеть. Стиснуть веки и... Но что-то острое и светлое, как лезвие ножа,
втиснутого под тугую покрышку, насильно расщепляло веки; уступая, он
раздернул их - и тотчас же яркий дневной свет вхлынул в зрачки.
Прямо напротив, в метре от глаз - желтая вагонная стена. Сверху -
подоткнутые железом полки. Квантин поднял голову с доски и, щуря глаза,
огляделся по сторонам. Поезд стоял. В проходе - спина носильщика,
придавленная тюком, за пыльным окном - знакомая стеклянная навесь
Московского вокзала. Упершись ладонью в скамью, он все еще медлил
включиться в день.
Пора. Он сбросил ноги со скамьи и протянул руку к портфелю. Что такое!
Ладонь ткнулась о дерево - портфеля не было ни в изголовье, ни у стены. И
тотчас же сквозь память: сумеречные хоры - синий свет - вытянутая рука
лысоголового - и падающий вниз, к тем, четырехуглый черный портфель. И
вслед - новым оборотом карусели - один за другим - откружившие образы ночи.
- Снесем?
Квантин, вздрогнув, поднял голову. Над фартуком и бляхой - веселое, в
веснушках и капельках пота лицо.
- Портфель вот от вас сбежал. Ишь куда его затрясло,- носильщик
нагнулся, вытащил забившийся за ножки скамьи портфель и отер с него
фартуком пыль,- потяжелей чего не найдется? Снесем-с.
- Спасибо,- пробормотал Квантин, - я сам. - Он продолжал сидеть с
портфелем поверх колен. Спина носильщика скрылась за перекрытиями полок.
Вагон пустел. Снаружи, прыгая с обода на обод, вдоль неподвижного поезда
странствовал нежный молотковый постук. Квантин опустил на портфель ладонь и
осторожно притиснул: меж пальцами - воздух. И только. Он резко встал и
направился к дверям. Со ступенек вагона медленно оползал неповоротливый,
лениво ворочающий сбитыми углами заузленный в веревки запоздалый тюк. "И
все-таки,- подумалось Квантину,- единственно возможная техника подмены
светлой карты черной, дня ночью - это стремительность, мгновенье, умеющее
быть быстрее "мгновения ока".
1927-1928
2 Наводящую последний сон (лат.).
3 Здесь: позиции (лат.).
Кржижановский С. Д.
Воспоминания о будущем: Избранное из неизданного/Сост., вступ. ст. и
примеч. В. Г. Перельмутера.- М.; Моск. рабочий, 1989.- 463 с.
ISBN 5-239-00304-1
Еще одно имя возвращается к нам "из небытия" - Сигизмунд Доминикович
Кржижановский (1887-1950). При жизни ему удалось опубликовать всего восемь
рассказов и одну повесть. Между тем в литературных кругах его времени его
считали писателем европейской величины. Кржижановскому свойственны
философский взгляд на мир, тяготение к фантасмагории, к тому же он
блестящий стилист - его перо находчиво, иронично, изящно.
В книгу вошли произведения, объединенные в основном "московской"
темой. Перед нами Москва 20-40-х годов с ее бытом, нравами, общественной
жизнью.
(c) Состав, оформление, вступительная статья, примечания. Издательство
"Московский рабочий", 1989.
Составитель Вадим Гершевич Перельмутер.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 03.06.2003 13:09
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг