К месту казни была стянута вся живая сила и техника - так силен был
страх гитлеровцев перед единственным партизаном. Мирные жители, которых
насильно пригнали к месту казни, изо всех сил крепились, чтобы не плакать.
Возле виселицы была прибита табличка: "За слезы - расстрел". К Мише это не
имело отношения, но он все равно не плакал.
Он не дрогнул, когда ему накинули на шею петлю. Он только посмотрел
вдаль...
И увидел старика в белом балахоне.
Старый Сократ стремительно приближался к месту казни, и при виде его
палач стал хохотать и никак не мог попасть сапогом по табуретке.
И другие фашисты захохотали - до того у Сократа был нелепый вид. Это
позволило ему пройти мимо охраны и подняться на эшафот. Одной рукой он
взял Мишу за руку, а другую поднял, требуя внимания.
- Ахтунг! Ахтунг! - сказал он по-немецки, чтоб долго не объяснять. -
Сейчас вы все исчезнете. Я долго терпел этот сон, но больше я терпеть не
намерен. Сейчас я проснусь - и вы исчезнете. Потому что все вы мне
снитесь, господа!
- Ну, это мы еще поглядим, - сказал немецкий обер-лейтенант и приказал
Лысому: - Живо еще одну веревку и еще одну табуретку.
- Не трудитесь, - сказал Сократ. - С веревкой или без веревки, все
равно вы исчезнете. Я уснул, чтобы попасть в хорошее время, а попал черт
знает куда. И этого терпеть не намерен.
- Глупости, - сказал обер-лейтенант. - Не может быть, чтобы весь наш
вермахт, весь наш фатерлянд снился какому-то бродяге... Что, у нас уже
сниться некому?
- У вас - некому. Потому что все вы мне снитесь. Мне, а не кому-то
другому.
Он говорил до того убедительно, что некоторые начали сомневаться. А
что, если он проснется и мы - тю-тю? Сон - это до того загадочное явление,
что никогда не знаешь, кому ты снишься в данный момент.
- Дайте ему снотворное, - приказал обер-лейтенант. - А уже потом
накинем петлю на шею.
- Крепись, Миша! - шепнул командир своему комиссару. - Я специально
взял тебя за руку, чтобы ты не исчез.
Страх охватил оккупационную армию. Солдаты, презиравшие смерть, вдруг
стали относиться к ней с уважением. Они повалились на колени и заныли:
- Не просыпайся, фройнд! Гитлер капут! Миру мир, война войне!
Но Сократ не переменил решения.
- Прощайте, - сказал он, - надеюсь, мы больше не встретимся.
И сразу все куда-то исчезли. Остались только Сократ и Миша, которого он
держал за руку.
Они сидели на опушке леса, похожего на старокопытовский, а внизу, у их
ног, лежал город. То ли Новгород в прошлом, то ли Старокопытовка в
будущем.
- Кажется, я не совсем проснулся, - сказал командир отряда. - Я
проснулся из сна в сон. Из одного сна в другой. Ну что ж, поглядим, что
нам здесь покажут.
Они сидели и глядели. Как в театре с верхнего яруса.
- Извини, - сказал Сократ, - не предупредил тебя, что ты мне снишься.
Ты-то думал, что на самом деле живешь... Так многие думают... А это все я.
Взял, уснул - и сразу все ожили.
- Я не ожил, - сказал Миша, - я уже двенадцать лет живу.
- Это кажется. Когда ты снишься, всегда кажется, что живешь. Лучше,
конечно, присниться умному человеку. Это интересней, чем какому-нибудь
дураку.
- Ну, вы-то человек умный. Сократ. А я думал, это партизанская кличка.
- Вот видишь, ты думал. Не живешь, а думаешь. А другие не думают, хотя
и живут.
- Не представляю себе, как это я не живу. Мне казалось, что это вы не
живете. Давно не живете. Потому что жили вы еще до нашей эры, не помню, в
каком году.
Сократ улыбнулся сочувственно:
- Не знаю, про какую эру ты говоришь, но наша эра пока продолжается.
Хотя я в ней уже почти не живу. Невозможно мне стало в ней жить, совсем
невозможно.
Он замолчал и долго смотрел на город, лежащий внизу.
- А ты думал, я струсил, не хочу воевать? Ну какой мне смысл воевать,
если вы мне все снитесь?
- Может, вам и Гитлер приснился, и вся мировая война?
- Приснились, - вздохнул Сократ, словно извиняясь. - Было б тебе легче,
если б ты приснился какому-нибудь дураку. У дурака на уме одни
развлечения. Вот и развлекался бы с ним вместе. Но для себя я бы этого не
хотел. Сниться дураку - пустое занятие. Лучше с умным потерять, чем с
дураком найти. Хотя умным такое снится... То кому-то рубят голову, то на
костре сжигают. Ты слыхал про такое?
- Слыхал.
- Наверно, я тебе сон рассказывал. У меня такая привычка: человек мне
снится, а я ему другой сон рассказываю. Наверно, это нехорошо. Неэтично.
- Еще неизвестно, кто кому рассказывает, - сказал Миша Коркин.
- Приснится же такой недоверчивый! - рассмеялся Сократ. - Ты спасибо
скажи, что я не совсем проснулся, тогда б ты вовсе исчез. Перетащить из
сна в сон - это я могу, но так, чтоб кого-то из сна в действительность...
Не выйдет. Иначе мы б наплодили народу на земле. Каждый стал бы тащить из
своих снов в действительность, это ж какой бы получился демографический
взрыв!
"Откуда он знает про демографический взрыв?" - с сомнением думал Миша.
- Не стану говорить, что я только из-за тебя не проснулся, были у меня
и личные соображения. Не хотелось мне в нашу действительность
возвращаться. Нет, не подумай, действительность у нас объективно хорошая,
только для меня субъективно плохая. Должен я там принять яд. Цикуту. А
кому ж ее пить хочется? После нее уже не уснешь, но и, с другой стороны,
не проснешься. Нелепое состояние, правда: ни проснуться, ни уснуть?
- Разве так бывает?
- В твоем возрасте - нет. Кажется, что не бывает. А на самом деле - еще
как! Не во сне, конечно, а в действительности. Сон, понимаешь, тем хорош,
что в нем всегда есть возможность проснуться. И вообще я сны больше люблю.
Это как разные страны, между которыми вовсе нет расстояния. В каких только
я странах не побывал! Помню, был в одной... Она там, во сне, называлась
Италией. И был там один художник. Такие картины рисовал! Как же его звали?
Что-то с тигром связанное... Нет, с леопардом...
- Леонардо да Винчи?
- Ты смотри! Оказывается, его даже в других снах знают.
- У меня есть его альбом.
- Неужели? Значит, напечатали! Он все жаловался: мол, не хотят
печатать. Такое бывает в самых умных снах: бездарностей печатают, а
талантливых не хотят печатать. Но все же рано или поздно... Как этого
художника... Все же напечатали... И даже в других снах...
Сократ задумался, вспоминая Леонардо да Винчи.
- Ох и смеялся он надо мной! Надо мной всюду смеются, где я ни
появлюсь. Один мне знаешь что сказал, когда я ему назвался? Каждый шут,
говорит, в каком-то веке Сократ. В одном-единственном веке он Сократ, а в
остальных - шут. Это, говорит, самое трудное: найти тот век, в котором ты
можешь быть Сократом. Умный был человек...
- А вы - нашли?
- Я-то нашел. Только меня в этом веке убивают. Был бы я шутом, мог бы
жить, а Сократом - убивают. Заставляют принять цикуту, смертельный яд. Я
потому и уснул - и вот стараюсь не просыпаться. Брожу, понимаешь, из сна в
сон, несчастный изгнанник действительности.
- Вам бы только одежду сменить, - посоветовал Миша. - А имя - это
ничего, у нас еще не так людей называют.
- Откуда ж я возьму другую одежду? Какая, как говорится, есть. Какая
снится. Одному богатство снится, и он у себя во сне как сыр в масле
катается, а другой едва наготу прикрывает.
- У нас все равны, - сказал Миша.
- Все видят один сон? Но это тоже нехорошо, если все в один сон
набьются. Люди должны видеть разное, иначе сон - это не сон. Как-то я,
помню, из одного сна проснулся в другой. Смотрю: на площади людей
видимо-невидимо. Но шума никакого: все молчат. Потом один вылез на трибуну
и начинает говорить, что, мол, они снятся какому-то дураку, нехорошему
человеку, что этого человека надо гнать... Я, конечно, постарался
затеряться в толпе, чтоб меня не заметили. Но тут оратора стали тащить с
трибуны, стали кричать, что он ошибается и что к нему нужно применить
строгие меры. Что после того, как они столько лет молчали, им слушать
такое прямо-таки не к лицу, а оратор этот пусть лучше где-нибудь
пересидит, пока они привыкнут высказывать свое мнение. Тогда другой вылез
на трибуну и стал говорить, что дело совсем не в том, кому они снятся, а в
том, что они просто не умеют сниться. Не умеют и не хотят. Привыкли
сниться лишь бы как, спустя рукава, через пень-колоду, вместо того, чтоб
сниться не смыкая глаз, не покладая рук и так далее. Тут на него зашикали,
стали тащить с трибуны, говорить, что его мнение ошибочное и что пусть он
пока где-нибудь пересидит. Ну, я не выдержал, вышел на трибуну, но стал
так, чтоб никто не заметил, что они снятся мне. И говорю: "Как же так? Вы
столько лет молчали, что вокруг уже стали сомневаться, умеете ли вы вообще
разговаривать, а теперь, когда кто-то высказал мнение... пусть даже
ошибочное... Ведь вы же сами себя пугаете. Если вы твердо не будете знать,
что можно высказать ошибочное мнение, что за это вас никуда не потащат,
никуда не привлекут, ведь вы же опять замолчите и ни у кого слова не
вытянешь." Тут они стали кричать, что мое мнение тоже ошибочное, и я
поспешил затеряться в толпе. Ну скажи, Миша, можно спать, когда тебе такие
снятся?
Старый человек любит жаловаться. Мишин дедушка - тот вообще исписал в
городе все жалобные книги. Если б еще эти книги кто-то читал. Дедушка
жалуется, что у нас вообще больше пишут, чем читают.
- Ты посмотри, какая на нас туча несется, - сказал Сократ, опять
прерывая молчание. - То ли смерч, то ли ураган. Никогда не видал такого
количества пыли.
Такого количества пыли вообще не видел никто. Как будто вся земля
стряхнула ее с себя - вроде собаки, которая отряхивается, выходя из воды
на берег.
Туча приближалась быстрей, чем бывает в подобных случаях. Она, эта
туча, небесная или земная, пожирала все небесные и земные цвета, не
оставляя ничего, кроме серости.
- Знаешь сказочку про серого волка? - спросил Сократ. - Ну-ка, скажи,
что в сером волке самое страшное?
- Зубы?
- Нет, не зубы.
- Когти?
- Нет, не когти. Самое страшное в волке - это его серый цвет. Потому
что он объединяет волка со всеми серыми. А серых на земле знаешь сколько?
Как пылинок в этой туче пыли. Вот они и объединяются. Кровожадность волка
с трусостью зайца и глупостью осла.
- А зачем волку трусость зайца и глупость осла?
- Они все друг другу нужны, потому что все они серые. Они утверждают
торжество серости на земле. И при этом, конечно, каждый отстаивает свои
интересы.
- Такой сказки я не слыхал, - сказал Миша.
- А это не сказка. В каких я страшных снах ни бывал, и всюду самое
страшное - это серость. Она не терпит ничего яркого, все яркое норовит
сожрать, потому что на фоне яркого особенно видна ее серость. Однажды,
помню, мне снился Моцарт, великий человек. И что ты думаешь? Его съели...
Нет, не съели... - Сократ задумался. - Как же это? Вроде съели... Нет,
как-то иначе... Съели? Нет, не съели... Сальери! Вот! Сальери,
представляешь? И нет Моцарта. Ну, и в других снах не лучше... В одном сне
перед самой войной всех великих полководцев съели... Нет, что это я? Не
съели, а так, как этого Моцарта. Ну да, Сальери, именно Сальери... Перед
самой войной...
Туча приближалась, и теперь уже можно было ее рассмотреть.
- Это не туча, - сказал Миша Коркин. - Это татаро-монголы идут на
древний Новгород. Сейчас они его сожгут, разорят. Эх, жаль, мы у фашистов
не прихватили оружия.
- У серости свое оружие, - продолжал прежнюю мысль Сократ. - Ее оружие
- подозрительность. Взять под сомнение древний Новгород - и тогда делай с
ним, что хочешь. Можно даже внушить, что под именем древнего Новгорода
скрывается какая-нибудь Аддис-Абеба. Помню, как-то я видел сон...
- Опять вы со своими снами! Ну прямо как Обломов какой-нибудь!
- Это какой Обломов?
- Из литературы. Мы в школе учили "Сон Обломова".
- Сон Обломова? Не бывал. В этом сне я не бывал... Вернее, он во мне не
бывал... То есть, мне не снился.
- Как же он мог сниться вам, когда он снился Обломову?
- А ты-то как о нем знаешь? Сидишь в моем сне и знаешь?.. - Сократ
вздохнул. - Ну и дети пошли. Заткнут за пояс любого взрослого.
Татаро-монгольская туча приближалась.
- Примем бой или пропустим и ударим с тыла?
- Какой бой? С какого тыла? Сейчас я возьму тебя за руку и ка-ак
проснусь! И тогда - не завидую я этим татаро-монголам.
- С тыла бы ударить, - вздохнул Миша. - Только нечем. Нам бы один
пулемет, и мы бы спасли древний Новгород.
- Держись за меня крепче, - сказал Сократ. - Раз, два... Три!
Их хорошенько тряхнуло на стыке двух снов, и опять они на опушке леса.
Только другого. И город перед ними. Только другой. И туча - только с
другой стороны - несется на город.
- Сколько всюду пыли, - сказал Сократ. - Нет нигде спасенья от серости.
- Далась вам эта серость!
- А что ты думаешь? Она же отовсюду наступает на человека! И разве
только на человека? Надвинется туча - и сразу серым становится день,
закроет посредственность белый свет - и сразу мир поглупеет.
- Это вандалы, - сказал Миша. - Это они несутся на Древний Рим. Сейчас
от него останутся только развалины.
- Ну что ты скажешь? Не дают человеку поспать. Такое делают в этих
снах, почище, чем в действительности.
- Был бы у нас пулемет, мы бы им показали. С этими вандалами без
пулемета нельзя.
- Интересно ты рассуждаешь! Туда пулемет, сюда пулемет... Всех сначала
перекосить, а потом жить в мире и согласии?
- Я же не всех, я только вандалов...
- А он разбирается? Он же глупый, он сам не знает, куда палит. Поверни
его туда - он туда палит, поверни сюда - он сюда... Нет, брат Миша, с ними
нужно не так. С ними нужно по-моему: раз - и...
Их опять тряхнуло - и исчезло войско вандальское. А город остался.
Только уже в другом веке. За четыре века до исторического нашествия.
Хорошо, что Миша так здорово знал историю. Иначе ни Риму, ни Новгороду
несдобровать.
Но Сократ, конечно, думал, что это все из-за его снов. Перескочил из
сна в сон - и конец вандальскому нашествию.
- А ты говоришь - пулемет. Разве под пулемет поспишь? Помню я, в одном
сне... Человек плывет по реке, а по нему палят из пулеметов. Раненый он,
еле плывет... Хорошо, что я подоспел, подхватил его...
- Чапаева?
- Ну да. Чапаева. Проснулся с ним в другой сон. Отдохни, говорю,
подлечись. Так что ты думаешь? Он сразу собрал народ, вышел с ним на
Сенатскую площадь...
- Это Чапаев?
- А кто ж еще? Я еле подоспел, а то б его там повесили. Ну, думаю, от
греха подальше - проснулся с ним сюда, в Древний Рим. Так он - что бы ты
думал? Поднял восстание рабов...
- Чапаев?
- Ясно, что не Деникин. Деникин на такое дело не пойдет.
Ну и каша была в голове у него по истории... Все исторические события
перепутались, не поймешь, что, где, когда...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг