Михаил Кривич.
Синтез Пса
-----------------------------------------------------------------------
Журнал "Химия и жизнь".
OCR & spellcheck by HarryFan, 10 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
- Простите, у вас мальчик или девочка? - спрашивает полная блондинка с
застиранной болонкой на поводке.
- Кобель, - сухо роняю я. И мы не оглядываясь проходим мимо.
Дело в том, что у меня есть собака, и я гуляю с нею три раза в день.
Стоп. В этой безукоризненной с фактографической точки зрения посылке
есть три неточности, если не сказать три вопиющие неправды. Первая из них
- совершенно неожиданно - кроется в слове "собака".
"Ах, бедная собака!" - говорим мы. - "Какая славная собачка!" И не
замечаем, что существительное женского рода стыдливо маскирует очевидное
обстоятельство: все животные бывают двух полов. Но если лошадей мы
спокойно подразделяем на кобыл и жеребцов, людей - на мужчин и женщин, то
с собаками обращаемся куда менее уважительно: простые слова - кобель и
сука, придуманные нами же, чтобы различать собачьи особи разного пола,
почему-то попали в разряд не очень приличных. Нелепость. Ведь это же идет
вовсе не от моральных качеств умнейших и порядочнейших животных, а от
наших, человечьих пороков. Так при чем же, скажите на милость, собаки?
Так вот, тот, с кем я последние восемь лет делю кров и кусок хлеба, ни
под каким видом не может быть назван словом женского рода. Дело даже не в
окладистой его бороде и пышных усах, не в боевых шрамах на ушах и лбу. У
него суровый, немного сумрачный взгляд бывалого бойца-аскета, он величав,
спокоен, вежлив, уравновешен, равнодушен к мелочам жизни. Не надо слышать
его голос - уверенный хрипловатый бас, достаточно одного взгляда, чтобы
понять: это кобель божьей милостью.
Я зову его... Впрочем, как я его зову, не имеет ни малейшего значения;
это наши с ним дела, это слишком интимно. Я буду называть его здесь Псом,
и вы, если встретите нас на прогулке, обращайтесь к нему так же.
Вторая неточность, вторая неправда заключена в построении "у меня
есть". Ох, совсем не очевидно, кто у кого есть...
Существует расхожее мнение, будто собака перенимает черты своего
хозяина. Я сам не раз замечал, что у длинноносого собаковладельца даже
курносый боксер кажется каким-то носатым. Все это так. Безусловно, Пес
многое перенял у меня - застенчивость, некоторую неуверенность в
незнакомом обществе, походку вразвалочку, даже близорукость. Но и я, в
свою очередь, кое-что у него позаимствовал. Я ношу бороду и усы такого же
ржавого цвета, как и у моего Пса. Когда родственники и друзья уговаривают
меня обриться, я ссылаюсь на слабую кожу. В этом есть резон, но ведь я
худо-бедно лет двадцать все же брился, а перестал лишь после того, как
щенячий пух на морде Пса превратился в усы и бороду.
Однако растительность на лице, как и походка, - всего лишь внешние
приметы. Я часто ловлю себя на том, что подражаю повадкам Пса. Когда он
хочет переменить положение во сне, то, не открывая глаз, приподымается в
полный рост и с размаху плюхается на другой бок. И хоть спит он на
роскошном ватном одеяле, которое должно смягчать удар от падения его чуть
ли не трехпудового тела, вздрагивает пол и позвякивают на стенке медали,
завоеванные Псом в молодости на собачьих выставках. Хотите верьте, хотите
нет, но я переворачиваясь с боку на бок таким же странным способом - с
грохотом, одним рывком. Или еще одна моя сравнительно недавно
приобретенная повадка, несомненно, заимствованная у Пса. Когда я в длинном
нашем институтском коридоре, или в кабинете директора, или в библиотеке
вдруг вижу незнакомого человека, я замираю и, раздувая ноздри, близоруко
всматриваюсь. И лишь несколько мгновений спустя иду навстречу. Друзья
шутят, что я делаю стойку на женщин. Чепуха. Любой незнакомый человек
вызывает у нас - и у Пса, и у меня - такую реакцию.
Наконец, последняя неправда, своеобразное следствие неправды второй:
поди разберись, кто с кем гуляет - я с ним или он со мной.
Вот теперь, введя необходимые, с моей точки зрения, поправки, можно
вернуться к исходной посылке. После уточнений она будет звучать так: уже
несколько лет мы - я и Пес - принадлежим друг другу и вместе гуляем три
раза в день.
И по правде говоря, никто нам больше не нужен.
По утрам я просыпаюсь от звона будильника. Наверное, Пес подымается со
своего одеяла чуть раньше: раскрыв глаза, я всякий раз вижу перед собой
его немного заспанную, но неизменно доброжелательную бородатую морду. Он
подходит к моей кровати и тянется, тянется, прогибая могучую спину. Он
никогда не приносит мне домашние туфли, не подает поводок или ошейник,
хотя понимает меня с полуслова и выполняет любую просьбу. Я не люблю
подобные штуки; когда собака приносит хозяину тапочки, в этом есть что-то
лакейское. А мы с Псом ровня.
Не могу сказать, что я в восторге от утренних прогулок. Мы оба охочи
поспать, и рассветная свежесть нас вовсе не бодрит, а вызывает лишь озноб
и зевоту. Мы оба здоровы поесть, и нас ждет завтрак. Кроме того, мне надо
спешить на работу. Так что первая прогулка для нас всего лишь необходимая
гигиеническая процедура.
Днем я непременно вырываюсь с работы хотя бы на полчаса, благо живу в
трех троллейбусных остановках от института. Он встречает меня на пороге,
делает несколько неуклюжих прыжков, упирается мне лапами в грудь. Мы
выходим на пустырь около дома, и Пес делает вид, что перепутал время. Он
деловито устремляется к лесу, время от времени с улыбкой поглядывая на
меня. Он прекрасно знает, что мы никуда сейчас не пойдем, что я должен
возвращаться на службу. Он просто шутит. Я стою посреди пустыря,
что-нибудь жую, просматриваю газету, которую не успел прочитать с утра,
или листаю реферативный журнал. Пес возвращается и начинает носиться
вокруг меня, низко опустив лохматую голову; его кожаный глянцевито-черный
нос работает подобно пылесосу. Пора возвращаться: ему - домой, мне - на
работу. Морда у Пса становится надменно-обиженной, он хмурит брови,
отворачивается от меня, всячески давая понять, что это была не прогулка, а
издевательство, что с собакой, наделенной такими достоинствами, подобным
образом не обращаются. И только легкое подрагивание короткого хвоста
выдает, что это тоже всего лишь шутка. Мы прощаемся до вечера.
А вот вечером, когда все дела переделаны, все телефонные разговоры
переговорены, тогда и начинается настоящее. Мы не спеша, обстоятельно
собираемся в дорогу. Пес подставляет голову, я застегиваю ошейник и
проверяю, не слишком ли он туго затянут, потом надеваю сапоги, телогрейку,
подпоясываюсь брезентовым поводком, набиваю трубку, протираю очки. И мы
отправляемся навстречу вечерним приключениям. Мы идем в лес.
Собственно говоря, лес - будет, пожалуй, слишком громко сказано. Скорее
зажатый между двумя шумными проспектами зеленый островок, уцелевший при
сокрушительном наступлении города на лес настоящий. Но, когда темнеет, мы
чувствуем себя здесь в настоящем дремучем лесу, хотя лесок и населен, я бы
даже сказал, перенаселен. Перенаселен он собаками.
Островок со всех сторон обложен деревянными запрещающими щитами: нельзя
на мотоциклах, нельзя на автомобилях, нельзя мять, нельзя рвать, нельзя
разводить костры. Напротив, надо беречь, поскольку лес - наше богатство. И
нельзя с собаками. Но вечером, презрев угрозу штрафа, сюда из окрестных
кварталов стекаются люди с овчарками и болонками, догами и таксами,
ризеншнауцерами и фокстерьерами, керри-блю-терьерами и простыми, но очень
симпатичными дворнягами. Лесок наполняется лаем и призывным посвистом
собачников. У нас с Псом здесь много знакомых, есть и друзья. Но гулять мы
предпочитаем вдвоем. Мы идем по главной аллее, то погружаясь во тьму, то
попадая в высвеченный чьим-то карманным фонариком круг, снова скрываемся в
тени деревьев и снова выходим на залитые лунным светом полянки.
Мы оба большие и в темноте можем, наверное, напугать любого. Оба
бородатые, носатые, длинноногие. Ростом велик и ликом страшен, говорили
про таких в старину. Мы же абсолютно безопасны. Пес никогда не полезет в
драку первым, а подвергшись нападению, поначалу непременно попытается
покончить дело полюбовно. И лишь поняв, что обидчик или обидчики (сколько
их - для него не имеет ни малейшего значения) не отказываются от своих
недобрых намерений, лишь тогда он принимает бой. И горе неприятелю! Я еще
менее агрессивен, не говоря уже о том, что по близорукости не вижу дальше
протянутой руки. Но встречные - люди и собаки - этого не знают. От нас
шарахаются. Бывает, сворачивают на боковую аллею. А когда свернуть некуда,
спрашивают издали:
- У вас мальчик или девочка?
- Кобель, - с достоинством отвечаю я. И мы не оглядываясь проходим
мимо.
Сейчас осень. Ветер, разогнавшись на двух самых длинных городских
проспектах, врывается в наш лесок и путается среди голых стволов, бьется и
не находит выхода. Загнанный, мечущийся, несущий опавшие листья ветер
вызывает у меня непонятную тревогу. Тревога все усиливается - от того,
должно быть, что со вчерашнего вечера Пес ведет себя как-то необычно.
Ночью он почти не спал и не дал спать мне. Он ходил по квартире и
громко вздыхал, шумно пил воду из своей алюминиевой миски на кухне, зевал,
с грохотом валился на пол и тут же вставал. Несколько раз я вскакивал с
постели, зажигал лампу и, напялив очки, жмурясь от, яркого света, шел к
Псу, чтобы пощупать его нос. Холодный влажный нос меня немного успокаивал:
по всей видимости, Пес все же не был болен.
На утренней прогулке мое беспокойство усилилось. В самом раннем своем
щенячьем возрасте Пес твердо усвоил, что подбирать что-либо на улице в
высшей степени неприлично. И эту истину мне ни разу не приходилось ему
напоминать. Впрочем, когда мы оба в хорошем расположении духа, Пес может
подхватить увесистый сук или рваный, кем-то брошенный мячик и предложить
мне сыграть партию в игру, правила которой известны только нам. Я делаю
вид, что хочу отнять находку, Пес подпускает меня близко, а затем быстро
отскакивает. Нам обоим весело, и мы смеемся.
Однако сегодня все было по-другому. Пес озабоченно кружил по пустырю,
выискивал какую-то дрянь и без тени улыбки, абсолютно серьезно предлагал
мне; рваный ботинок, кольцо от лыжной палки, грязную тряпку и - что бы вы
думали? - куриную кость! Последнее было абсолютно неожиданно и столь же
непристойно. Будучи в трезвом уме, мой Пес просто не мог поднять на улице
что-нибудь съестное, а кость тем более.
Мы с Псом не признаем убогого служебного языка, на котором люди обычно
общаются с собаками: место! рядом! ко мне! - и так далее. Мы просто
разговариваем - Пес понимает меня, а я его. Если мне надо что-то у него
попросить, что-то ему посоветовать, от чего-то предостеречь, я, как
правило, добавляю "пожалуйста". На сей раз, наверное, от неожиданности у
меня вырвалось грубое "фу!". Пес недоуменно пожал плечами и аккуратно
положил кость у моих ног. Я с демонстративным омерзением отпихнул ее
носком сапога, он же, пристально глядя на меня, снова придвинул ко мне
неприличный, запретный предмет. В его глазах был вопрос...
От завтрака Пес отказался.
На дневной прогулке он вел себя так же странно. Вскоре возле меня вырос
маленький холмик, сложенный Псом из его находок. Здесь была какая-то ветка
с несколькими желтыми листочками, маленький аптечный пузырек, растрепанный
веник, что-то там еще и все та же куриная кость.
Наверное, в обычный день я бы попытался разобраться в происходящем, а
уж с такими подношениями, как останки курицы, покончил бы раз и навсегда.
Но день, увы, был из ряда вон выходящим. Сегодня я впервые за двадцать без
малого лет, как говорится, безупречной службы был приглашен в директорский
кабинет не для обсуждения планов, не для просмотра нашей с директором
совместной статьи, не для отправки моих сотрудников на переборку овощей и
не на заседание ученого совета. Впервые я услышал из уст нашего почтенного
академика, что работаю неважно. За тем меня и пригласили.
- Я прекрасно понимаю ваши трудности, - бубнил директор. - Но,
поверьте, все разумные сроки давно уже прошли, а вы по-прежнему делитесь
со мною лишь общетеоретическими соображениями. Мы очень эти соображения
ценим, но теоретические изыскания следует на время отложить. Сейчас самое
время вплотную заняться синтезом. Я намерен подключить к работе еще одну
лабораторию. Вы возражаете? Что ж, даю вам еще две недели. Я вас не
задерживаю...
А мне, признаться, после этого и самому не хотелось задерживаться в
директорском кабинете.
Я химик-органик, синтезирую лекарственные препараты. И судя по всему, в
этом деле немало преуспел: в тридцать лет - кандидат, в тридцать пять -
заведующий лабораторией, из которой вышли дисизин, помпомин, тиманазид и
другие препараты. Эти лекарства можно найти в любой аптеке; впрочем, не
приведи господь, чтобы они вам или вашим близким когда-нибудь
понадобились.
Все шло гладко до нового года, когда я - теперь уже ясно, что весьма
легкомысленно, - взялся за злополучный препарат. Тогда новая работа
казалась и мне, и моим сотрудникам чрезвычайно интересной и, признаюсь,
даже выигрышной.
Далеко-далеко, за горами - за морями, на маленьком острове, омываемом
теплыми водами Тихого океана, живет небольшое племя. Привлекательные
женщины, сильные рослые мужчины - я сам видел фотографии. Их хозяйство
примитивно, но природа щедра, и они счастливы. Но какое дело, спросите вы,
до этих людей нашему институту, нашей лаборатории и мне? Вот какое. Люди
на далеком острове живут подолгу, доживают до глубокой старости. Конечно,
и у них случаются болезни, но, заметьте, сердечно-сосудистые - никогда.
Никаких инфарктов, никаких гипертонических кризов. Этот феномен был
обнаружен несколько лет назад; медики из Всемирной организации
здравоохранения тщательно обследовали аборигенов и пришли к выводу, что
здоровые сердца - это от особой пищи, а точнее, от некоего моллюска,
обитающего на золотистых песчаных отмелях у острова и считающегося в
здешних местах деликатесом.
Недавно мне в руки попала любопытная книжка - о быте, обрядах, песнях
жителей южных морей. Вот, например, как юноша добивается благосклонности
своей любимой: крадет ее травяную юбочку и на рассвете, напялив на себя
этот предмет девичьего туалета, купается в океане и напевает магическую
песню. Боже, если бы все было так просто! Я бы собственноручно стянул с
нашей лаборантки Наташи джинсовую юбку и отдал ее из рук в руки своему
старшему научному сотруднику Игорю Семеновичу, который уже какой год по
Наташе сохнет. Пусть поплещется, надев эту юбку, в ванне, пусть перебудит
на рассвете магической песней своих соседей по кооперативному дому. Всем
будет хорошо: Наташа, наконец, выскочит замуж, а счастливый Игорь
Семенович перестанет целый день пялиться на предмет своей страсти в ущерб
лабораторному плану. Увы...
Я читал эту милую книжку и думал, что моллюск с восхитительно нежным
мясом тут вовсе ни при чем, что у людей, которые свято верят в заклинания
от неразделенной любви, и без особой пищи никогда не заболит сердце.
Однако вскоре были получены объективные свидетельства в пользу целебных
свойств Molluscuc crassus L., так по-латыни называется моллюск. Длинными и
сложными путями наш институт получил несколько кубиков экстракта - вытяжки
из его мускула. Экстракт испытали на мышах, активность препарата
великолепно подтвердилась.
Поскольку импортировать экзотический натуральный продукт в достаточных
количествах не представлялось возможным, надо было поскорее получить
синтетический аналог. Такое задание и получил наш институт. Завлабы
постарше меня не спешили взвалить на себя такую обузу, а я, как
выскочка-мальчишка, вызвался сам. Поначалу все шло гладко и споро. Мы в
считанные недели выделили действующее начало, определили брутто-формулу
сердечной панацеи и, блестяще выполнив квартальный план, доложили ученому
совету ее структуру. Дело оставалось за малым - синтезировать. Читатель
уже знает, что как раз на этом мы безнадежно застряли.
Говорят, что в науке это бывает - в биографиях выдающихся
исследователей, не чета мне, таких случаев более чем достаточно. Говорят,
что в подобных ситуациях полезно на время отложить работу, отвлечься,
чтобы потом взяться за нее со свежими силами и свежими мыслями. Но мне-то
дали всего две недели.
Я лихорадочно искал выход из этого тупика. И неудивительно, что причуды
Пса вылетели у меня из головы, едва я возвратился на работу после
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг