перевести дух после отчаянного решения. Выйдя из проулка на улицу, он
увидел бегущую толпу. Не понимая зачем, побежал он вместе со всеми, и толпа
вынесла его на площадь, на которой акустически безупречно, будто в
миланской опере, разливался неслыханной красоты женский голос:
Если, влекомый соблазном, тягою к дальним скитаньям,
С просьбою ты обратился к старшим и власть предержащим
Дать тебе полный расчет,- осознай же, о нетерпеливый,
Шаг неразумный ты сделал. Возьми заявленье обратно,
Не уезжай на чужбину, о коей ты знаешь так мало,-
Льготы и выплаты там, мне поверь, далеко не обильны...
Вячеслав поднял голову и встретился с лучезарными глазами Елены.
"Может, забрать заявление?" - мелькнула у него мысль и тут же уступила
место удивительному, безотчетному восторгу. "Чего уставился, козел? - грубо
сказал ему стоявший рядом Климентий и ткнул кулаком под ребро.- Сирен не
видел? Я тебе попялюсь!" Но Вячеслав не почувствовал боли и не услышал
угрозы. Он растворился в голосе, в глазах Елены, дочери Ипполита.
"...Наш полет протекает на высоте одиннадцать тысяч метров со
скоростью девятьсот пятьдесят километров в час. Температура за бортом минус
пятьдесят градусов",- сахарным голосом стюардессы рассказывал репродуктор.
Верочка повернула личико к мужу, взгляд ее говорил: как славно, что за
бортом мороз, а здесь тепло и мы вместе. Сережа провел пальцами по щечке
жены, большего он не мог себе позволить - рядом сидел полковник инженерной
службы.
"Через несколько минут наш самолет будет пролетать над городом Н.,-
продолжала стюардесса.- Город Н. связан экономическими связями с тридцатью
семью зарубежными странами, здесь развита промышленность, есть пединститут,
драматический театр, краеведческий музей, ряд величественных памятников. А
сейчас, - сказал репродуктор без всякой связи с предыдущим,- вам будут
предложены прохладительные на..."
В репродукторе что-то щелкнуло, зашипело, зашелестело, и прерываемый
атмосферными помехами голос запел:
Вам я пою, пассажиры, летящие в сумрачном чреве
Птицы могучей и гордой, которую лайнером кличут...
По рядам пассажиров, как рябь по воде, пробежало беспокойное
шевеление. Быстрым шагом прошла стюардесса, задевая крутыми бедрами кресла
и плечи пассажиров.
Скорость гаси и берись за штурвал, командир экипажа,
Первого класса пилот, машину веди на сниженье,
Ей уготовано место в нашей Калиновке-два...
Сережа почувствовал, что самолет куда-то проваливается, и, чтобы не
потерять в этом страшном падении Верочку, крепко ухватил ее за тонкое
запястье. Заложило уши, он не слышал, что кричала ему жена, и по
шевелящимся ее губам пытался угадать смысл слов.
За несколько секунд самолет прорубил толстые ватные облака, и
пассажиры с ужасом увидели в иллюминаторы падающую на них землю.
Крутобедрая стюардесса бегала по проходу, умоляя людей пристегнуться.
Сережа крепко стиснул Верочкину руку и закрыл глаза.
Ах, что за прелесть эти стюардессы! Машина только коснулась земли,
затряслась на бетонной полосе, а из репродуктора полилась спокойная, будто
записанная на магнитофон речь: "Наш самолет совершил посадку в аэропорту
Калиновка-два. Просим всех оставаться на своих местах до полной остановки
двигателей. Вы будете приглашены к выходу. Командир и экипаж..." Но
стюардессу опять перебили:
Трап подают к самолету. Спустись же на землю по трапу.
Славная Н-ская область ждет не дождется тебя...
Самолет качнуло - это подали трап. Но никто к выходу не приглашал. Не
обращая внимания на растерянных пассажиров, мимо них пробежали к выходу
мужчины в синих костюмах с золотыми позументами, а вслед за ними и
стюардессы. Оставленные на произвол судьбы пассажиры молча и остервенело
бросились к трапу, чтобы как можно скорее добраться до ждущей их неведомой
н-ской земли. Измятые, забыв про багаж и ручную кладь, они шли к зданию
аэровокзала, влекомые волшебными звуками.
Уже на трапе, прижимая к себе онемевшую от ужаса Верочку, Сережа вновь
услышал пение, которое ворвалось в эфир во время полета, оно неслось из
громкоговорителей и, со всей очевидностью оставляя Верочку равнодушной,
тянуло Сережу, как звуки волшебной флейты. Сережу и Верочку куда-то понесла
толпа, неизвестно как они очутились в такси с чужими людьми, потными и
измятыми, из приемника лилась та же песнь, и таксист гнал как сумасшедший,
презрев дорожные знаки и сигналы светофоров. Они затормозили у вокзала, и
все, вместе с шофером, вылезли из машины и двинулись на голос.
Полуженщина-полуптица пела в микрофон, установленный в кузове грузовика.
Мы-то знаем, что это была Дорида, дочь Вакха. С другой стороны, от
вокзального перрона, к тому же грузовику в тот же час шли завороженные
пением Дориды Семен Семенович и его юный попутчик Алеша.
Бухгалтер-ревизор Вилнис проснулся в "полулюксе" городской гостиницы
довольно поздно. Проснулся он от сильной головной боли, происхождение
которой не вызвало бы сомнений даже у Верочки и Сережи, хотя дипломы врачей
они получили лишь на прошлой неделе. Конечно, Вилниса они пока не знали, им
еще предстоит познакомиться, мы это просто к тому, что поставить диагноз в
данном случае было сущим пустяком.
Вчера очередной наш герой закончил финансовую ревизию на молокозаводе.
Тот руководитель, который без греха, пусть первым бросит камень в
бухгалтера-ревизора Вилниса или в скромных авторов этих строк. Вот и в
данном случае руководство молокозавода камней не бросало, а, напротив,
предприняло попытки сунуть нечто на ощупь совсем не твердое в карман его
пиджака. Вилнис проявил твердость духа, даваемого не принял, руководству
указал на преступное неприличие поступка, но вот за ужином, увы, не устоял
- за день не выдалось времени перекусить, а на голодный желудок, сами
знаете...
Постанывая от боли в висках и отвратительной тошноты, Вилнис опустил
ноги с кровати и, пошатываясь, встал. Какая гадость эта местная водка! Из
чего они ее гонят, злодеи, из нафталина, что ли? Встряхнуться, принять
таблетку, взбодрить себя громкой музыкой, принять душ. Вилнис доковылял до
письменного стола, на котором стоял гостиничный репродуктор, включил его,
но ничего не услышал. С перепоя (он был безжалостен к себе и называл вещи
своими именами) Вилнис совсем забыл, что с вечера по обыкновению сунул в
уши особые тампоны - изобретение большого московского ученого, - дающие
возможность отключиться от внешнего мира, забыться и заснуть.
Бухгалтер-ревизор Вилнис извлек затычки из своих крупных, заросших
волосом ушей и услышал... Вы уже знаете, что услышал бухгалтер-ревизор
Вилнис. И потому не удивитесь, что через несколько минут он уже стоял в
безмолвной толпе и жадно впитывал в себя сладкую песнь. Вы спросите, где он
очутился - на главной площади, у желдорвокзала, на колхозном рынке? Да
какая разница!
Для нашего повествования это не имеет ровно никакого значения. Важно,
что Вилнис прибежал сюда в чем спал, то есть в сатиновой пижаме -
темно-коричневой в зеленую полоску; если бы она не была так измята
беспокойной минувшей ночью, ее, пожалуй, издалека можно было принять за
пиджачную пару. Вы по-прежнему настаиваете? Хорошо. Бухгалтер-ревизор
Вилнис находился на площади перед трибуной, с которой пела Елена. Сами бы
могли догадаться: гостиница в городе Н. построена в самом центре, между
каланчой и горсоветом.
9
Подровняв наших героев во времени, вернем стрелки часов на прежнее
место. Но, прежде чем двинуться дальше, в который уже раз подивимся вместе
поразительной прозорливости товарища Н., его умению концентрировать силы и
средства на решении главной задачи. Однако не перегибаем ли мы палку,
всякий раз превознося достоинства нашего главного героя? Увы, вопрос в духе
времени, времени переменчивого и смутного, характернейшая особенность
которого - во всем сомневаться, очернять наше прошлое и настоящее,
расшатывать устои, мазать дегтем и вываливать в перьях достойнейших людей,
единственная вина которых заключается в том, что они занимают руководящие
кресла. Ну да ладно, не об этом здесь речь, просто вырвалось, что в душе
наболело.
Если помните, в истории, которую поведал человечеству наш
древнегреческий коллега-литератор (а не помните - перечитайте, а не читали
- прочтите, любопытная вещица - на уровне своей эпохи, разумеется), сирены
завлекали несчастных моряков на свой уютный островок и там делали с ними
что хотели. Если говорить откровенно, такое удается и самым что ни на есть
обыкновенным женщинам, не то что без голоса и слуха, а и без многого чего
еще.
Задача же, поставленная товарищем Н. перед сиренами и всем городским
активом, была качественно иной. Требовалось не просто завлечь, морально
заинтересовать усталых путников, но и превратить их в трудовые ресурсы. То
есть направить проснувшуюся мужскую энергию в производительное русло.
Больше часа уже пели сирены. Вокруг Елены, Дориды и Гегемоны собрались
многотысячные толпы - там, будто притянутые магнитом, находились все
путники, попавшие в зону звуковой досягаемости, независимо от избранного
ими способа путешествия. Если бы переброска рек была к тому времени уже
завершена, то нет сомнения, что и речные путешественники примкнули бы к
трудовому воинству, собранному под энскими знаменами.
Говоря деловым языком, кадры были собраны. Оставалось их закрепить.
Кто бывал в Н., тот не мог хоть раз не пройтись по проспекту, гордости
и славе города. Он берет начало от главной площади и, оставляя слева
краеведческий музей, а справа кинотеатр имени Ворошилова (трудно избавиться
от старых привычек, "Иллюзиона", конечно же, "Иллюзиона"), прошивает
насквозь всю городскую застройку, строго держа курс на восток. Это очень
широкий, не побоимся сказать, столичный проспект, засаженный молодыми, но
уже далеко окрест разбрасывающими свой белоснежный пух тополями (и на это
успел нажаловаться сующий во все свой нос пенсионер Говбиндер), застроенный
современными зданиями - те, что постарше, с колоннами и богатой лепниной,
со статуями трудящихся на крышах, а те, которые поновее,- без излишеств,
бетонные блоки и окна без форточек; все как у людей. Когда-то, говорят,
здесь была паутина старых улочек, торчали маковки церквей, уходили в землю
замшелые стены лабазов и мещанских домов. Много потрудились местные зодчие
и строители, чтобы снести весь этот хлам до основания, а затем - построить
новую городскую артерию.
Вот только с названием проспекту не везло: устали вывески менять. То
назовут в честь лица, чье имя год-другой спустя и упоминать становится
неприлично, то в честь события, о котором стараются забыть поскорее.
Последний раз нарекли его проспектом Энтузиастов Переброски. Казалось бы,
надолго, но уже к тому моменту, на котором мы задержали ваше внимание,
пошли зловредные разговоры о том, что, дескать, Москва не согласна ни на
Амур, ни на Миссисипи, так что, возможно, придется еще раз свинчивать с
домов вывески. Надо ли говорить, что у истоков этих ненужных разговоров был
все тот же Говбиндер?
В проспект Энтузиастов Переброски впадали в тот день три потока - с
площади, вокзала и рынка. Слившись воедино, полноводная людская река катила
свои волны под тополями. Впереди на автомобильной платформе, как на ладье,
плыли Елена, Дорида и Гегемона. Их голоса соединились в безукоризненное
трио:
Вспомни метанья свои, путь свой тернистый и тяжкий.
О, как ты был одинок, боги забыли тебя.
Ныне же ты в коллективе; каждый, кто рядом с тобою,
Это опора твоя, друг, товарищ и брат.
Товарищ Н. в своем кабинете прислушивался к льющейся из репродукторов
песне. Он согласно кивал головой и лишь слегка поморщился и раздраженно
потеребил депутатский значок на груди (простите, опять это слово, но никуда
не денешься - депутатские значки только на груди и носят) при очередном
упоминании о богах: не надо бы этого. А тысячам людей, которые неотступно
следовали за платформой, было не до Бога и не до черта. Отталкивая друг
друга, они стремились пробиться поближе к платформе; молодые и ловкие висли
на бортах, протягивали руки к сиренам, но тщетно, тщетно...
Вся эта суета в микромире толпы - непредсказуемое, броуновское
движение ее частиц - не отражалась на целеустремленности макромира. Хорошо
спланированный поток ровно катился по проспекту Энтузиастов Переброски,
миновал последние городские строения, пересек полноводную Энку по мосту
имени Энсовета и устремился по шоссе на восток. Полчаса спустя платформа с
сиренами - и толпа вслед за нею - свернула на грунтовую дорогу и вскоре
остановилась возле высокой бетонной ограды напротив двустворчатых ворот,
крепко сработанных из толстых железных прутьев. Свежий пригородный ветер
выгибал красный кумач, натянутый 'над воротами, с начертанными на нем
словами:
"ОТВЕТИМ УДАРНЫМ ТРУДОМ НА ПЕНИЕ СИРЕН!"
Лозунг придумал лично товарищ Н. Сначала он поручил подготовку
призывов редактору областной газеты, бросив ему на подмогу доцента
Рейсмуса. Те насочиняли много всякого интеллигентского - фразы долгие,
корявые, все в запятых и двоеточиях; пока доберешься до конца, забудешь
начало. Товарищ Н. ознакомился, взял синий карандаш, перекрестил написанное
и начертал свое, вам уже известное. Вызвал к себе завотделом промышленности
- тот слыл большим докой по части подъема трудового энтузиазма - и сказал:
"Твое мнение?" Завотделом прочел, перечитал, посмаковал немного, покатал на
языке и одобрил: "О це дило!" И он был во всех отношениях прав, потому что
слово и дело у нас никогда не расходятся.
На следующий день лозунг, гарно намалеванный лучшими специалистами
художественного комбината, был натянут над воротами, уже известными вам,
дорогой читатель.
Едва процессия с сиренами во главе появилась из-за поворота дороги,
ворота со скрипом отворились, и сирены, не прерывая пения, въехали за
ограду. Толпа было хлынула за ними, но на ее пути появились неведомо откуда
крепкие молодые мужчины в ладно сидящих костюмах, вроде бы все разные, но в
то же время как будто все одинаковые. "Соблюдайте порядок, граждане! -
призывали молодые мужчины.- На этой территории размещаются только приезжие!
Просим предъявлять паспорт. У кого местная прописка - пожалуйста, по домам.
Остальные проходите, не задерживайтесь..."
Быстро и решительно был наведен порядок. Сирены ненадолго смолкли, и
тем временем местных жителей повернули назад, в город. Как ни хотелось
послушать еще, сказано же было: по домам, - а исполнительская дисциплина
поставлена была в городе Н. на значительную высоту. Итак, свои отбыли, а
приезжих одного за другим всосали ворота. Всосали и захлопнулись. И снова
запели сирены.
Потом всякое говорили и об этих воротах, и об ограде, и о порядках на
территории. Всякое и ненужное. Про колючую проволоку, про вышку с часовыми,
про караульных собак. Вздор все это.
Да, вышки были, не станем отрицать. При большом скоплении народа
возможны разного рода нарушения общественного порядка, а за порядком лучше
всего наблюдать именно с вышки: сверху виднее. Проволоки не было вовсе, не
было в ней нужды, потому что вокруг мест, куда стягивались трудовые
ресурсы, привлеченные пением сирен, заблаговременно возвели железобетонную
ограду в два человеческих роста - завод ЖБИ ради этого встал на ударную
вахту. Между прочим, и это было сделано по прозорливому распоряжению
товарища Н., подлинная фамилия которого - тут мы вынуждены раскрыть все
карты - Недремайло. Товарищ Н. и эскизы набросал, и высоту указал: 3,5 м.
Так и начертал синим карандашом: "Высота 3,5 м".
Что же до караульных собак, тут вообще смех один. Это надо же принять
за караульных собак фокстерьера Выброса! Спору нет, голос у него звонкий,
но тембр совсем другой, пустой тембр, брех, а не лай. Так что и здесь
имеется налицо массовое заблуждение, возможно, что и провокация. К тому же
возникает вопрос: как попал вздорный пес в места сосредоточения трудовых
ресурсов, столь удаленные от домовладения, в котором прописан его хозяин
пенсионер Говбиндер? Может, фокстерьер потерялся? сбежал из дому? Увлекся
какой-то течной сучонкой и потерял голову? Нет и еще раз нет. Бывал он за
железобетонным забором вместе с хозяином. А что там делал Говбиндер, как
проникал за ограду - представить нетрудно: мы имели уже немало случаев
убедиться в его настырности и неусыпном желании всюду совать свой длинный
нос.
Мы отвлеклись единственно затем, чтобы решительным образом отмести
нелепые слухи. Вернемся же к реальным событиям.
Всосав последнего усталого путника, ворота захлопнулись. Грузовик с
сиренами остановился в дальнем конце обширного плаца, толпа рассыпалась,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг