И он принялся обнимать и целовать племянника.
- И надо же иметь такое счастье! Ведь они здесь случайно, проездом...
они не принадлежат к числу друзей гетмана... А панна дала тебе колечко?
Но Тодя уже не слышал дальнейших слов; он так рвался на коня и домой,
что дядя не мог его соблазнить даже пуншем, чтобы согреть после купанья...
Так как разнеженность Мартина дошла уже до того, что он лежал под
желобом, и никто не мог его добудиться, то другой мальчик-слуга привел
Теодору коня.
Над парком взрывались ракеты и римские свечи, когда Тодя поскакал в
Борок, уже не оглядываясь назад, мучимый угрызениями совести и тревогой за
мать, но увозя в душе воспоминания о второй уже встрече с этой чародейкой
Лелей, которую он уже не рассчитывал больше встретить в жизни.
Ее колечко жгло его палец, а перед глазами неотступно стояли голубые
глаза и розовые уста паненки, и звучали в ушах ее последние слова,
сказанные ею на прощание...
Не доезжая до усадьбы, он слез с коня, дал на чай мальчику,
провожавшему его на чужом коне, чтобы отвести его коня домой, и начал
потихоньку прокрадываться во двор, чтобы не встретиться с матерью и успеть
переменить намокшую одежду и тем избегнуть объяснений и лжи. Он чувствовал
себя виноватым, но счастливым...
Между тем, пока все это с ним происходило, егермейстерша, выйдя из
своей спальни и спросив о сыне, узнала от людей, что он пошел пешком к
лесу и еще не вернулся. Тогда она, обеспокоенная, села ждать его на
крыльце. Она легко догадалась, что те самые выстрелы, которые ее напугали
и разгневали, могли привлечь ее сына в Хорощу.
Именно этого она и боялась.
Чем дольше тянулось время, тем с большим нетерпением, в лихорадочном
волнении, поджидала она его возвращения. В том же состоянии болезненного
напряжения, в каком она перед смертью мужа прислушивалась к малейшему
шуму, поджидая доктора и сына, вышла она и теперь к воротам... Ухо ее
уловило далекий топот коня; она отворила калитку и выбежала на дорогу...
Это было как в ту минуту, когда Теодор, отдав коня, пешком шел к
дому. Скорее угадав, чем разглядев во мраке чью-то тень, мать бросилась
навстречу, уверенная, что это - ее сын и никто другой.
- Тодя! - плачущим голосом воскликнула она. - Тодя, что случилось с
тобой!..
Теодор уже не мог и не хотел скрываться: он сам побежал к матери. Она
бросилась ему на шею, но тотчас же отшатнулась, почувствовав, что он весь
был мокрым.
- Где же ты был! Что с тобой! Весь в воде! Тодя!
- Мамочка! Все это пустяки, я все тебе расскажу, пойдем домой, я тебе
скажу всю правду. Ничего со мной не случилось.
Торопясь изо всех сил, задыхаясь от скорой ходьбы и крича еще со
двора слугам, чтобы зажгли свет, егермейстерша пошла к дому, увлекая за
собой сына.
Теодор, хотя и успел немного высохнуть в дороге, имел ужасный вид,
весь в грязи и воде.
Огорчение и беспокойство матери так растрогали Теодора, что он решил
ничего не скрывать от нее.
- Я - виноват, - сказал он, - прости меня! Я поступил легкомысленно.
Меня заинтересовала эта несчастная Хороща! Я пошел за лес, откуда, как мне
сказали, был виден фейерверк!
Егермейстерша презрительно вздернула плечами.
- Ребенок! - пробормотала она вполголоса.
- На полпути я встретил дядю, - продолжал Теодор, - и на несчастье
согласился ехать вместе с ним до парка.
- Говори мне все! Как на исповеди! - грозно прервала его
егермейстерша с пылающим от гнева лицом. - Говори мне все, Тодя!
Она не докончила. Тодя прервал ее.
- Я ничего не скрываю от тебя. Мы стояли вместе с поручиком в кустах
около пруда, когда в лодку села старостина Куписская, та самая, которую я
встретил на дороге в Хорощу вместе с генеральшей и ее дочкой.
- Что же они там делали? - воскликнула егермейстерша.
- Мне кажется, что они там очутились случайно из-за сломаной оси.
Беата презрительно засмеялась.
- Ах, случайно! - шепнула она.
- Какие-то неловкие господа, пожелавшие покатать этих дам по пруду,
опрокинули лодку. Старостина упала в воду, а я ее вытащил.
Мать пожала плечами, и брови ее нахмурились.
- Ну, вот, - сказала она, - тебя, конечно, там видели, повторяли твое
имя, и все узнали, что ты был там, где - ради меня и в память об отце -
тебя не должно быть! Ты сам не знаешь, какое огорчение ты мне причинил,
какую рану ты мне нанес!
- Мамочка! - упав к ее ногам, умоляюще воскликнул Тодя.
- Люди подумают, что мы туда вторгаемся, напоминаем о себе, лезем к
ним насильно, - говорила мать с возрастающим одушевлением. - Ты не знаешь
и не можешь знать, что ты наделал, и что из-за тебя падет на меня, твою
мать.
- К сожалению, - со слезами в голосе прибавила она, - я не могу
сказать тебе того, что измучило мое сердце, отравило мою жизнь, а ты...
Слезы не дали ей продолжать. Но она быстро овладела собой, вскочила с
места и сказала:
- Ступай, сейчас же перемени платье и собирай свои вещи; еще до
рассвета ты должен быть на пути в Варшаву. Ты не можешь больше оставаться
здесь. Мое сердце разрывается, но я должна отправить тебя.
Бледная, как мрамор, она повернулась к сыну.
- Не думай только, Тодя, что я, твоя мать, поступаю опрометчиво,
повинуясь каким-то причудам и капризам. Честь, спокойствие и жизнь твоей
матери требуют от тебя, чтобы ты избегал всяких отношений с гетманом.
Гетман сурово, жестоко, без сожаления, бессовестно поступил с твоей
матерью! Не спрашивай больше! Ты должен быть ее мстителем, ты...
Она вдруг остановилась, словно боясь, что и так сказала слишком
много.
Сын был так встревожен и подавлен ее словами, что уже не смел
отговариваться или хотя бы просить об отсрочке дня отъезда.
- Пойдем со мной, - прибавила она, - посчитаем, что у нас есть...
возьми все себе, я дам тебе еще несколько оставшихся у меня
драгоценностей, - они уже не нужны мне и только напоминают дни слез и
горечи... Продай их... Поезжай, поезжай, поезжай!
Выговорив все это со страстной стремительностью, егермейстерша тотчас
же пожалела о своих словах при взгляде на бледного, уничтоженного, с
виноватым видом стоявшего перед ней Теодора, и с такой же страстью
бросилась ему на шею.
- Дитя мое! Я должна прогнать тебя из дома!.. Ох, несчастная судьба
моя!
Слезы рыдания опять прервали ее речь, а Теодор не мог ничем утешить
ее, кроме уверений в послушании.
Было уже около полуночи, когда Теодор пошел переодеться и, повинуясь
приказанию матери, приготовиться к отъезду. Она не только не отговаривала
его, но еще торопила укладываться, чтобы выехать еще до рассвета.
Сама поездка в такое время представляла известные неудобства; ее
можно было совершить только верхом и притом без провожатого; проезд слуги
стоил бы дорого, да и не было в Борку никого подходящего.
Плача, бегая из комнаты в комнату, собирая все, что могло пригодиться
сыну, егермейстерша всю эту ночь провела в хлопотах, не соглашаясь
прилечь, пока не уложит всего. Теодор также спешил укладываться, стараясь
успокоить мать. День начался, когда юноша сел на коня, а вдова, проводив
его пешком до опушки леса, где стоял крест, крепко обнял его, обливая
слезами, и, когда конь с всадником скрылись из вида, упала на колени,
вознося молитву к Богу...
Слуги, присутствовавшие при ее лихорадочных сборах, издали следовали
за нею, когда она вышла проводить сына, и, отведя ее в полуобморочном
состоянии домой, уложили в постель...
Предчувствие не обмануло вдову, которая ожидала из Белостока
докучливых гостей к сыну: после обеда приехал доктор Клемент и привез с
собой поручика.
Французу хотелось разузнать сначала от слуг, признался ли Тодя матери
во вчерашнем приключении.
Старая служанка рассказала ему о возвращении паныча, о страшном гневе
пани и о том, что она отправила сына куда-то в дальнюю дорогу.
Егермейстерша еще не вставала, когда ей доложили о приезде гостей;
она тотчас же вышла к ним. Увидев ее лицо, доктор понял, что она провела
ужасную ночь: глаза ее лихорадочно блестели, и сама она была очень бледна.
Поручик, более простодушный, чем доктор, и в надежде, что невестка
многое может простить ему, начал сразу с того, как Тодя отличился
накануне, причем он и не думал скрывать своего участия в этом приключении.
- Я не могу считать себя благодарной поручику за то, что он доставил
Тоде случай утонуть, - сурово отвечала вдова. - А все это привело только к
тому, что я сегодня должна была отправить его из дому, чтобы он здесь не
баловался и не встречался больше с белостокским обществом.
- А что же это за белостокское общество? - с негодованием возразил
поручик.
- Для других оно, может быть, самое лучшее, но для моего сына оно не
подходит.
- Милостивая государыня! - воскликнул оскорбленный доктор.
- Для моего сына, - гордо возразила егермейстерша, - это слишком
знатное общество; мы бедные люди; Теодор должен работать, а не
развлекаться...
- Вы очень раздражены, - сказал доктор.
- Именно теперь, когда вы, сударыня, должны бы Бога благодарить, -
воскликнул поручик. - Это просто какое-то ослепление. Мальчику привалило
такое счастье, что ему сто человек позавидовали бы. Он спас старостину из
воды, а генеральская дочка влюбилась в него.
- Поручик! - воскликнула егермейстерша. - Я не выношу шуток.
- Да это же не шутки, сударыня, - повторил поручик, - влюбилась в
него панна. Я сам был свидетелем, что она с ним выдавала, а кончилось тем,
что она за тетку дала ему свое колечко на память и наказала, чтобы он его
не отдавал другой. Я слышал это собственными ушами.
Паклевский засмеялся торжествующе, заметив, что невестка, удивленная
его словами, слушала молча.
- Так-то, сударыня, я уже не знаю, чья тут вина: того ли, кто
доставляет возможность счастья, или того, кто его отталкивает...
- Вы, сударь, слишком легко смотрите на эти вещи, - после некоторого
раздумья отвечала вдова, - не будем больше об этом говорить. Я сама
оправила сына и не жалею об этом...
Клемент, заложив по привычке руки под фалды фрака, ходил по комнате.
Поручик был возмущен.
- Я могу на это сказать только одно, - воскликнул он, - что больше я
не желаю вмешиваться ни в вашу судьбу, ни в судьбу моего племянника. А
если случиться какая-нибудь беда от такого бабьего хозяйничанья, то уже
это не моя вина, - я умываю руки!!!
- Я ловлю вас на слове, - прервала его вдова, - и вот свидетель, что
вы не будете заботиться о моем сыне; предоставьте его мне и самому себе!
Поручик хотел сначала оскорбиться таким резким ответом, но сдержался,
рассудив, что при постороннем человеке было бы не уместно ссориться с
невесткой; он только поклонился и, не дожидаясь доктора, хотел уже уйти,
когда егермейстерша крикнула ему вслед:
- Прошу не обижаться на меня, поручик, мы можем остаться добрыми
друзьями, только оставьте в покое моего сына.
- Ну, слово сказано, - отвечал Паклевский, - делай с ним, сударыня,
что хочешь. Видно, наши простые шляхетские понятия о жизни не годятся для
этого любимчика; пусть же он исполняет маменькину волю. Посмотрим, куда-то
он придет...
Клемент, не вмешиваясь в их разговор, с пасмурным лицом ходил по
комнате.
По знаку хозяйки служанка внесла бутылки и рюмки. Это было верное
средство умилостивить поручика, который, хотя и избаловался белостокскими
и хорощинскими возлияниями и не очень-то доверял шляхетским угощениям,
однако, не в его обычае было пренебрегать чем-нибудь.
Доктор попросил себе кофе, а Паклевский уселся побеседовать с
бутылкой, которая оказалась гораздо более ценной по внутреннему
содержанию, чем это могло казаться; Клемент, видя, что егермейстерша
сильно возбуждена и разгневана, предложил ей выписать успокоительные
порошки.
- Это все пройдет само по себе, - шепнула вдова, - мне ничего не
нужно.
- Милая моя невестка, - заговорил поручик, выпив первую рюмку, -
спасая сына от какой-то воображаемой опасности, вы, сами того не ведая,
подвергли его настоящей опасности.
Егермейстерша нахмурила брови.
- Каким же это образом? - спросила она.
- Сегодня, раным-ранешенко, старостина, генеральша и ее дочка выехали
в Варшаву, а пан Теодор выбрал ту же дорогу.
- А значит, - смеясь, закончил поручик, - совершенно ясно, что они
встретятся и захватят с собой кавалера. Ведь это же спаситель старостины,
а генеральская дочка окончательно вскружила голову и себе, и ему.
- Оставьте меня в покое с вашими догадками! - резко оборвала его
егермейстерша. - Вам непременно хочется сделать мне неприятность!
Поручик, допивавший вторую рюмку, вытер усы, встал, подошел
поцеловать руку невестки и, оставив у нее доктора, собрался уезжать.
- Пусть доктор останется у вас для консультации, - сказал он, - а я,
не будучи в состоянии ничем угодить вам, - уезжаю.
Никто его не удерживал; он сел на коня и уехал.
Клемент, оставшись наедине с егермейстершей, долго не мог начать
разговор.
- Дорогая пани, - сказал он, наконец, - такою поспешностью и
нетерпением вы, действительно, могли навлечь на сына различные
неприятности.
Я считаю себя другом дома и поэтому считаю возможным спросить - с
какими средствами он уехал из дома?
Егермейстерша покраснела.
- Теодор, - сказала она, - привез с собой какие-то деньги,
заработанные им или у кого-то взятыми; он их употребил на похороны отца,
но так как это стоило нам недорого, потому что добрые ксендзы ничего не
хотели брать с нас, даже за освящение, то ему оставалось еще порядочная
сумма на отъезд. Ах, да я бы сняла с себя последнюю рубашку, чтобы только
поскорее отправить его отсюда! Если бы он даже выехал с небольшими
средствами и должен был бы экономить, то ему не будет во вред. Я
предпочитаю, чтобы он испытал смолоду нужду, чем приучился к
расточительности.
Говоря это, она опустила глаза и, покраснев, умолкла.
- Все это было бы великолепно, - возразил доктор, - если бы это
действительно было бы необходимо. Вы позволите мне говорить прямо? Для
молодого человека, вступающего в свет и ищущего связей в обществе, всегда
очень много значит, если он ни в чем не нуждается и располагает хоть
какими-нибудь средствами. Наибольшие таланты не заменят того, что требует
от него свет, и по чему будут его судить.
- Но я ничего не могла больше сделать для сына, потому что и сама
ничего не имею! - возразила вдова, и по выражению ее лица видно было, что
ей дорого стоило это признание.
- Вот в этом вы ошибаетесь, - медленно выговорил доктор.
- Как ошибаюсь? Кто же знает об этом лучше меня самой? - с горьким
смехом сказала она.
- Значит, вы должны знать и о том поручении, которое дал мне
егермейстер, - так же медленно продолжал доктор.
- Что же это за загадка?
- Будучи больным, покойник мне продал одну драгоценность, которую он,
по его словам, получил в наследство от прадеда.
Егермейстерша перекрестилась. Клемент казался смущенным и
рассерженным.
- Какая драгоценность? Что вы говорите? - прервала вдова. - Я не знаю
ни об одной; а если бы у него, действительно, было что-нибудь подобное,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг