доверительно сообщил Гудков.
- А поплавок регулировали?
- Спрашиваете! И холостые обороты. А она жрет и жрет.
Гудкову искренне было жаль себя.
- Как мне жаль вас! - поддакнул Иннокентий Генрихович.- Но мы
поможем вашему горю.
Гудков понял, что теперь он хозяин положения.
- Только поскорее,- сказал он сурово.- Иначе никакого договора.
Чтобы всегда полный бак, и баста.
Гость был очевидным образом смущен. Вот как важно правильно себя
поставить в нужную минуту!
- Если вы не возражаете, Павел Афанасьевич, мы запишем, что условия
подачи бензина - нет, в более общем виде, условия подачи энергоносителя
относятся к компетенции исполнителя, причем заказчик или его правопреемники
получают энергию для движения транспортного средства, минуя стадию заправки,
вплоть до полного исчерпания ресурса названного средства. Не возражаете?
- Лады,- буркнул Гудков. И как только он произнес это
труднообъяснимое слово, так сразу в квитанционных листках, в графе "особые
условия", появились эти самые "правопреемники" и "минуя стадию заправки".
- Лады,- подтвердил Иннокентий Генрихович.- Тогда не сочтите за труд
поставить свою подпись здесь и здесь.
Смутное воспоминание, должно быть навеянное читанным в далеком детстве,
кольнуло Павла Афанасьевича, и он поспешно спрятал руку за спину, как делал
обычно, когда приходилось сдавать кровь на анализ.
Иннокентий Генрихович расхохотался:
- Вы решили, что расписываться будем кровью, как в мрачные годы
средневековья? Такие случаи, не скрою, бывали, но только из-за технической
отсталости. Жутко представить: ни шариковых ручек, ни фломастеров. Вы
когда-нибудь таскали с собой флакон с чернилами? Только и думаешь, как бы не
расплескать. Поди тут сосредоточь мысли на клиенте... Вот вам перо, Павел
Афанасьевич, прошу.
Гудков положил листки на капот, посмотрел подозрительно на перьевую
ручку ученического типа, которая конечно же царапает бумагу и раскидывает
чернильные брызги, и подсунул под листки портфель гостя.
- Не хитрите,- предупредил Иннокентий Генрихович.- Никаких
закорючек, подпись как в сберкассе. Вот так, спасибо, это мне, это вам,
остальное вас не касается, потому что, заметьте себе на будущее, мы держим
за правило, что клиент всегда прав.
Последние слова Иннокентий Генрихович произносил, пятясь к выходу из
бокса и на ходу раскланиваясь. Он исчез как-то плавно и незаметно, словно и
не было его тут никогда.
Гудков стоял возле автомобиля цвета "рубин", и в руках его был второй
экземпляр договора, скрепленный навеки буквами Г-у-д-к-о-в.
- Мамочка, что я наделал,- прошептал в ужасе Павел Афанасьевич.-
Продал душу ни за понюшку табака.
Непонятно, однако, причем тут табак. Гудков не курил и табака не нюхал,
а душу он продал за бензин, то есть - в более общем виде - за
энергоноситель. Но продал, это факт.
Вот так мы иногда упускаем человека.
В выходные дни Павел Афанасьевич любил поваляться подольше. Иной раз и
"Утренняя почта" по телевизору пройдет, а Гудков все еще в кровати, даже
лень встать и звук убавить. Но в то утро, после визита странного субъекта,
Гудков поднялся на рассвете без будильника, быстро оделся, плеснул на лицо
две-три пригоршни воды и бросился к выходной двери. Стараясь не громыхать,
открыл два замка, снял цепочку, отодвинул щеколду и помчался к гаражу. В
мгновенье ока перескочил бульвар, свернул у желтого кирпичного здания и,
наискосок пересекая двор, через считанные секунды оказался у зеленых
гаражных ворот, возле которых в своей будке дремал сторож. "Привет,
папаша!"-бросил ему по обыкновению Павел Афанасьевич. Тот проснулся и
проводил раннего посетителя непонимающим взглядом.
Гудков чуть приоткрыл переднюю дверцу, осторожно просунул в
образовавшуюся щель руку и, нащупав в потайном месте переключатель, вырубил
противоугонную сигнализацию. После этого он сел на водительское место и
принялся отключать и снимать разнообразные секретки, принципа действия
которых нам с вами знать не положено. Закончив эту рутинную процедуру, Павел
Афанасьевич вставил ключ в замок зажигания, преодолел внутреннее волнение и
повернул ключ до упора.
Мотор завелся с пол-оборота. В считанные секунды он набрал силу и мягко
заурчал. Холеный и сытый мотор. Холеный, сытый и довольный жизнью.
Теперь - главное. Вчера Гудков покинул гараж, так и не перелив
содержимого канистры в бензобак, и теперь указатель топлива должен стоять на
нуле. Гудков бросил искоса взгляд на указатель, потом уставился на него,
потом пощелкал пальцем и мягко постучал по стеклу кулаком. Стрелка твердо
стояла на цифре 1. Значит, бак полон.
"Ну, дает!" - подумал Павел Афанасьевич, заглушил мотор и выбрался из
машины. Нетронутая канистра стояла у заднего колеса, там, где он ее вчера
оставил. Крышка бензобака заперта на ключ. Отомкнув ее, Павел Афанасьевич
заподозрил, что бак залит не доверху. Он сунул внутрь палец и вынул его
сухим. Впрочем, если бензин не по горлышко, так и должно быть.
Гудков принес лампу-переноску и посветил в бак. Ничего. Померещилось
даже, будто в глубине мелькнуло дно, но через горловину много не разглядишь.
Гудков снял с полки алюминиевую проволоку, отмотал с метр, распрямил и
опустил в бак до самого дна. Потом вынул проволоку и тщательным образом
осмотрел ее.
Проволока была совершенно сухая.
Павел Афанасьевич бросился к приборной панели и включил зажигание.
Стрелка ожила, поползла вправо и уткнулась в единицу. Павел Афанасьевич
захохотал.
Сторож, прибежавший на шум, застал его за странным занятием: Гудков
собирал в кучу канистры, воронки, шланги и другие деликатные приспособления,
облегчающие перелив жидкости из сосуда в сосуд.
- Продаю чохом, папаша,- весело сказал он и пнул ногой
двадцатилитровую посудину.- Не купишь?
Сторож ушел досыпать.
На улицах родного города Павел Афанасьевич всегда вел себя
благоразумно. Он не превышал скорость, резко не тормозил и соблюдал
дистанцию - словом, не делал ничего такого, что могло бы нанести ущерб
автомобилю. Но в то памятное утро Гудков изменил своей водительской манере.
Впрочем, на бульварном кольце еще не было ни пешеходов, ни инспекторов ГАИ,
которые могли бы засвидетельствовать странные пассажи, проделываемые на
проезжей части автомобилем No 76-54 цвета "рубин". Нет, это были не
дилетантские выверты провинциального лихача. Происходившее напоминало не то
погоню в мультфильме, не то ралли Монте-Карло.
Павел Афанасьевич направлял машину к Кировским воротам, разгонялся до
бешеной скорости и тормозил у памятника Грибоедову, оглашая окрестности
скрипом и визгом. Он вписывался в рискованный поворот у памятника,
оставляя справа станцию метро, машину бросало на трамвайных путях, заносило
вправо, но Павел Афанасьевич, выравнивая ее резким рывком руля, вылетал из
поворота, едва не задевая тротуар, и вновь вжимал педаль газа в пол. Он
выписывал виражи, врывался, почти не снижая скорости, в узкие окрестные
переулки и с жутким ревом подавал задним ходом.
На каждый его сумасшедший посыл машина, словно добронравная лошадь,
отвечала полным послушанием. Она прибавляла ровно столько, сколько требовал
хозяин, разве что чуть меньше, с поправкой на благоразумие, и сбавляла тоже
точка в точку, ну разве что капельку больше, для пущей их с хозяином
безопасности.
Упиваясь властью над автомобилем, Павел Афанасьевич и не заметил, как
миновал бульвары и выехал на набережную. Отмахав изрядно, чуть ли не до
речного порта, он затормозил и вышел из машины размять ноги. Открывая дверь,
бросил взгляд на указатель топлива - стрелка по-прежнему твердо указывала
на единицу. "Ну, Иннокентий Генрихович,- сам себе сказал Гудков,-ну,
молодец! Без обману". Прохаживаясь по тротуару взад-вперед, он прислушивался
к ровному гулу двигателя. Первый раз за долгую автолюбительскую жизнь Гудков
оставил мотор включенным. Со стороны звук казался чужим.
Марина Яковлевна ждала его к завтраку. По субботам они часто ездили за
покупками, но никогда им не удавалось выбраться до обеденного перерыва. А
Марина Яковлевна была уверена (и не без оснований), что лучшие товары
выносят с утра пораньше, когда лентяи спят.
- Рванем к кольцевой, до нового универмага,- предложил Павел
Афанасьевич.- Успеем до открытия.
- Еще чего,- сказала жена.- На край света. Бензин дармовой, что ли?
Гудков только ухмыльнулся. Вот оно, женское чутье:
сразу в точку попала.
В новом универмаге действительно были кое-какие заслуживающие внимания
вещи, по соседству в продовольственном оказались недурные наборы с копченой
колбасой; словом, поездка была успешной во всех отношениях.
По возвращении Марина Яковлевна принялась хлопотать с обедом, а Павел
Афанасьевич отогнал машину в гараж. На сей раз, объезжая пруд, он нисколько
не злился и даже слегка притормозил на повороте, чтобы поглядеть на лебедей,
гордо выклянчивавших съестное у прохожих. "Дармоеды",- ласково подумал
Гудков, сворачивая в Харитоньевский. В гараже он заглянул в бак. Как и
прежде, бак был совершенно пуст, но стрелка все так же не отлипала от
единицы.
Радостное настроение не испортила Гудкову и мелкая неприятность,
которая при иных обстоятельствах вызвала бы горькую досаду: новенькие
меховые накидки на передних сиденьях слишком уж быстро истрепались и
пожухли. Павел Афанасьевич провел по ним пальцем - и не скажешь, что новые.
- Вот дрянь какую делают,- сказал он вслух.- В былые времена овчине
сносу не было.
- Не скажите,- возразил сосед, тот самый, с которым они давеча пили
"Кавказ", нет, простите, "Иверию", Страбон же про Кавказ не писал,- Не
скажите. Это вам экземпляры такие попались. Я еще до вашего покупал, а у
меня как новенькие.
- Не беда,- примирительно сказал Гудков.- Другие куплю.
Тут он был в корне неправ. Преждевременный износ, а тем более порча
или, не приведись такое, утрата - это всегда бедствие. А поодиночке
неприятности не ходят, их только спусти с поводка.
Следующая пришла назавтра.
Воскресенье выдалось солнечным и теплым. Обыкновенно, чтобы не жечь зря
горючее, Павел Афанасьевич с Мариной Яковлевной далеко за город не уезжали.
Отыскав место в шеренге машин у обочины, они брели через редкий лесок к
речке, плавать в которой можно только у запруды, и лежали час-другой на
грязноватом берегу. На сей раз они отмахали половину области и по сносному
проселку добрались до берега тихого озера с темной, бархатной водой. И там,
не поверите, кроме их автомобиля было еще два, ну от силы три, да и те по
виду не городские.
Обратно ехали в сумерках. Утомленная непривычно долгим отдыхом, Марина
Яковлевна склонила голову на плечо Павла Афанасьевича. Он с удовольствием
поглядывал на ее пышные волосы, лишь немного под крашенные перекисью, и
маленькое ухо с золотой серьгой в виде сердечка и с тем же приятным чувством
переводил взгляд на приборную доску с застывшей намертво, словно в карауле,
стрелкой. Двигатель жужжал как пчела, шины шуршали, и в приоткрытое окно
врывался с разбойничьим свистом бодрящий лесной воздух.
Гудков отлучился от машины буквально на минуту, уже после того как
загнал ее в бокс. Он поделился с соседом воскресными впечатлениями,
отказался от остатков портвейна - не хотелось после свежего воздуха, да и
смотреть уже было не на что, вернулся к себе, чтобы совершить на прощанье
противоугонный ритуал, и обнаружил пропажу.
Неизвестные злоумышленники похитили замечательные резиновые коврики с
приподнятыми, как у ванночки, бортами, коврики, которые так надежно защищают
пол автомобиля от грязи и влаги. Добро бы они продавались в каждом
автомагазине, ан нет - их делают в ограниченном количестве на одном весьма
отдаленном заводе и достать их может только истинный автолюбитель, то есть
любящий свой автомобиль человек.
Но это было не все. Новенькие покрышки, украшенные глубоким и
прекрасным, как восточный орнамент, протектором, тоже исчезли. Вместо них на
всех четырех колесах стояли безобразные, грубо стертые шины со смутным
намеком на рисунок. Они оскорбляли взгляд своей плешивостью, жалкой и
неровной. Им место разве что на расхлябанном "запорожце" с вечно ломающейся
передней подвеской, старом и всегда плохо покрашенном,- словом,
по-народному, на "горбатом". Но не на ухоженном автомобиле цвета "рубин"!
Павел Афанасьевич задохнулся от гнева. Когда дыхание вернулось, он
бросился к сторожу. Сторож посторонних не видел и не пропускал.
- Если соврал,- кричал на него Гудков,- голову оторву! В суд подам!
- Видали таких,- сказал сторож и пошел к своей будке.
Павел Афанасьевич вызвал милицию. Составили протокол. Недоумение вызвал
тот факт, что преступники сумели поменять за минуту все четыре колеса и
заодно умыкнули коврики. Участковый выразил мнение, что работали человек
пять, все профессионалы.
За окрестными гаражами установили наблюдение, но случаи не повторялись.
Следствие топталось на месте. ГУДКОВ перестал выезжать на машине, так как на
лысой резине ездить боялся, а новую не покупал в надежде, что отыщется
старая.
Через неделю созвали общее собрание членов-пайщиков гаражного
кооператива. Оно прошло организованно, велся протокол, кворум -
единственный раз за многие годы - был полный, решение заняло три страницы
машинописи. Но Павлу Афанасьевичу все это не принесло удовлетворения, потому
что никакой протокол, даже призывающий повысить бдительность перед лицом
преступников, не может заменить ковриков и покрышек.
О каждой из бед, валившихся одна за другой на Павла Афанасьевича, можно
говорить долго и обстоятельно. Но достойное ли занятие смаковать чужие
несчастья? И Марине Яковлевне, и Павлу Афанасьевичу не чужда склонность к
современной литературе, они почитывают, чаще перед сном, журналы, а то и
сборники рассказов. Вдруг попадутся им на глаза эти записки и напомнят о
том, что хочется забыть поскорее,- хорошо ли будет? Гуманно ли?
Обо всем, что было дальше, скажем совсем коротко, взяв за образец
упомянутый выше протокол.
Гудков купил за полцены вполне крепкие на вид, но уже однажды
наваренные покрышки и продолжал ездить время от времени на автомобиле.
Вторая договаривающаяся сторона в точности выполняла принятые обязательства,
на горючее Павел Афанасьевич не тратил ни копейки, но удовольствия от
поездок получал все меньше и меньше, потому что порчи и пропажи сыпались
одна за другой. Стерлись до конца овчинные чехлы, от них остались
безобразные бурые ошметки. Прохудилась, будто истлела от безмерной ветхости
коричневая обивка кресел, и приходилось сидеть на выпирающих жестких
пружинах, чуть прикрытых грязноватым синтетическим волосом. Сгинули неведомо
куда блестящие молдинги, так приятно повторявшие тонкие изгибы кузова, а
вслед за ними исчез приемник и рассыпались часы. Не прекращались и мелкие
пропажи: то умыкнут кепку Павла Афанасьевича, то унесут сумочку Марины
Яковлевны. Газеты исчезали ежедневно, в перчаточницу ничего нельзя
было доложить, а когда по дороге с работы растворился в воздухе с боем
добытый белужий балык, Павел Афанасьевич заплакал. Он был один в машине,
минуту назад промасленный сверток лежал в пластиковом мешке на соседнем
сиденье, и вот балыка не было, и так все это надоело, что Гудков остановился
и долго вытирал глаза платком и отсмаркивался.
На следующее утро, прибыв на работу, Павел Афанасьевич привычно подошел
к большому зеркалу у гардероба и обнаружил, что воротничок рубашки непомерно
велик. Он затянул потуже узел галстука, отошел шага на два и осмотрел себя в
зеркале с головы до ног. Костюм, еще вчера сидевший как влитой, висел
мешком.
Вечером Гудков встал на весы и обнаружил трехкилограммовую потерю. На
другой день он сбросил столько же. К концу недели его нельзя было узнать.
Заподозрив самое худшее, Марина Яковлевна повела его к врачу. Гудкова
обследовали, но ничего страшного не нашли, разве что нервное переутомление.
Пока они ездили в клинику и обратно, Марина Яковлевна похудела на килограмм,
что, впрочем, ее только обрадовало. Павлу Афанасьевичу дали больничный лист.
Целыми днями Гудков валялся на диване, косясь на телевизор и
раздумывая, не включить ли его. В гараж не хотелось. От забот Марины
Яковлевны и хорошего питания к нему стали возвращаться силы. Костюм снова
сидел на нем как положено, а рубашка застегивалась с некоторым трудом, Павел
Афанасьевич начал выходить на бульвар. Гулял он обычно вокруг пруда, шел не
торопясь, чтобы не потерять набранное, часто садился на скамейки; а когда
встречал знакомых, то незаметно втягивал живот, уже круглившийся под
пиджаком.
Вот так, втянув живот, он прошел однажды мимо сторожа у ворот гаража,
молча кивнул и подошел к своему боксу. Постоял, поцокал языком, покачал
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг