Феликс Кривин.
Простые рассказы
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Хвост павлина". Изд. "Карпаты", Ужгород, 1988.
OCR spellcheck by HarryFan, 16 January 2001
-----------------------------------------------------------------------
ПРИВЕТ ИЗ ЛИТЕРАТУРЫ
У нас на лестнице живет Некрасов. Не писатель, конечно. И живет у нас
на лестнице Белинский - тоже не критик, а так. И вот Белинский (не наш)
написал статью про Некрасова (тоже не нашего). Вообще-то он ее написал
давно, только мы о ней недавно узнали.
Наш Белинский говорит:
- Неудобно хвалить, но написано здорово. Я специально, чтоб почитать,
записался в библиотеку. Прочитаю - выпишусь.
- Надо и себе записаться, - говорит наш Некрасов. - Интересно, как там
твой моего...
Некрасов - тот еще - выпустил сборник. Не то московский, не то
ленинградский, словом, по какому-то из городов. Правда, он не весь сборник
написал, были там еще, не с нашей лестницы. А Белинский (тот) возьми и
грохни статью.
Наш говорит:
- Их там на сборник человек десять, а он один - про всех.
- Ну, мой-то, наверно, тоже что-нибудь еще написал. Помимо сборника.
Это наш Некрасов вступился за своего. Кто ж еще за него заступится?
- А ты думаешь, Белинский только про этот сборник написал? У него там и
про других, только я фамилий не запомнил.
И правда, всех запоминать - мозгов не напасешься. Тут хоть бы со своей
лестницы.
У нас на лестнице хватает жильцов, и каждый норовит, чтоб его
запомнили. Один говорит: меня запомнить легко, потому что, говорит, моя
фамилия Менделеев. А чего ж, говорю, легко, фамилия довольно-таки длинная.
А он: это был великий химик. Ты бы, говорю, придумал чего поинтересней.
Полководец Менделеев. Или космонавт.
Но - запомнил. Через химию эту самую. Теперь как про химию услышу,
вспоминаю Менделеева и смеюсь.
Каждому хочется, чтоб его фамилия прозвучала. С Некрасовым-то легко
звучать - под одной фамилией. И с Белинским. Как начнут они на лестнице
звучать - битый час, и все о литературе.
- Сейчас, - говорит Белинский, - уже не та критика. Нет того, чтоб про
целый сборник - статью.
- А сборники? - поддает Некрасов. - Кто их теперь пишет, сборники?
Словом, разговор.
Пошел и я в библиотеку.
- Дайте, - говорю, - что-нибудь под моей фамилией.
Чего, думаю, не бывает. А вдруг?..
Не надеялся, честно говоря. А она - выносит. Видно, писателей у нас
развелось, в какую фамилию ни ткни...
Полистал книжечку - стихи.
- А про него у вас нет? Статейки хоть маленькой?
- Две статьи Белинского. Добролюбова. Чернышевского. Салтыкова.
Щедрина...
- И все про него? Про одного?
Про одного, оказывается.
С тех пор пошел у нас разговор на троих. Соберемся мы - Белинский,
Некрасов и я, Кольцов, - и давай про литературу! Наконец и я себя
человеком почувствовал, веселей зашагал по жизни.
Недавно встретил Менделеева.
- Ну, как твоя химия? - смеюсь. - Привет тебе из литературы!
1975
ТАУЭР
Кто за рулем, кто за рублем, а остальные все пьющие. Сидим мы за
столиком и ведем между собой разговор.
- У нас один вернулся из Англии.
- Из Великобритании?
- Черт его знает. Из Англии, говорит. Из туристической поездки.
- У нас один был в Испании. Тоже по путевке.
- Этот, из Англии, был там в тюрьме.
- По путевке?
- Я же рассказываю: у них тюрьма - это музей... Нет, не так. Музей -
это тюрьма. Тауэр.
- В тюрьме я бывал. А в музее не приходилось.
- Там, в этом Тауэре, все осталось, как было в тюрьме.
- И свидания разрешают?
- У них не свидания, а посещения. Это же музей.
- Но если ничего не переменилось...
- Это для посетителей не переменилось. У них служебный персонал
переодет в тюремщиков и арестантов. Одни в тюремщиков, другие в
арестантов. Сходство удивительное. Наш, который туда приехал, специально
поинтересовался: настоящие они или их только для вида посадили.
- Ну?
- Сами не помнят. То ли они в музее работают, то ли по-настоящему
сидят. Настолько, понимаешь, все убедительно.
- Великобритания, ничего не скажешь!
Да, хорошо за рулем, хорошо за рублем, хорошо и где-нибудь в
туристической поездке.
Но лучше всего вот так, за столиком.
Правда, не всегда помнишь, где сидишь.
С кем сидишь.
Почему сидишь.
Как те, в Тауэре.
1980
ДИРЕКТОР РЕСТОРАНА
- Алло, это ресторан? Это директор ресторана?
Нужно было просто сказать: "Вы ошиблись номером". Но хотелось побыть
директором ресторана.
- Да, это я. Директор.
- Товарищ директор, с вами говорит прокурор.
Не успел войти в должность - и уже прокурор. Вот что значит быть
директором ресторана!
- Я вас слушаю, товарищ прокурор.
- Нет, это я вас слушаю. Чем вы кормите людей? Вы сами это есть
пробовали? А порции? У вас ресторан или детский сад? Разве это порции для
взрослого человека? Цены взрослые, а порции детские.
- Я этим лично займусь, товарищ прокурор.
- Уж займитесь лично. А то лично ответите. И сдачу во забывайте давать.
У вас жулье или честные работники?
- Я точно не знаю, я здесь недавно, товарищ прокурор.
- Ну, ладно. Пока работайте.
На том конце повесили трубку. И на этом повесили.
Директор ресторана не испугался, потому что он не был директором
ресторана. Он даже радовался: как он прокурора разыграл! Прокурор принял
его за директора ресторана. За настоящего директора ресторана!
А прокурор на другом конце провода тоже ликовал. Директор-то, директор!
Поверил, что с ним говорит прокурор! Как же не поверить, что с тобой
говорит прокурор, когда работаешь директором ресторана!
1985
НАСТУЛЬНАЯ ЖИЗНЬ
Между печкой и стеной жизнь запечная, между полом и землей жизнь
подпольная.
А между стулом и столом? Настульная? Пристольная?
Вот там, между стулом и столом, жил-был один служащий. По фамилии
Варфоломеев или Петухов - что-то в этом роде.
К столу он сидел лицом, а к стулу задом, поэтому стол у него был
постоянно в центре внимания, а о стуле он даже иногда забывал. Сядет - и
забудет.
У стола, конечно, масштабы пошире, а у стула как бы ни были они широки,
не представляют никакого общественного интереса. И сколько по этому поводу
ни скрипи, ничего не изменится...
И все же скрипишь. Целый день скрипишь, а уже потом, так сказать,
постскриптум, задумаешься: почему оно так?
Время, однако, шло, и в какой-то момент жизнь Петухова или, допустим,
Варфоломеева, стала из пристольной превращаться в настульную. То ли скрип
сделал свое дело, то ли было придумано что-то после скрипа, в
постскриптуме, но только стол в поле зрения Варфоломеева-Петухова стал
удаляться и при этом уменьшаться, а стул - не то, чтобы приближаться,
приближаться ему было некуда, а как бы прирастать к своей персональной
миссии и при этом расти. И стал Петухов-Варфоломеев приходить к убеждению,
что главное не то, что у него на столе, а то, что у него на стуле.
А надо сказать, что по роду своей службы этот служащий ведал
открытиями. Открытия совершают великие люди, а утверждают их люди
маленькие. Все от того зависит, какую резолюцию написать: разрешаю или
запрещаю.
Слова, между прочим, похожие, в каждом по восемь букв, но при всем этом
сходство - какая разница! Тут-то и приходится советоваться со стулом.
Поскольку он ниже, к тем местам ближе, по которым получишь, если со стула
слетишь. Стул-то как раз и прикрывает эти места, а когда слетишь, они
останутся неприкрытыми.
- Погоди открывать, - скрипит стул. - Сначала историю почитай: за
открытия у нас вон сколько народу сгорело, а от закрытий еще пока никто не
пострадал.
Дубовый-дубовый, а какую подал мысль. Зачем нам открытие, когда нам
нужно прикрытие?
И открытие, так и не открывшись, было закрыто.
Ну, теперь-то оно, конечно открыто.
Петухов-Варфоломеев об этом даже воспоминания написал. О том, как он
открывал открытие. Потому что открытие уже открыто, и теперь можно смело
его открывать.
ИСПОВЕДЬ СИДЯЩЕГО НА СУКУ
Мы тут рубим сук, на котором сидим. Все мы - потомственные сукорубы.
Сук-то рубили еще наши деды, но таким дедовским способом, что нам его еще
рубить и рубить.
А в сукпромхозе у меня девушка - красавица на весь суктрест. Посмотришь
на нее - сразу жениться хочется. Я бы давно женился, но наш бригадир
сделал предупреждение:
- Пока не срубим сук, на котором сидим, о женитьбе и не думай.
О женитьбе можно не думать, но дети рождаются. Вот уже и первый
родился.
Бригадир, конечно, недоволен:
- Что ж это вы, сукины дети? Тут конец квартала, конец месяца, а они
вон что надумали - детей рожать!
Смутился я, взял повышенные обязательства. Тут и второй сынок родился.
Сук попался крепкий, а человек слаб.
Время тем временем идет. Старший наш уже и сам сукоруб, средний учится
на сукоруба, а самый младшенький пока на горшке сидит. Сидит, а уже
задумывается; где он будет завтра сидеть? Когда срубят сук, на котором ему
завтра сидеть, где он будет завтра сидеть?
Пусть подумает, пока сидит на горшке. Вырастет, возьмет в руки топор -
некогда будет думать.
1986
ПРОСТОЕ, КАК МЫЧАНИЕ
(Рассказ коровы)
Родилась я в городе, в областном центре.
Город большой, промышленный, три института и университет, ну и, само
собой, театры и кинотеатры. Парк культуры и отдыха. Молокозавод.
По документам я, правда, в селе родилась, но я-то помню, что родилась в
городе. Нас тогда целое стадо в одной комнате родилось - на шестом этаже,
в самом центре города. Как замычали мы в один голос, Андерсен от радости
на стуле подскочил.
- Умницы, - говорит, - чтоб вам всем быть здоровенькими. Ваше здоровье
- это наше здоровье.
У Андерсена жизнь длинная и однообразная, как проспект в нашем городе.
Живет Андерсен давно и каждый день ходит на работу. Для него, говорит он,
идти на работу все равно, что идти на казнь. Только на казнь один раз
сходил - и все, а на работу нужно ходить ежедневно.
И при этом Иван Иванович еще упрекает Андерсена, что тот мало любит
свою работу. Кто ж это будет любить свою казнь? Разве что какая голова
отчаянная.
В нашем поголовье мало отчаянных голов, но все же иногда попадаются.
Когда мы только еще родились, Андерсен спросил у нас:
- Ну, красотки, какая из вас на молоко, а какая на мясо?
Все, конечно, дружно кричат, что на молоко, а одна голова отчаянная
радостно завопила:
- На мясо!
Андерсен улыбнулся - так грустно, как улыбается он, когда его вызывают
к Ивану Ивановичу, - и говорит:
- Это хорошо, что ты такая сознательная, только радоваться зачем? Не в
театр идешь, а на мясо.
Жизнь, я вам скажу, пролетает - не успеваешь оглядываться. Только что
Андерсен поздравил меня с рождением - и вот я уже даю молоко. Много
молока, в среднем по три тысячи на корову. И другие дают столько же - и
те, что в городе, и те, что в районе, и даже те, что в селе, хотя у них
там плохие условия и кормов не хватает. И это при том, что у них там и
доярки, и зоотехники, а у нас только Андерсен - и больше никого.
И даже не Андерсен - просто его так Иван Иванович называет.
- Ты, - говорит, - слыхал про Андерсена?
Андерсен - наш - вытягивается столбиком, опускает глаза в стол и
начинает там что-то отколупывать. Всякий раз отколупывает и никак не
отколупает.
- Это великий сказочник, что ли?
Иван Иванович кивает:
- Великий. Только не по сравнению с тобой. По сравнению с тобой он
маленький сказочник.
После такого разговора Андерсен долго не смотрит в нашу сторону,
говорит, что мы ему надоели, что он не дождется, когда уйдет от нас на
пенсию. Мы, оказывается, должны быть там, в селе, а не здесь, в городе.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг